Джон Гришэм - Последний присяжный
— О черт!
Гарри Рекс все это время сидел в ложе жюри вместе с другими юристами и забавлялся происходящим. Поднимаясь на подкашивающихся ногах, я кинул отчаянный взгляд в его сторону, взывая о помощи. Он тоже встал:
— Ваша честь, я адвокат мистера Трейнора и заявляю протест: мистер Трейнор не был приглашен в качестве свидетеля.
Ну давай, давай, Гарри Рекс! Сделай же что-нибудь!
Судья пожал плечами:
— Ну и что? Он ведь здесь. Какая разница, был он заявлен или нет? — В голосе старика не слышалось ни намека на сочувствие, и я понял, что пропал.
— Ну, разница хотя бы в том, что он не имел возможности подготовиться. Свидетель имеет право быть заранее уведомленным.
— Он ведь, кажется, редактор газеты, журналист, не так ли?
— Да.
Люсьен Уилбенкс уже направлялся к ложе жюри с таким видом, словно собирался отправить Гарри Рекса в нокаут.
— Ваша честь, — сказал он, — мистер Трейнор не является участником процесса и не будет свидетельствовать в суде. Но он написал эти статьи. Давайте просто его послушаем.
— Это ловушка, господин судья, — сделал еще одну попытку Гарри Рекс.
— Сядьте, мистер Уоннер, — приказал судья, и я, заняв свидетельское место, стрельнул в Гарри Рекса укоризненным взглядом: «Хороша работа, нечего сказать, адвокат».
Секретарь, подойдя ко мне, спросил:
— Вы вооружены?
— Что? — не понял я. Я разнервничался и плохо соображал.
— Оружие. Есть ли у вас оружие?
— Есть.
— Отдайте мне его, пожалуйста.
— А оно… оно у меня в машине.
Многим из присутствующих это показалось смешным. Видимо, в Миссисипи человек не может выступать в качестве свидетеля, если он вооружен. Еще одно дурацкое правило. Впрочем, вскоре я убедился, что оно не такое уж и дурацкое: если бы у меня действительно был при себе пистолет, в определенный момент я вполне мог бы начать палить в Люсьена Уилбенкса.
Секретарь велел мне поклясться говорить только правду, и Уилбенкс тут же принялся расхаживать по залу. Мне показалось, что народу в зале прибавилось. Начал он весьма ласково с предварительных вопросов обо мне и обстоятельствах приобретения мной газеты. Мне удавалось отвечать честно и толково, хотя в каждом вопросе чудился подвох. Куда-то Уилбенкс клонил, но куда?
Аудитории спектакль явно нравился. Мое неожиданное вступление во владение газетой продолжало оставаться предметом повышенного интереса и всяческих сплетен, а тут я вдруг оказался вынужден выкладывать всю правду на глазах у всех, под присягой и под протокол.
После нескольких минут подобных любезностей мистер Гэддис, который, по моему представлению, был на моей стороне, поскольку Люсьен представлял противную, встал и заявил:
— Ваша честь, все это весьма познавательно, но я хотел бы знать, зачем все это нужно.
— Хороший вопрос. Мистер Уилбенкс?
— Немного терпения, господин судья.
Люсьен взял со стола три экземпляра «Таймс» и раздал их мне, Гэддису и Лупасу, потом снова вперился в меня и спросил:
— Для общего сведения, мистер Трейнор: сколько сейчас подписчиков у вашей газеты?
— Около четырех с половиной тысяч, — ответил я не без гордости. К моменту банкротства у Пятна их оставалось не более тысячи двухсот.
— А сколько экземпляров вы продаете в розницу?
— В среднем тысячу.
Еще год назад я жил на четвертом этаже в общежитии студенческого землячества в Сиракьюсе, штат Нью-Йорк, отнюдь не регулярно посещая лекции, добросовестно трудясь на благо сексуальной революции, потребляя немереное количество алкоголя, покуривая травку, до полудня валяясь в постели, если мне так хотелось, и для тренировки время от времени участвуя в антивоенных манифестациях, завершавшихся стычками с полицией. У меня не было никаких проблем. Как же меня угораздило оказаться на свидетельском месте в зале суда округа Форд?
Как бы то ни было, в этот критический момент моей карьеры на меня смотрели сотни подписчиков и просто жителей города, и я не имел права проявить слабость.
— Какая часть вашего тиража распространяется в округе Форд, мистер Трейнор? — Свой очередной вопрос Люсьен Уилбенкс задал тоном, каким говорят о пустяках за чашкой кофе.
— Практически весь тираж. Точных цифр у меня нет.
— Вы продаете свою газету в киосках за пределами округа?
— Нет.
Мистер Гэддис предпринял еще одну вялую попытку:
— Ваша честь, ради Бога, к чему все это?
Но Уилбенкс неожиданно возвысил голос, указывая пальцем куда-то в потолок:
— Я утверждаю, ваша честь, что потенциальные присяжные в этом округе уже отравлены предвзятыми и сенсационно поданными газетой «Форд каунти таймс» материалами. К счастью, газету не читают в других регионах штата. Так что перенос судебного процесса представляется не только справедливой, но и необходимой мерой.
Слово «отравлены» радикально изменило тональность происходящего. Оно вонзилось в меня и напугало, я еще раз спросил себя: не совершил ли я и впрямь чего-то недозволенного? В поисках поддержки я поискал глазами Бэгги, но тот прятался за спину сидевшей перед ним дамы.
— Здесь я решаю, какие меры справедливы и необходимы, а какие — нет, мистер Уилбенкс, — строго сказал судья Лупас.
Уилбенкс схватил со стола еще одну газету, развернул и указал на первую полосу:
— Я возвращаюсь к фотографии моего клиента. Кто сделал этот снимок?
— Мистер Уайли Мик, наш фотограф.
— А кто принял решение напечатать ее на первой полосе?
— Я.
— А размер? Кто определил размер снимка?
— Я.
— А вам не приходило в голову, что уже в силу этого материал будет восприниматься как сенсация?
Конечно, черт возьми, приходило, я и хотел сенсации.
— Нет, — ответил я холодно. — Просто это была единственная фотография Дэнни Пэджита, которой мы располагали в тот момент, и он был единственным задержанным по подозрению в совершении этого преступления. Вот мы ее и опубликовали. Повторись эта ситуация еще раз, я бы напечатал фотографию снова.
Меня самого удивила подобная выспренность. Я украдкой взглянул на Гарри Рекса. Он кивал и весьма развязно ухмылялся: давай, мол, парень, врежь им.
— Значит, с вашей точки зрения, поместить это фото было справедливо?
— Не думаю, что это было несправедливо.
— Отвечайте прямо. По вашему мнению, это было справедливо?
— Да, справедливо и корректно.
Уилбенкс сделал вид, что записал мой ответ, и отложил пометки в сторону для дальнейшего использования.
— В вашем репортаже содержится весьма подробное описание интерьера дома Роды Кассело. Когда вы осматривали дом?
— Я его не осматривал.
— Когда вы входили в дом?
— Я туда не входил.
— И вы никогда не видели его изнутри?
— Совершенно верно.
Он снова развернул газету, что-то изучил, потом продолжил:
— Вы сообщаете, что спальня малолетних детей мисс Каселло находится в конце короткого коридора, что расстояние от двери детской до двери спальни самой мисс Кассело равняется приблизительно пятнадцати футам и что, по вашим подсчетам, детские кроватки расположены в тридцати футах от кровати матери. Откуда вам это известно?
— У меня есть источник информации.
— Ах источник. Ваш источник бывал в доме?
— Да.
— Это офицер полиции или помощник шерифа?
— Он пожелал остаться неизвестным.
— Сколько конфиденциальных источников вы использовали при написании репортажа?
— Несколько.
Из моих журналистских штудий я смутно помнил о деле репортера, который в подобной ситуации тоже опирался на частные источники и отказался назвать их в суде. Это почему-то разозлило судью, и он приказал репортеру рассекретить их. Когда же тот снова отказался это сделать, его обвинили в неуважении к суду, и полицейские потащили его в тюрьму, где он провел не одну неделю, мужественно храня анонимность своих источников. Как именно разрешилась коллизия, я не помнил, но в итоге репортера освободили, а свободная пресса восторжествовала.
В моем мозгу вспыхнула картинка: шериф Коули защелкивает на моих запястьях наручники и волочет меня из зала, а я взываю о помощи к Гарри Рексу. Потом меня бросают в камеру, раздевают и напяливают на меня оранжевую робу.
Для «Таймс» это, безусловно, оказалось бы большой удачей. Господи, какие статьи я мог бы писать из застенка!
— Вы сообщаете, что дети были в шоке, — продолжал тем временем Уилбенкс. — Откуда вам это известно?
— Я беседовал с мистером Диси, соседом семьи Кассело.
— Он употребил слово «шок»?
— Да.
— Вы пишете, что врач осматривал детей в день убийства здесь, в Клэнтоне. Как вы это узнали?
— От своего источника, позднее информацию подтвердил сам врач.
