Джон Гришэм - Последний присяжный
— Вы пишете, что врач осматривал детей в день убийства здесь, в Клэнтоне. Как вы это узнали?
— От своего источника, позднее информацию подтвердил сам врач.
— Вы также сообщаете, что сейчас дети проходят курс лечения у родственников в Миссури. Кто вам это сказал?
— Я разговаривал с их теткой.
Швырнув газету на стол, Уилбенкс сделал несколько шагов в моем направлении, не сводя с меня налитых кровью прищуренных глаз. Вот когда пригодился бы пистолет!
— Правда состоит в том, мистер Трейнор, что вы намеренно нарисовали картину, из которой следует, будто двое маленьких невинных детей действительно видели, как их мать насилуют и убивают в ее собственной постели, не так ли?
Я сделал глубокий вдох и мысленно взвесил ответ. Аудитория ждала, затаив дыхание.
— Я изложил факты с максимальной точностью, — отчеканил я, глядя на Бэгги. Тот, высовываясь из-за спины сидящей впереди дамы, одобрительно кивал, — и на том спасибо.
— Ради того, чтобы газета продавалась, вы, основываясь на сомнительных источниках, полуправде, слухах и домыслах, сочинили историю так, чтобы она выглядела как можно сенсационнее.
— Я изложил факты с максимальной точностью, — повторил я, стараясь сохранять хладнокровие.
— Да неужели? — хмыкнул он и, снова схватив газету, сказал: — Я цитирую: «Будут ли дети свидетельствовать в суде?» Вы это писали, мистер Трейнор?
Отрицать было глупо. Я мысленно дал себе подзатыльник за то, что это написал. Из-за этого последнего абзаца мы тогда поцапались с Бэгги. Нужно было проявить больше щепетильности и довериться интуиции.
— Да, — ответил я.
— На каких именно фактах вы основывали этот вопрос?
— Я неоднократно слышал, как разные люди задавали его после того, как произошло преступление, — ответил я.
Защитник обвиняемого швырнул газету на стол с таким выражением лица, словно это была какая-то зараза, и в притворном недоумении покачал головой.
— Детей двое, так, мистер Трейнор?
— Да. Мальчик и девочка.
— Сколько лет мальчику?
— Пять.
— А девочке?
— Три.
— А вам сколько, мистер Трейнор?
— Двадцать три.
— Сколько судебных процессов вам довелось освещать в свои двадцать три года?
— Ни одного.
— А на скольких процессах вы присутствовали?
— Ни на одном.
— Раз вы столь несведущи в процессуальных процедурах, откуда вы черпали основы юридических знаний для написания этих статей?
В этот момент я, пожалуй, мог бы обратить оружие против себя самого, окажись оно при мне.
— Юридических знаний? — переспросил я, словно он говорил на незнакомом языке.
— Именно, мистер Трейнор. Много ли вам удалось обнаружить дел, в которых пятилетним детям было позволено свидетельствовать в суде?
Я метнул взгляд в сторону Бэгги, но тот, видимо, вообще заполз под лавку.
— Ни одного, — ответил я.
— Отличный ответ, мистер Трейнор. Ни одного. За всю историю этого штата ни один ребенок моложе одиннадцати лет никогда не свидетельствовал в уголовном суде. Пожалуйста, запишите это себе где-нибудь и запомните на будущее, когда снова попытаетесь будоражить читателей подобными бульварными приемами.
— Довольно, мистер Уилбенкс, — прервал его судья Лупас, с моей точки зрения, недостаточно сурово. Не сомневаюсь, что и он, и другие юристы, в том числе, вероятно, и Гарри Рекс, испытывали удовольствие, наблюдая за расправой над невеждой, имевшим неосторожность сунуться в юридические дебри и заблудившимся в них. Даже мистер Гэддис, похоже, злорадствовал, глядя, как я истекаю кровью.
Люсьен был достаточно умен, чтобы вовремя прекратить кровопускание. Промычав что-то вроде: «Я с ним закончил», он сел. Мистер Гэддис вопросов ко мне не имел. Секретарь сделал знак, что я свободен. Возвращаясь на свое место, туда, где Бэгги забился под лавку, как бездомный пес, спасающийся от града, я старался держаться прямо и до окончания слушаний делал вид, что делаю заметки в блокноте, но важно-серьезный вид мне явно не давался. Я ощущал на себе взгляды со всех сторон. Я был унижен и хотел только одного: на несколько дней спрятаться у себя в кабинете.
Уилбенкс закончил свою речь страстным призывом во имя справедливости перенести процесс куда-нибудь подальше, быть может, даже на побережье залива, туда, где кто-то, вероятно, и слышал о преступлении, но никто не был «отравлен» — опять это ужасное слово! — тем, как оно подавалось в «Таймс». Он так увлекся бранью в мой адрес и в адрес газеты, что немного перешел границу. В своей итоговой реплике мистер Гэддис напомнил судье старое изречение о том, что излишняя горячность выдает слабость позиции.
Я записал его, после чего стремительно вышел из зала, будто спешил по неотложному делу.
Глава 11
На следующее утро Бэгги ворвался в мой кабинет со свежей новостью: Люсьен Уилбенкс только что отозвал ходатайство о переносе места слушаний. Как обычно, Бэгги фонтанировал аналитическими соображениями.
Первое состояло в том, что на самом деле Пэджиты и не хотели переноса дела в другой округ. Они якобы прекрасно знают, что Дэнни на сто процентов виновен и почти наверняка будет осужден в любом округе при условии правильно отобранного жюри. Единственный шанс для них — получить присяжных, которых они могут либо подкупить, либо запугать. Поскольку обвинительный приговор должен быть единогласным, достаточно одного-единственного голоса в пользу Дэнни — и жюри окажется расколотым; судье в соответствии с законом придется объявить суд несостоявшимся. Разумеется, будет назначено новое разбирательство, но результат окажется таким же. После трех или четырех попыток штат сдастся.
Несомненно, Бэгги провел в суде все утро, обсуждая вчерашнее заседание со своими одноклубниками, и излагал теперь объединенную компетентную точку зрения юристов. Он объяснил, что вчерашние слушания были срежиссированы Люсьеном Уилбенксом как подготовка к суду. Тому имелось два подтверждения. Во-первых, Люсьен провоцировал газету напечатать снимок Дэнни в тюремном облачении. Во-вторых, вытащил меня на свидетельское место, чтобы публично снять с меня стружку.
— И это удалось, будь он проклят, — признал мой сотрудник.
— Большое тебе спасибо, Бэгги, — съязвил я.
Далее Бэгги разъяснил, что, готовя почву для будущего процесса, который, как ему все это время было отлично известно, состоится здесь, в Клэнтоне, Уилбенкс хотел, чтобы «Таймс» придержала свою прыть в его освещении.
В-третьих или в-четвертых, Люсьен Уилбенкс никогда не упускал возможности покрасоваться перед публикой. Бэгги видел это много раз и рассказал мне несколько историй на эту тему.
Не уверен, что я до конца разделял его далеко идущие выводы, но все остальное в данный момент казалось бессмысленным: зачем бы еще Уилбенксу тратить время и силы на двухчасовое представление, зная, что это всего лишь спектакль? Я не сомневался, что в судах может происходить кое-что и похлеще.
* * *В третий раз на обед было жаркое. Мы опять трапезничали на веранде. Шел затяжной дождь.
Я в очередной раз признался, что никогда не едал такого блюда, и мисс Калли подробно рассказала мне рецепт приготовления. Подняв крышку с большого сотейника, красовавшегося в центре стола, она закрыла глаза и втянула носом поднявшийся изнутри густой аромат. Прошел уже час с момента моего пробуждения, так что от голода я был готов проглотить даже скатерть.
Она объяснила, что это — самое простое ее блюдо. Нужно обжарить куски говяжьего окорока с жирком, переложить их в сотейник, сверху покрыть слоями нарезанной молодой картошки, лука, репы, моркови и свеклы; посолить, поперчить, налить немного воды, поставить в духовку на медленный огонь и тушить пять часов. Она наложила мне полную тарелку мяса с овощами и обильно полила все это соусом.
— Красноватый оттенок придает блюду свекла, — объяснила она.
Потом спросила, не хочу ли я прочитать молитву. Я отказался. Мне давненько не доводилось молиться, и в любом случае у нее это получалось куда лучше. Она взяла мои руки в свои, мы закрыли глаза. Мисс Калли обращалась к небесам под аккомпанемент дождя, отбивавшего дробь по черепице у нас над головами.
— А где Исав? — спросил я после того, как проглотил первые три куска.
— На работе. Иногда ему удается вырваться на обед, но чаще — нет. — Она явно была чем-то озабочена и наконец решилась: — Могу я задать вам личный вопрос?
— Ну конечно!
— Вы христианин?
— Разумеется. Мама водила меня в церковь на Пасху.
Это ее не удовлетворило. Не такого ответа она от меня ждала.
— А в какую церковь?
— В епископальную. В мемфисскую церковь Святого Луки.
— Боюсь, у нас в Клэнтоне такой нет.
