Роберт Мазелло - Зеркало Медузы
Отец Ди Дженнаро поднес кулак к губам, шумно зевнул и медленно побрел к двойным дверям, украшенным, как и остальная церковь, мотивами библейского сказания о «Древе жизни». Он порылся в кармане брюк, достал кольцо с ключами и вдруг, к своему удивлению — или, если быть честным, к своему огорчению, — увидел, как двери открылись. В остекленный вестибюль вошла стройная женщина в длинном меховом пальто и в шляпке с вуалью.
«О господи, — подумал он, — пусть она просто зажжет свечу и уйдет». Больные старческие ноги нещадно ныли.
Однако, оказавшись внутри, женщина замерла на месте и, словно оказавшись здесь в первый раз, нерешительно осмотрелась по сторонам. У него сложилось впечатление, что она принимала какое-то решение, не сулившее ему лично ничего хорошего. Людям, переживавшим духовный кризис, обычно требовалось много времени на обретение покоя и прощения.
Приблизившись к ней достаточно медленно, чтобы не напугать ее своим появлением, он терпеливо произнес:
— Счастливого Рождества! Добро пожаловать в собор Святого Имени.
Когда он вышел из темного нефа, женщина сняла перчатки, перекрестилась и решительно сказала:
— Простите, что тревожу вас в столь поздний час. Я хочу исповедаться. Вы можете оказать мне такую услугу?
Ситуация оказалась еще хуже, чем он думал.
— Я уже собирался закрывать, — ответил Ди Дженнаро, надеясь, что она поймет намек и отложит исповедь на следующий день.
Но женщина не сдвинулась с места. От нее веяло самовлюбленностью и упрямством. Похоже, она привыкла исполнять любой свой каприз — все, что хотела и когда хотела. Он опустил кольцо с ключами в карман.
— Куда мне пройти? — спросила она, вновь осмотревшись по сторонам.
Старый священник указал рукой на несколько деревянных кабинок с плотными красными занавесями. Они стояли за подсвечниками, на которых все еще горели свечи. Женщина направилась к ним. Ее каблуки решительно зацокали по полу, словно она торопилась разделаться с какой-то повинностью. Отец Ди Дженнаро устало последовал за ней. Раздвинув занавес, она скрылась внутри кабинки. Священник вошел в другое отделение и, усевшись на кресло с подушкой, сложил на коленях холодные руки.
Почему он не закрыл двери на пять минут раньше? Конечно, это было бы нарушением правил, но зато сейчас он мог бы уже снять туфли и растереть больные ноги.
Женщина, находившаяся по другую сторону ширмы, преклонила колени. Ди Дженнаро видел только ее силуэт. Она сняла шляпку с вуалью, и локоны черных волос упали на ее плечи и меховой воротник. Пригнув голову, она прошептала:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Последний раз я исповедовалась… очень давно.
Заблудшая католичка, подумал священник. Дело могло затянуться на всю ночь. Он молча побранил себя за немилосердное отношение к прихожанке. Разве не для этого он трудился здесь свыше пятидесяти лет? Отец Ди Дженнаро процитировал вслух десятый стих из «Послания к римлянам»:
— «Потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению».
Иногда это помогало кающимся грешникам избавиться от груза вины. Он подождал минуту. Такое молчание могло длиться и час. Издалека доносились звуки праздника. Подвыпившие люди пели на Стейт-стрит. Он сдержанно покашлял.
— Что вы хотите рассказать? — наконец произнес Ди Дженнаро, поощряя женщину к откровенности.
Внезапно он понял, что прихожанка просто молча плакала. Священник увидел, как она поднесла платок к глазам. Он уловил сильный запах духов, исходивший от ткани.
— Я согрешила, — сказала она и снова замолчала на минуту.
— Все мы грешны, — утешительно ответил он.
— Но никто не совершал такой грех, как я.
Ди Дженнаро слышал эту фразу тысячи раз.
— Сомневаюсь, что вы открыли новый грех на этой земле, — пошутил он, надеясь ноткой легкомыслия уменьшить ее скованность и напряжение. — Почему бы вам просто не рассказать мне, что вас тревожит? И тогда мы посмотрим, что можно сделать.
— Боюсь, вы ничего не поймете.
— А вы испытайте меня.
— Такого даже Бог не поймет.
Священник засомневался. До этого момента он воспринимал ее как одинокую женщину, желавшую очиститься от грехов в канун Рождества. Но она могла оказаться психически больной и нуждаться в помощи врачей. Для подобных чрезвычайных случаев он, как и все исповедники, носил с собой мобильный телефон.
— Ну, зачем вы так говорите? — ответил он ласково. — Бог прощает каждого. Если вы действительно стыдитесь греха, откройте душу Господу, и Он снимет эту ношу с вашего сердца. Ведь для этого и нужно святое таинство исповеди.
— А если я нарушила пределы Его воли? Если я преступила законы самой Природы?
Ди Дженнаро начал думать, что она, возможно, перебрала с алкоголем. Наверное, пришла сюда после какой-нибудь гулянки, почувствовав спьяну угрызения совести за проступок юных лет. Скорее всего, аборт. Он слышал такие признания столько раз, что трудно было сосчитать.
— Я не должна находиться здесь, — прошептала она.
Священник придвинулся к решетке, пытаясь уловить запах спиртного. Но в воздухе пахло только ее духами… и еще чем-то.
— В церкви? Вы не должны находиться в церкви?
— В этом мире, — ответила она. — Живой.
Теперь он знал, что перед ним сидела не просто подвыпившая женщина со случайно пробудившейся совестью, а глубоко травмированная личность с наклонностью к самоубийству. С ней следует говорить с особой осторожностью и вниманием. Ди Дженнаро почувствовал новый приступ изжоги и выпрямился в кресле. В его половину кабинки все более проникал аромат ее духов. Ему захотелось чихнуть, но он сжал пальцами кончик носа и преодолел возникшее побуждение.
— Горько слышать такое признание, — произнес он вполголоса. — Но эти мысли не доводят до добра. Как долго вы находитесь в подобном состоянии?
Порой во время исповеди возникают моменты, когда различие между священником и психотерапевтом становится почти незаметным.
Она рассмеялась зло и неожиданно громко. На этот раз ее дыхание проникло через решетку, к гвоздично-мятному запаху примешивалось какое-то едва уловимое зловоние. Но от кого из них исходило неприятное амбре? От нее или от него? На лбу священника выступил пот, подступила тошнота, ему захотелось приоткрыть свою половину занавеси и впустить в кабинку свежий воздух.
— Как долго я в этом состоянии? — кокетливо ответила она, словно женщина, которую спросили о возрасте. — Вы все равно не поверите. Просто скажите, что случается с людьми, которые сознаются в вопиющих грехах. Меня ждет наказание? Я попаду в ад? На целую вечность? И нет никакого спасения?
— Минутку! — возмутился отец Ди Дженнаро. — Что же вы так торопитесь в геенну огненную? Давайте сначала проясним ситуацию. Давайте забудем на время об аде и поговорим о…
— Почему вы не можете ответить прямо? — вскричала она. — Почему никто не отвечает честно на поставленный вопрос?
Священник промолчал. Любые увещевания только подлили бы масла в огонь. Он вытащил из кармана мобильный телефон и опустил его на колени, чтобы женщина не увидела мерцание засиявшего окошка.
— Я не могу продолжать, — сказала она.
Ее лицо находилось в паре дюймов от решетки.
— Неужели вы не понимаете? Моя жизнь похожа на мертвое дерево с увядшими листьями, которые вечно опадают с ветвей. Они падают, падают и падают. Для меня не существует ничего другого, кроме мертвой листвы, которая будет падать и завтра, и через год, и через век.
Отец Ди Дженнаро невольно вспомнил мотивы на тему Древа жизни. Весь кафедральный собор был насыщен ими, начиная от дверей, сделанных в форме двух половинок дерева, и кончая высоким шпилем. Может быть, ее подсознание как-то реагировало на эти символы? Ему следовало общаться с ней с максимальной осторожностью.
— Я хотела бы это прекратить, если бы могла, — продолжала женщина. — Но я не знаю, как это сделать. Мне не хотелось бы перейти от плохого к худшему. Надеюсь, вы понимаете, почему я не могу рисковать?
— Конечно, понимаю, — ответил священник, ощупывая кнопки телефона.
Он стоял перед дилеммой и не знал, что делать: соблюсти обеты и таинство причастия или позвонить по номеру 911?
Дышать в кабинке становилось все труднее. Пот стекал под воротник и пятном растекался вниз по спине до самой поясницы. Он торопливо расстегнул верхнюю пуговицу. Как бы ему хотелось сейчас принять таблетку маалокса.
— «Non era ancor di la Nesso arrivato, — внезапно процитировала женщина, —
quando noi ci mettemmo per un bosco,
che da neun sentiero era segnato.
Non fronda verde, ma di color fosco;
no rami scbietti, ma nadosi e ‘nvolti;
non pomi v’eran, ma stecchi con Tosco».[3]
Отец Ди Дженнаро провел несколько лет в Риме и сразу же узнал итальянскую речь.
