Все лгут - Гребе Камилла

Я изо всех сил старалась не слишком часто читать заголовки газет и выключала телевизор сразу, как только возникала эта тема.

«Это все не о нас, – уговаривала я себя. – Это не обо мне, это о ком-то другом».

Иногда я пыталась представить, что этот «кто-то» – Анн-Бритт, хладнокровная сучка.

Выходило так себе.

К тому же… в чем лично для меня заключалось преимущество игнорирования газет, если все остальные их читали?

Соседи пялились, когда я проходила мимо, продавцы в магазине, заметив меня, тут же замолкали. Если я оказывалась в центре города, знакомые давали задний ход или вовсе предпочитали сделать крюк, лишь бы не столкнуться со мной.

Кто-то реагировал с точностью до наоборот. Люди заходили, задавали назойливые вопросы и готовы были часами обсуждать случившееся. Кто-то плакал, словно ожидая, что я стану их утешать. Словно они всерьез считали себя вправе приходить ко мне со своими печалями и вываливать их мне на голову, как содержимое мусорных мешков.

Однажды вечером позвонил директор гимназии, в которой училась Ясмин, и сообщил, что в ближайший вторник школа собирается организовать поминальное мероприятие. Он интересовался, придем ли мы с Винсентом.

– Благодарю, но мы не встаем с постели – подхватили грипп, – соврала я, потому что не могла вынести даже мысли о том, чтобы оказаться среди друзей Ясмин.

Ее баскетбольная команда прислала маленький альбом, в котором все девушки написали что-то для Ясмин, а еще баскетбольный мяч с автографами всех членов команды.

Я не знала, что делать с этим мячом. Я бродила с ним по дому из комнаты в комнату, пока, наконец, не придумала отдать его Винсенту.

Примерно через неделю позвонил Гуннар.

Он рассказал, что проверил Пито. Тот сидел в тюрьме «Халль» и не мог иметь никакого отношения к исчезновению Ясмин, по крайней мере лично.

Я не удивилась – мне ведь было известно, что Пито отбывает срок за наркотики.

– Спасибо, что рассказал, – поблагодарила я. – Как ты себя чувствуешь? Заболел?

Он довольно долго молчал, а потом прокашлялся и сказал:

– Кое-что случилось. Мы позже об этом поговорим.

Но никакого позже не случилось. Дни все так же приходили и уходили, а пространство нашей жизни тем временем словно сужалось.

Ближе к вечеру, две-три недели спустя после задержания Самира – я помню это, потому что тогда состоялось первое заседание суда, на котором принималось решение о продлении срока его нахождения под стражей, – со своего места за кухонным столом за окном я разглядела худощавую фигуру. Он немного приволакивал ноги. Волнистые темные волосы спадали на лоб. Надет на нем был все тот же тонкий непромокаемый плащ, что и в прошлый раз, и никаких перчаток или шапки.

Я отправилась к двери, но не стала открывать, пока он не позвонил, потому что и так замерзла и не хотела впускать в дом холодный зимний воздух.

– Входи скорее, – сказала я, едва открыв дверь.

Он поднял на меня удивленный взгляд.

– Ты куда-то спешишь? Я не вовремя?

Она снова вернулась – та самая неуверенность, которая всегда заставляла меня испытывать по отношению к нему материнские чувства. Словно его присутствие здесь могло оказаться нежелательным, или мое время было слишком ценно, чтобы он на него покушался.

– Ты всегда вовремя, – ответила я, втащила его в дом и захлопнула дверь. – Просто здесь ужасно холодно.

– Понял.

– Раздевайся.

Он сбросил туфли и стащил с себя куртку.

– Ты не можешь разгуливать в таком виде, – заявила я. – На улице минусовая температура. Так можно подхватить… не знаю, как это называется у мальчиков, но у девочек это цистит.

Он ухмыльнулся.

– С каких пор ты сделалась моей мамашей?

Мы часто шутили, что я для него – бонусная мать. Так что я ответила, как всегда:

– С тех пор, как ты пачкал свои штанишки.

Мы устроились в кухне.

– Как ты? – спросила я.

– Не очень. А сама?

Со вздохом я откинулась на спинку стула и смахнула со стола письмо из Управления социального страхования, в котором сообщалось, что для продления больничного листа мне необходимо получить новую медицинскую справку.

– Честно говоря, я не вижу никакого будущего.

Он молча кивнул, опустив взгляд на сложенные на столе изящные руки. Пальцы были бледными, а кожа вокруг ногтей содрана до мяса.

– Я должен знать точно, – невнятно проговорил он.

– Что знать?

– Что это сделал Самир. Убил ее.

Глядя на покрытый снегом пейзаж за окном, я попыталась сформулировать подходящий ответ, но вскоре сдалась. Я больше ни в чем не была уверена, у меня не было ответов.

– Потому что если это он, – продолжал Том, – тогда… тогда…

Помимо воли он принялся всхлипывать. Слезы покатились по бледным щекам.

Я оторвала кусок бумажного полотенца и протянула ему.

– Я должен был догадаться, – пробормотал он и громко высморкался. – А если Самир убил ее, а я ни о чем не догадывался, то я тоже виноват. Наверное, я плохо слушал ее. Не был рядом, когда она во мне нуждалась. У меня с этим проблемы – не умею слушать. Я…

– Том, – оборвала я его. – В том, что произошло, нет ни твоей, ни моей вины.

Том недоверчиво уставился на меня:

– Но. Если.

– Нет, – отрезала я. – Никаких «но». Никаких «если».

Мы долго сидели в тишине. Единственным звуком, нарушавшим ее, было глухое гудение холодильника. В доме, который всегда был полон звуков, теперь звучали лишь он и тишина.

– И что теперь? – спросил Том.

Да, что было дальше?

Дни шли и превращались в недели. Время неумолимо бежало вперед, хоть я и желала перевести стрелки часов назад. «Сейчас» превращалось в «тогда», но каждый день был так же мучителен, как предыдущий. Срок содержания Самира под стражей продлевали несколько раз, и в конце февраля было возбуждено уголовное дело. Франц Келлер держал меня в курсе и даже предлагал помощь в решении насущных вопросов.

– Как обстоят у вас дела с оплатой счетов? Вам нужна помощь? – поинтересовался он однажды, когда я сидела у него в кабинете.

«Счета?» – удивленно подумала я. В тот момент они представлялись мне наименьшей из всех проблем.

Я покачала головой.

– Как чувствует себя Самир? – спросила я адвоката.

Франц поправил бабочку, которую любил носить. Он был относительно молод для адвоката, этакий стиляга, которому нравилось одеваться, как солидные мужчины. Много твида, костюмы-тройки и… верно, бабочки.

Мама, присутствовавшая на некоторых из наших встреч, окрестила его «Тюре Свентон» [15]. Не думаю, что она этим выражала какой-то негатив, мне кажется, адвокат ей нравился. Он был в точности таким, за какого, по ее представлениям, мне следовало выйти замуж: хорошо образован, вежлив, и ни капли арабской крови в анамнезе.

– Учитывая обстоятельства, он чувствует себя неплохо.

– А что он говорит по поводу обвинений?

– Я не могу с вами это обсуждать.

– Почему же?

– Мне нельзя никому передавать содержание наших с Самиром бесед. Даже вам.

Я замолчала.

– Тогда что говорит прокурор? – спросила я.

– До начала суда мы не узнаем, какое наказание запрашивает обвинитель. Так уж все устроено.

– Но что думаете вы?

– Не хотелось бы строить догадки. Но сроки наказания за убийство варьируются от десяти лет до пожизненного.

Я не издала ни звука.

Пожизненное. Звучало как смертный приговор.

– Все зависит от того, сочтет ли прокурор обстоятельства дела отягчающими, – продолжал Франц.

– Что вы имеете в виду?

– Если при реконструкции событий выяснится, что преступление было совершено с особой жестокостью или спланировано заранее.

– Но, – вмешалась я, – тело ведь так и не нашли. Разве в таком случае можно осудить человека за убийство?

Франц смахнул со стола несколько крошек и принялся разглядывать свою ладонь.

– Человека можно осудить в любом случае.