Деон Мейер - Телохранитель
Работники курорта Бадплас жили довольно изолированно от остального мира и варились в собственном соку. Они часто устраивали пикники, на которых жарили мясо, танцевали, в общем, развлекались вместе. Но Коби не нравилось общаться с сослуживцами, несмотря на то что его часто приглашали. Вместо вечеринок по выходным он увозил ее в вельд, и тогда на поверхность выплывал «настоящий» Коби. Именно тогда он жил, тогда он весь светился, а его застенчивость куда-то исчезала. Они засыпали под звездами, а у костра в вельде он рассказывал ей, что у Стефа Моллера обрел свое призвание; ему хотелось бы остаться там навсегда. У него было столько планов, столько работы! Владения Моллера занимали пятьдесят тысяч гектаров. Моллер собирался прикупить еще земли и расширить территорию заповедника до семидесяти тысяч гектаров. Тогда можно будет завезти туда львов и гиеновидных собак. Но не все соседние фермеры хотели продать свою землю. О свадьбе первой заговорила именно она, «потому что Коби был очень застенчивым». Сначала он как будто не понимал, на что она намекает, позже начал отвечать: «Возможно, когда-нибудь потом…» Мелани и этому нашла объяснение.
— Понимаете, он слишком привык быть один.
Она помогала ему расстаться с этой вредной привычкой. Дала понять, что она переедет в «Хёнингклип» и поселится с ним, будет вести хозяйство, ездить с ним в вельд, но не станет заставлять его официально жениться на ней. Постепенно эта мысль ему даже понравилась — на свой тихий лад он даже начал относиться к ней с воодушевлением.
Мне же показалось, что такая девушка, как Мелани, разжигала желания жениха и другими способами.
— Однажды ночью он приехал к нам на курорт; он был такой серьезный и сказал: прежде чем мы поженимся, у него есть одно дело. Его не будет неделю-другую, а потом он привезет мне обручальное кольцо. Я спросила, что у него за дело, и он ответил, что не может мне сказать, но дело правое. Потом он мне обо всем расскажет.
Больше она его не видела.
— Вы не помните, когда это было?
— Двадцать второго августа 1997 года.
Эмма вытащила свой листок с записями и фотографию молодого Якобуса Леру. Не говоря ни слова, она придвинула снимок к Мелани. Пока Мелани Постхумус смотрела на фотографию, Эмма что-то черкала на своем листе. Мелани долго смотрела на снимок, а потом произнесла:
— Не знаю…
Ее муж, Йохан Постхумус, вернулся домой, когда мы уже собирались уходить. Ростом ненамного выше жены, лопоухий, с уже заметным брюшком, он обращался с Мелани так, словно до сих пор не верил своему счастью.
Когда мы уезжали, супруги Постхумус стояли, обнявшись, на веранде. Одну руку Йохан положил на плечо жены, а другой махал нам вслед. Он явно радовался нашему отъезду.
Когда мы в четверть двенадцатого выехали на шоссе номер 1, Эмма что-то черкнула на своем листке, а потом убрала ручку и бумагу и долго смотрела в окно. Интересно, о чем она думала? Может быть, и она, как и я, размышляла над славным феноменом Мелани Постхумус — пусть она не блещет умом, зато наделена инстинктивной древней мудростью и точно знает, как пользоваться своим сексуальным телом и хорошеньким личиком, чтобы поймать в капкан даже такого нерешительного чужестранца, как Коби де Виллирс… Слушая болтовню Мелани и дивясь ее детской наивности, я думал: почему именно Кобус? Ведь она косметолог, и у нее наверняка была возможность выбрать более преуспевающего и приспособленного к жизни в обществе мужчину. Что в ее самооценке и генетическом коде заставило ее выбрать «чужака»? Она часто вставляла в свою речь «псевдоумные» слова, правда, путалась в них и говорила невпопад, чем подтверждала мою теорию о квазиобразованных людях. Благодаря спутниковому телевидению в каждый дом пришли «Нэшнл джиогрэфик», «Дискавери» и исторический канал, поэтому научный жаргон у всех на слуху, хотя люди часто путаются и не знают, когда какой термин употребить. Может быть, Мелани просто хотелось мужчину, который при виде ее не сразу начинал пускать слюни, как собака Павлова? У красивых женщин бывают такие причуды, даже у тех, кто не блещет умом, потому что за красивым внешним видом часто скрывается беспокойная неуверенность в себе.
От Мелани я перешел к другому. Верит ли Эмма по-прежнему в то, что Коби де Виллирс из «Хёнингклипа» и «Могале» — тот же самый человек, что и Якобус Леру? На каком основании? Конечно, ей очень хочется отыскать пропавшего брата, но факты пока не подтверждаются… Остается предположить, что ее надежды подкреплены чем-то еще. Все говорит против ее предположений. Впрочем, я был сторонним, хотя и объективным, наблюдателем.
Эмма — не Мелани Постхумус. Она умна. Она может за себя постоять. Мне импонировали ее настойчивость, ее неослабевающее желание узнать правду, «убедиться наверняка», как она неоднократно повторяла. Но способна ли она увидеть правду, когда правда находится под самым ее носом? Способна ли она отступить на шаг назад и оценить все факты без лишних эмоций?
Эмма спала, пока я отвечал на ежедневное послание Жанетт: «ВСЕ ОК?» Я набирал эсэмэску одной рукой. Хотелось добавить: «…кроме того, что моя клиентка не понимает очевидных вещей», но в кодексе поведения сотрудников «Бронежилета» ничего подобного не предусмотрено.
Когда я в три часа ночи затормозил у входа в бунгало «Орел-скоморох» в заповеднике «Мололобе», Эмма так и не проснулась. Миниатюрная, тихая, она свернулась калачиком на пассажирском сиденье и являла собой трогательную картинку.
Я вышел из машины, отпер входную дверь и включил свет. Дверь из гостиной в ее спальню починили, лампу заменили; на столе в гостиной стояла огромная ваза с фруктами, шоколадными конфетами и шампанским. Я обошел помещение и проверил все комнаты изнутри, потом снаружи, подергал все окна. Когда я вернулся к машине, Эмма еще спала.
Мне не хотелось ее будить. Но и ночевать в машине как-то не улыбалось.
Я долго стоял и смотрел на нее, а потом тихо открыл дверцу и осторожно поднял ее на руки. Ее голова упала мне на грудь. Одной рукой я поддерживал ее под спину, другой — под колени. Она была легкая, как ребенок. Я чувствовал ее легкое дыхание и обонял ее ароматы.
Я отнес ее наверх; когда я внес ее в ее спальню, она прошептала мне на ухо:
— Не сюда!
Глаз она не открыла. Я повернулся и направился в свою спальню. Осторожно положил ее на мою кровать и откинул покрывало со второй. Снова поднял ее на руки, переложил на вторую кровать и снял с нее туфли. Накрыл ее пуховым одеялом.
Перед тем как я повернулся, чтобы выйти и запереть машину, я заметил, что губы Эммы Леру расплылись в довольной улыбке. Как будто она только что одержала верх в важном споре.
16
В восемь утра я сидел на открытой веранде и пил кофе. Вышла Эмма, кутаясь в белый купальный халат, который нам полагался по статусу. Ее волосы были еще влажными после душа.
— Доброе утро, Леммер! — В ее голосе снова зазвучали музыкальные нотки. Она села на стул рядом со мной.
— Доброе утро, Эмма. Хотите кофе?
— Да, спасибо.
Полы белого халата чуть разъехались, открывая ее загорелые коленки. Я сосредоточился на животных, за которыми наблюдал.
— Бабуины. — Я показал на стайку обезьян на том берегу реки, которые двигались на водопой. Самцы, как телохранители, постоянно следили за самками и детенышами.
— Вижу.
Я выпил кофе.
— Леммер…
Я посмотрел на нее. Мешала сосредоточиться мысль о том, что под халатом на ней, возможно, ничего нет.
— Извините за вчерашнее.
— Вам не нужно извиняться.
— Нет, нужно. Я была не права. Простите меня, пожалуйста!
— Не берите в голову. Вчера был трудный день — и змея, и все остальное…
— И все же это не повод… Вы вели себя безупречно, показали себя настоящим профессионалом, а я уважаю профессионализм.
Я не мог смотреть на нее. Безупречный профессионал пытался победить свою проклятую фантазию, которая неизбежно заползала под белый мягкий купальный халат.
Есть вещи, которые вы никак не можете понять всю жизнь, потому что о них нельзя говорить ни с кем, — вы боитесь, что вас назовут извращенцем. Например, я не мог признаться в том, что сижу рядом с ней на веранде и мысленно представляю себе ее лоно. Треугольник мягких темно-каштановых кудряшек под гладкой загорелой кожей живота. Мне стоило только протянуть руку, откинуть полу ее халатика — и я бы увидел треугольник темных волос, влажных, как на голове, тропическую раковину, которая пахнет мылом и Эммой, — тот же аромат, что я вдыхал вчера ночью. Я сосредоточился на бабуинах, чувствуя себя виноватым, и задумался. Если бы мужчины вели себя так же, как самцы-бабуины, была бы женщина, при сходных обстоятельствах, способна на такую степень банальности?
— Извинения принимаются.
