Роберт Блох - Царство ночи
«Глупый вопрос, конечно. Убийцей может стать любой… Вы-то, наверное, за годы службы столкнулись с множеством таких типов».
«Ну, я бы не сказал…» — Дойль вытер рот салфеткой. — «Нет, беру свои слова обратно. На самом деле, я действительно видел немало убийц. Как и вы».
«Я?»
«Если верить статистике, больше половины преступников избегают ареста. А тех, кого в итоге признают виновными, совсем немного».
«Но ведь столько писали о научных методах расследования…»
«А как же. Лаборатории, специалисты, разное хитрое оборудование. Иногда это срабатывает. Тогда результат выставляют на публику, каждый получает свою порцию аплодисментов». — Дойль невесело усмехнулся. — «Но если честно, девяносто процентов убийств, даже больше, раскрывают потому, что все необходимое нам приносят на блюдечке».
«Не понимаю».
«Одно из двух: либо злодей приходит с повинной, либо кто-то его сдает».
«Осведомитель?»
Полицейский кивнул. — «Вот тогда и начинается настоящая работа — сбор доказательств для того, чтобы предъявить обвинение. Но сначала нужно произвести арест. Почти всегда такое удается сделать только потому, что кто-то сообщает о преступнике». — Дойль не сводил с нее глаз. — «Я имею в виду вовсе не платных информаторов или даже очевидцев. Чаще всего это человек из ближайшего окружения убийцы, — друг, либо член семьи, — который знает, а может, просто подозревает, что дело нечисто. Сначала они обычно держат рот на замке, — не желают выдавать своих, и все в таком роде, — но спустя некоторое время, подумав хорошенько, сознают, что не имеют права молчать. Их долг — предотвратить новые преступления. Понимаете, о чем я?»
«Прекрасно понимаю». — Карен в упор посмотрела на детектива. — «От начала и до конца. Но приносить вам на блюдечке мужа не собираюсь. Не ждите, что я заявлю: „Да, Брюс убийца, да, он виновен“. И вовсе не потому, что он мой супруг: я просто не знаю! Понимаете? Не знаю!»
«Миссис Раймонд…!»
Карен поднялась. «Пора возвращаться на работу».
По дороге в агентство она не проронила ни слова. Оказавшись в своей крохотной комнатке на десятом этаже, взяла со стола эскиз, прикрепила к нему текст.
«Я должна встретиться с шефом», — сказала она детективу. — «Его кабинет дальше по коридору за углом».
«Я вас провожу».
«Как хотите». Она подняла трубку, сказала Хаскейну, что сейчас придет.
Дойль молча шел рядом. Остановились у дверей офиса. «Идите», — произнес детектив. — «Я подожду здесь». Он открыл дверь. — «Слушайте, я ведь не думал, что вы все примете на свой счет. Я вовсе не имел в виду…»
«Я знаю, что вы имели в виду». — Карен захлопнула за собой дверь.
Эд Хаскейн восседал за столом. Он сразу поднял голову, но не успел ничего сказать. Карен избавила его от такой необходимости.
«Я все еще в полном порядке». — Она положила бумаги перед шефом. — «Мне кажется, с текстом у нас тоже полный порядок».
При всех своих недостатках, Хаскейн с ранних лет беззаветно любил семантику, и та отвечала ему взаимностью. Именно эта страсть позволила ему занять место главы отдела текстов. Один взгляд на страницу, заполненную словами — и ничего другого для него уже не существует. Карен казалось, что он просто изнывает от желания, пожирая взглядом результаты ее творческих усилий.
«Ну что, ну что… Да, годится». — он поднял голову, потер щеку. — «Только одно меня смущает. Заголовок. Крутые деточки наверняка оценят, но что говорят слова „Просто финиш: не спасется никто“ среднему обывателю?»
«Я об этом не подумала», — Карен нахмурилась.
«Может, попробуешь как-то обосновать свою фразочку в тексте, после первого абзаца?» — Хаскейн поднялся. — «Извини, я тебя покину на минутку. Как говорят у нас в Мексике, мне нужно срочно навестить Джона».
Он направился к своему личному туалету, прикрыл за собой дверь.
Несмотря на работающий кондиционер, в кабинете было душно, но Карен обдало холодом, как тогда, в закусочной, после случайно попавшегося на глаза известия об обстоятельствах смерти Тони Роделла. Финиш. Просто модное словечко, популярное у мальчишек и девчонок. Но Хаскейн, конечно, прав. «Финиш: не спасется никто». Для их родителей фраза имеет иное значение. Именно его она и имела в виду, — бессознательно, конечно, — когда придумывала заголовок. Финиш. Конец. Не спасется никто. Всеобщая гибель. Массовое уничтожение. Убийство.
На телефоне Хаскейна замигал красный огонек вызова. Она машинально подняла трубку, произнесла официально-любезным тоном стандартную фразу:
«Кабинет мистера Хаскейна».
«Карен».
Она ничего не сказала в ответ. Перехватило дыхание.
«Карен, — ты поняла, кто это?»
«Да».
«Я назвал вашему оператору твой номер, но она соединила меня с Хаскейном. Ты одна?»
«Да, но он сейчас придет».
«Тогда слушай. Когда у вас второй перерыв?»
«В четыре».
«Хорошо. Я буду ждать тебя. Наверху, на крыше».
«Я… слушай, я не знаю, смогу ли незаметно уйти…»
«Постарайся. Мне очень нужно поговорить с тобой. Наверное, это мой последний шанс».
За дверью туалета раздался приглушенный плеск воды.
«Где ты?» — вполголоса спросила она.
«В четыре, на крыше», — раздался ответный полушепот.
Короткие гудки.
Глава 18
Карен вышла из кабинета. Ее телохранитель по-прежнему дожидался у дверей.
«Все в порядке?» — в очередной раз услышала она.
Как ей надоела эта пустая фраза! В ней столько же смысла, сколько подлинного внимания и заботы. На самом деле, никому нет дела до ее проблем. Вопрос не требует ответа, точно так же, как, скажем, небрежно брошенное: «Как дела?» Уж кто-кто, а Дойль должен знать, что у нее далеко не все в порядке, но ему, естественно, глубоко наплевать. Он просто полицейский, выполняет свою работу и желает удостовериться, что никаких проблем с вверенным ему объектом не предвидится.
Ей очень хотелось объяснить, насколько плохо обстоят дела, но любое необдуманное слово могло возбудить недоверие и подозрительность. Пока она не выполнит свою задачу, требуется особая осторожность.
Поэтому Карен просто кивнула в ответ, и они вернулись в ее клетушку.
«Можно я от вас позвоню?» — спросил полицейский.
«Конечно».
Пока Дойль рапортовал начальству, Карен раскладывала на столе рядом с машинкой листы с текстом и эскиз, прислушиваясь к приглушенному голосу детектива. Она делала вид, что поглощена работой, стараясь ни пропустить ни слова. Все в порядке, говорил он; да, в пять часов все-таки должен подойти Гордон.
Гордон, — очевидно, тот самый подгулявший сменщик Дойля, — будет охранять ее до конца дня. Но он появится только в пять. Значит, когда настанет время пробраться на крышу, придется как-то отвлечь внимание Дойля.
Если она вообще решит пойти туда…
Полицейский повесил трубку.
«Ничего нового?» — спросила Карен.
Он покачал головой. — «Они нашли машину Роделла. Если даже обнаружили что-нибудь еще, пока молчат».
«Насчет моего мужа ничего не сказали?»
«К сожалению, нет».
Карен отвернулась. Отсутствие новостей — хорошие новости. Или нет?
Если она решит пойти к нему…
Уже почти три. Остается час на размышления.
«Мне надо переделать текст», — объявила она Дойлю.
«Да, конечно». — Он открыл шкаф, вытащил наугад журнал, поморщившись при виде манекенщицы на обложке, худющей и такой долговязой, что поневоле задумаешься над истинным значением слов «высокая мода».
Карен села за машинку и достала чистые листы бумаги.
Необходимо как-то решить проблему с заголовком. Она потратила на это примерно двадцать минут, добавив в текст две таких же бессмысленных фразы. Потом стала перепечатывать набело готовый материал. Она неторопливо стучала по клавишам, но мысли были заняты другой, по-настоящему важной проблемы.
Должна она идти на встречу с Брюсом, или нет?
Карен прекрасно понимала, что нельзя вечно все скрывать. Возможно, самое разумное — снять с себя тяжкий груз, рассказать Дойлю о звонке. Пусть полиция берет на себя ответственность, в конце-концов, это их работа. Она не получает зарплату за то, что рискует жизнью при выполнении служебных обязанностей. Если, конечно, не приравнивать замужество к службе…
Как бы сейчас возмутились феминистки! Первейшая обязанность женщины — забота о себе самой; брачные узы в их нынешнем виде такой же анахронизам, как миф о первородном грехе.
Но не для Карен. Она понимала и признавала необходимость эмансипации, но не могла отказаться от моральных обязательств перед близким человеком. Значит, на самом деле никакой проблемы не существует. Ведь выбора у нее нет. Придется идти, потому что надо любой ценой узнать правду. Пусть даже эта правда состоит в том, что она ошиблась в Брюсе.
