Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго
У нее все хорошо сходилось. Я уже подсчитал прибыль в фунтах стерлингов — она составила сто двенадцать тысяч, Луиза считала по три марки за фунт. Однако она не учла возможностей доставки.
— Ты говоришь о двух тысячах восьмистах граммах. Это слишком большой вес для перевозки.
Она подняла глаза, словно забыла, что и я нахожусь в фургоне.
— Ты справишься.
Отбросив волосы с лица, Луиза опустила боковое стекло. Ее голова была набита шикарными квартирами и блестящими лимузинами.
— Оставшиеся сто восемьдесят граммов мы используем для развития квалифицированной покупательской базы. Ты воспользуешься низкой пропорцией смеси, и мы попытаемся получить нечто ощущаемое как более чем пятидесятипроцентный кокаин. Хочу получить около четырехсот граммов из этого и назначу цену по тринадцать-четырнадцать тысяч за грамм. Им нравится это.
Я мысленно растер щепотку ее смеси на деснах.
— Кому это нравится?
— Инородцам, — пояснила она. — Врачам, адвокатам, агентам по продаже недвижимости, журналистам — всем тем, которым хорошо живется на Коста-дель-Соль в больших коттеджах, вдали от долины. Они приобретают соответствующее качество за соответствующую цену. И платят за это больше… Хочу новый дом. И новую машину. Мне не нужна эта куча дерьма для езды. — Дрожащей рукой она прикурила сигарету «Мальборо», затягиваясь тяжело и часто, как женщина перед комнатой судебного заседания, прикидывая сильные и слабые стороны дела, возможности и угрозы.
— Ты действительно не собирался говорить мне правду, так? — подытожила она, когда мое имя всплыло в этом перечне с двух негативных сторон. — Что же ты хотел делать? Смыться, бросить меня? Оставить все себе? И что бы ты со всем этим делал? — Она не нуждалась в ответе. Она уже все поняла и промолвила: — Чертов недотепа.
Когда мы впервые повернули на запад, потом на север к порту Кадис, живописный ландшафт сменился на унылый. Прибрежные болота и электрические опоры возобладали над оливковыми рощами и скалами. Я искренне посочувствовал бюрократу, которому вменили в обязанность превращение этого побережья, подверженного туманам, в зону туризма. Это место называли Коста-де-ла-Луз — Светлый берег, — но, если вы застрянете между его дюнами и Атлантикой, увидите только восход солнца над другим континентом. Мы давно исчерпали время вещания ФРА. Поэтому я вставил в приемник кассету со сборником песен и подпевал британской певице Поли Джин Харви, пока кассета не закончилась. Луиза обхватила колени и только расспрашивала о подробностях моей истории. Что именно было завернуто в упаковку? Действительно она весила ровно кило? Кокаин содержался твердой массой или в порошке? И вопрос всех вопросов: где спрятан кокаин?
— В надежном месте, — заверил я Луизу, словно это могло ее удовлетворить. Удовлетворения не было.
— Я не спрашиваю у тебя, как он спрятан, — сказала она ледяным тоном, — я спрашиваю, где он спрятан.
— Он спрятан под камнями в долине.
— В долине? Ты дурак! — воскликнула она. — А если пойдет дождь?
Я закрыл глаза.
— Луиза, дождя не было шестнадцать месяцев, пакет завернут в полиэтилен. — Взглянул на небо, оно оставалось безоблачным.
Луиза пожелала занюхать еще. Я передал ей упаковку и наблюдал, как она черпает прямо из нее длинным маленьким ногтем. Она загрузила обе ноздри, откинув голову, чтобы втянуть кокаин и подождать, пока порошок растворится на ее слизистых оболочках.
— Пожалуй, занюхаю немного, — сказал я, когда она села, обездвиженная заморозкой.
Протянул руку к упаковке, ожидая, что она, как того требует этикет, отпустит пакет. Она не отпускала, ее хватка не ослабела даже тогда, когда стала рваться бумага. Мы оба отпустили упаковку одновременно, и остаток кокаина в четыре с лишним грамма стал падать, как летний снег, на бесплодную поверхность пола «транзита». Луиза вскрикнула, я же метнулся в кабине, подставив черпачки ладоней под падающую пыльцу. Тяжело рухнул на ее костлявые колени.
Когда пыльца осела, взглянул на Луизу. Лицом она была похожа на астронавта, которого случайно отключили от систем жизнеобеспечения и он стал беззвучно дрейфовать в космосе. Она не смела глянуть вниз.
— Тебе удалось, — спросила она шепотом, — спасти что-нибудь?
— Вряд ли, — ответил я. — Не двигайся. Ветер сильный?
Она медленно скосила глаза налево.
— Вроде все нормально.
— Ладно. Обойду кругом.
Я открыл дверцу и вышел наружу. День был подходящим для серфинга, запуска летающих змеев или просушки белья, но решительно не соответствовал задаче спасения небольшого количества порошка. Ветер, как хорошо известно, инструмент дьявола.
Я чуть выждал, прежде чем открыть дверцу со стороны Луизы. Когда же ее открыл, порыв ветра ворвался в кабину, как комедийный чих, и развеял все мои надежды. Я глубоко вздохнул и уставился на Луизу.
— Именно поэтому, — проворчал я, — существует этикет.
9
Когда солнце подрумянилось и опустилось ниже к горизонту, возможности маневрирования на шоссе стали уменьшаться. Наконец я направил фургон в узкую горловину между лагуной и Атлантикой, ведшую в Кадис. Супермаркеты мебели и автомобильные салоны выстроились по обочинам шоссе, загораживая вид на город, к мощным серым стенам которого мы приближались. У меня тревожно забилось сердце, когда полицейский в форме оливкового цвета сердито указал на фургон и мановением руки в перчатке направил меня на противоположную сторону проезжей части дороги.
Луиза вздрогнула, убрала ноги со щитка и стала нервно собирать мусор с пола кабины. Я нащупал свой мешочек анаши, она же ссыпала содержимое пепельницы в хрустящий пакет. Подобно опытным воздухоплавателям, мы приготовились к сбросу балласта. Расслабились, только когда увидели впереди «скорую помощь».
— Все в порядке, — сказала со вздохом Луиза. — Просто дорожное происшествие.
Мы сбавили скорость, проезжая мимо места аварии, стараясь разглядеть сквозь толпу зевак, что произошло.
— Вроде как парень на мотоцикле, — сообщила Луиза, — и фургон.
Изможденный человечек среднего возраста стоял на асфальте в нескольких метрах от толпы. Он дрожал и курил сигарету. Полицейский в голубой форме находился рядом. Задавая вопросы, он склонил голову, чтобы выслушать ответы, в то время как пара подростков глазела на происходящее с раскрытыми ртами. Человечек нервно затягивался дымом сигареты, тряс головой в знак решительного отрицания или несогласия.
— Шофер, — догадалась Луиза.
Я буркнул в подтверждение правильности ее догадки. Этот инцидент странным образом вызвал во мне беспокойство. Затем я заметил декоративную гасиенду, выполненную в духе экспериментального искусства семидесятых годов. На ней сияла неоновая надпись «Cocktels».[19] Место называлось отель «Сиполите».
— Вот место, которое рекомендовал Гельмут, — объявил я, останавливаясь рядом с отелем. — Зайди и узнай, есть ли свободный номер.
Луиза посмотрела на меня с таким недоверием, будто я просил ее пойти и заключить сделку с главарем местного преступного синдиката.
— Ты иди, — сказала она.
Я пошел и заказал номер на двоих с прохладным полом. Это были апартаменты с ванной комнатой и видом на океан поверх жилого квартала для неимущих. Горизонт застилала пелена тумана. Пока я смотрел в окно, держа в одной руке бутылку бренди, а в другой — литровую бутылку «Сан-Мигель», солнце зашло за туманную завесу, превратив ее в розовую сахарную вату и лишив зловещего вида.
Луиза приняла пару болеутоляющих таблеток и рухнула в постель.
— Что, черт возьми, мы будем здесь делать?
Заканчивался очень важный день. Хотя я видел, как он уходит, понять, что он с собой уносит, не мог.
— Будем просто прохлаждаться, — медленно ответил я. — Будем просто убивать время, пока побережье не очистится от тумана.
Я мельком бросил на нее взгляд. Она смотрела в потолок с несчастным видом.
— Хочешь посмотреть телевизор?
Луиза фыркнула:
— Хочу узнать, где хранится кокаин.
Я закурил закрутку с марихуаной и пыхнул дымом в туман:
— Кокаин в безопасном месте. Поверь мне.
Она внезапно села в постели, с остервенением скребя голову, так как комары начали свою подкожную работу.
— Ты взял кокаин с собой, так?
Я провел ногтем по тыльной стороне шеи.
— Нет.
— Он остался в фургоне?
Я потер нос. Ее комары, кажется, разбудили моих комаров.
— Нет.
Луиза поскребла руки, потом — за ухом.
— Тогда он привязан к твоей ноге или спрятан на поясе. Подними свою тенниску.
Я поднял край тенниски, затем опустил его.
— Ты хочешь обыскать меня?
Она сморщила нос.
— Вроде бы.
— Оставь, черт возьми, это дело мне. Я сделаю все как надо.
