Патрик Ли - Брешь
Он просто не знал, что на это сказать, а потому лишь кивнул, думая о том, что она наверняка уже видела к настоящему времени его судебное дело со всеми подробностями совершенного им деяния. Вполне достаточный противовес его заслугам по отношению к ней.
— Прошу прощения за то, как с вами обращались на борту самолета, — добавила Пэйдж. — Что поделать, мы действуем по инструкции.
Зазвонил ее сотовый телефон. Она взглянула на экран, ответила и попросила звонившего подождать минутку. В ее голосе Трэвис уловил напряженность того же рода, что и у людей в самолете.
Она бросила на него взгляд, который давал понять, что вежливое предисловие на этом заканчивается. Хотя в нем и угадывалось что-то вроде попытки извиниться за это.
— Вы не будете возражать, если мы допросим вас с использованием «сыворотки правды»? Это позволит восстановить многое из услышанного вами от «Шепота».
У Трэвиса было такое ощущение, будто она не верит в успех этой затеи, но делает что положено и что возможно. А еще был уверен, что допрос под наркотическим воздействием состоится вне зависимости от его согласия или несогласия. Спасибо и за то, что она вообще спрашивает, делая вид, будто у него есть возможность отказаться.
На стене позади Пэйдж висело нечто, не больно-то соответствующее официальному стилю офиса, больше всего похожее на рекламный плакат рок-группы. Сделанный крупным планом снимок стальной поверхности с грубо вырезанными на ней словами «Мертвый эфир». И все: ни тебе графика выступлений, ни адреса веб-сайта.
Пэйдж ждала ответа. Но вряд ли собиралась ждать слишком долго.
— Делайте что положено, — буркнул он.
— Спасибо. — Она указала ему на дверь слева. — Там санузел, если есть надобность. Я вернусь через несколько минут, и мы начнем.
Трэвис повернулся к двери, она, в свою очередь, направилась к выходу из офиса.
— Я думал, что хорошо знаю группы, исполняющие «тяжелый металл», — заметил он. — Оказывается, одну пропустил.
Ее шаги замерли на пороге, у выхода в коридор.
— Что?
Он посмотрел на нее — и встретился с непонимающим взглядом.
— «Мертвый эфир», — пояснил Трэвис, указывая кивком на плакат. — Никогда о них не слышал.
Пэйдж не шевелилась. Стояла, глядя на него из дверного проема, и он растерялся, не понимая, в чем дело. Возможно, на ней еще сказывалось действие инъекций, хотя ничто в остальном ее поведении на это не указывало.
А потом Пэйдж отреагировала.
Ее глаза сузились, она ступила из проема обратно в комнату, переводя взгляд с него на плакат и обратно.
— Вы это видите?
Трэвис в свою очередь хотел спросить, все ли с ней в порядке, но вопрос так и остался неозвученным. Он снова посмотрел на плакат — теперь неожиданно тот показался ему больше похожим не на рекламу, а на увеличенный лист из судебного дела — и присмотрелся к словам. То есть не просто прочел, как в прошлый раз, а присмотрелся.
Это был не английский язык.
Собственно говоря, там и надписи, в общепринятом смысле этого слова, никакой не было. Никакого набора знаков, разделенных пробелами, или чего-то в этом роде. Ничего упорядоченного: на стали было выгравировано хаотическое переплетение каких-то загогулин и линий, расползавшихся во всех направлениях, словно туда было понакидано иголок с продетыми в ушко оборванными нитками.
И тем не менее он мог это прочесть.
Трэвис воспринял смысл этого, даже не размышляя, как слово «стоп», написанное белыми буквами посреди ярко-красного восьмиугольника.
Стих III
Октябрьская ночь 1992 года
Конечно, здесь, в районе, прилегающем с запада к деловому центру, туман не столь густой, а улицы освещены ярче, но Трэвис все равно гонит машину слишком быстро и не сбавляет скорости, даже когда въезжает в район Эмпайр-оукс с гладкими асфальтированными подъездами к особнякам площадью по десять тысяч футов. Он не сбавляет скорости, поскольку на сей раз ему плевать, заметит ли кто-либо его прибытие. Осуществить задуманное он намерен в любом случае.
Он думает об Эмили, гадая о том, винила ли она его в последние минуты своей жизни, когда уже знала, что все кончено. Разумеется, она имела на это полное право, но инстинкт подсказывал ему, что она, напротив, винила только себя, и это ранило еще сильнее. Мысленно Трэвис добавил эту боль к тому долгу, с которым намеревался разобраться в ближайшие несколько минут.
Поворот на Стоукгейтс-корт он сделал на скорости в пятьдесят миль, так, что задние колеса на миг теряют контакт с дорогой, но тут же выравниваются, и машина несется дальше.
Эмили Прайс.
Только она сейчас имеет для него значение, даже при том, что ее больше нет.
Он думает обо всем, что она для него делала. И что видела в нем под тем, каким он казался снаружи.
Он думает о ее отце, использовавшем слово «детектив» как презрительную кличку. И, что самое больное, был прав. Хотя именно это слово вот уже три года предваряло имя Трэвиса на платежных чеках, он гораздо дольше получал плату от кое-кого другого. На самом деле Трэвис и копом-то стал только для того, чтобы служить таким образом другим нанимателям. Настоящим своим нанимателям.
Без нее, осветившей ему путь из лабиринта, он бы и дальше жил как крыса. Она вывела его наружу.
И они убили ее за это.
Трэвис повернул еще раз и увидел в конце улицы дом, сверкавший огнями всех двадцати шести эксклюзивно обставленных комнат. Деньги, полученные от продажи наркотиков, тратятся точно так же, как и всякие другие.
На скорости в сорок миль Трэвис влетает за ограду, ударяет по тормозам уже во дворе, и когда спидометр еще показывает двадцать пять, распахивает дверь и вываливается на лужайку. Перекатывается и вскакивает как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как тачка влетает в эркер и исчезает внутри дома. Спустя пять секунд он прыгает следом с пушкой в руке, высматривая цели.
Глава
18
Офис Пэйдж ожил. Люди деловито, озабоченно сновали туда-сюда, и если еще недавно их настроение можно было охарактеризовать как напряженность и страх, то сейчас, хотя напряженность и страх никуда не делись, к ним добавилась некая толика надежды, хотя никто не высказывал это вслух. Пэйдж поручила кому-то подыскать подходящий транспорт, на сей раз до Цюриха. Как понял Трэвис из контекста последовавших событий, дом 7 по Театерштрассе находился именно там, а металлическая таблица с гравировкой, изображенная на фотоснимке с плакат размером, хранится, вместе с другими письменами того же рода, в этом доме. Похоже, и Пэйдж, и ее сотрудники верили в то, что «Шепот» одарил его способностью читать такого рода тексты, хотя никто не понимал, ни как это было сделано, ни с какой целью.
Кто-то просунулся в дверь и сообщил Пэйдж, что транспорт будет через полчаса. Она о чем-то задумалась, отключившись от прочих разговоров, а потом, найдя глазами Трэвиса, но обращаясь не к нему, заявила:
— Чтобы ему показать, времени хватит.
— Показать ему что? — спросила женщина, находившаяся с ней рядом.
Пэйдж задумалась еще на несколько секунд, а потом решительно сказала:
— Все.
* * *Спустя мгновение они с Пэйдж уже покинули офис и вышли в коридор, оставив остальных позади. Трэвис слышал, как они делали звонки, окончательно согласовывая детали обеспечения их наземной транспортировки в Цюрихе.
Оказаться в тихом, почти пустом, тускло освещенном коридоре было в известном смысле облегчением. Он походил на коридор средней школы после уроков.
Мимо них по направлению к оставшемуся позади офису спешила рыжеволосая, лет пятидесяти с небольшим женщина. Поймав взгляд Пэйдж, она остановилась и спросила:
— Это правда? Он может читать?
Пэйдж кивнула.
Женщина взглянула на Трэвиса с таким выражением, словно он был то ли звездой, пусть и второй величины, то ли подопытным кроликом, сбежавшим из чумной лаборатории. А может, и тем, и другим одновременно.
Пэйдж повела его дальше.
— Наверно, это похоже на то, как если бы кто-то стал промывать контактные линзы под струей из пожарного шланга, — сказала она, — но я постараюсь подать все по возможности внятно и доходчиво. Похоже, многое будет зависеть от вашей осведомленности.
Она помолчала, собираясь на ходу с мыслями, и продолжила:
— В настоящий момент вопрос об управлении миром находится в подвешенном состоянии. А самые могущественные люди на Земле сидят у телефонов, включая американского президента, недавно потерявшего жену. Он не имеет возможности предаваться скорби по ней, так же как я не могу оплакивать отца, потому что именно сейчас существует угроза воплощения в жизнь самого худшего сценария, какой только можно представить. И пока вы не прочли текст у меня на стене, я не видела ни одного реального способа предотвратить такое развитие событий.
