Аллан Фолсом - День исповеди
Окажись здесь кто-то посторонний, он, глядя на то, как этот человек возобновляет старые знакомства, завязывает новые, заговаривает со множеством людей, вероятнее всего, принял бы его за политика, готовящего почву для очередного карьерного шага, а не за вторую персону в иерархии католической церкви. Тем не менее Палестрина олицетворял здесь церковь и ее главу, Папу Римского, и присутствие его вместе с тремя сподвижниками на этом приеме говорило само за себя и напоминало, что, несмотря на недавнюю трагедию, Святой престол пристально и с неусыпным вниманием следит за жизнью и заботится о будущности Европейского сообщества.
В противоположном углу зала кардинал Марчиано отвернулся от представителя Дании и посмотрел на часы.
7.50
Подняв глаза, он увидел, как в зал входит банкир-инвестор из Швейцарии Пьер Вегген. А рядом с ним — и из-за этого умолкли едва ли не все голоса и повернулись едва ли не все головы — шли Цзян Юмэй, посол КНР в Италии, его заместитель по политическим вопросам Чжоу И и президент Народного банка Янь Е. Между Китайской Народной Республикой и Ватиканом не существовало официальных дипломатических отношений с 1949 года, когда в стране пришло к власти правительство коммунистов, и все же двое самых высокопоставленных китайских дипломатов из всех присутствовавших в Италии и один из самых влиятельных представителей новых деловых кругов Китая явились в ватиканское посольство в компании Веггена.
Почти сразу же к ним подошел Палестрина. Он склонил голову в формальном приветствии, но тут же широко улыбнулся, пожал руки всем четверым, указал на подносы с бокалами и стаканами и продолжил оживленно говорить со вновь прибывшими как со своими старыми и дорогими друзьями. Марчиано нисколько не сомневался, что говорил он по-китайски.
Расширение контактов Китая с Западом, равно как и быстрый рост его экономической мощи, почти не сказывались на подчеркнутом нежелании Рима и Пекина замечать друг друга. Но, несмотря на отсутствие дипломатических отношений, Святой престол под водительством Палестрины предпринимал постоянные и настойчивые попытки приоткрыть запертую дверь. Ближайшей своей целью Палестрина считал организацию визита Папы в КНР.
Это намерение должно было иметь далеко идущие последствия, поскольку принятие предложений Палестрины означало бы, что Пекин не только согласен признать существование католической церкви, но и готов заключить ее в дружеские объятия. Но сам Палестрина был глубоко убежден, что такого намерения у Китая не было, нет и не будет ни завтра, ни даже, судя по всему, в обозримом будущем, и трудность задачи еще сильнее разжигала стремление ее разрешить. Государственный секретарь Ватикана никогда не позволял событиям идти своим чередом, не подчиняясь его контролю. И вот официальные лица коммунистического Китая на глазах широкой публики прибыли в его владения.
Впрочем, их присутствие здесь удалось обеспечить благодаря Пьеру Веггену, с которым китайцы сотрудничали уже долгие годы и которому безоговорочно доверяли. Вернее, доверяли в той степени, в какой восточный человек способен доверять представителю Запада. Семидесятилетний Вегген, высокий и элегантный человек, занимал выдающееся место среди банкиров-инвесторов международного масштаба. Его знали и глубоко уважали во всем мире, в особенности он славился искусством налаживать отношения между многонациональными компаниями, стремящимися к созданию глобальных деловых союзов. Одновременно он продолжал оказывать консультативную помощь своим давним клиентам и друзьям — людям, компаниям и организациям, которые на протяжении многих лет помогали ему заслужить нынешнюю репутацию.
Он всегда бережно хранил и продолжал хранить тайну своих взаимоотношений с клиентами. В число последних входил и Ватикан. А Никола Марчиано, на плечах которого лежала ответственность за размещение инвестиций Ватикана, провел почти весь сегодняшний день в личных апартаментах на виа Пинчина в обществе Веггена и целой толпы юристов и бухгалтеров, которых банкир привез с собой из Женевы.
На протяжении года с лишним Марчиано и Вегген организовывали портфель инвестиций Святого престола, сосредоточивая их на энергетике, транспорте, металлургии, судоходстве, тяжелом машиностроении, а также на корпорациях, фирмах и дочерних компаниях, специализировавшихся на крупных мероприятиях в области инфраструктуры развивающихся стран — строительстве и реконструкции дорог, водных путей, электростанций и тому подобных масштабных работах.
Инвестиционная стратегия Ватикана была тем краеугольным камнем, опираясь на который Палестрина мог строить будущее Святого престола; именно ради нее сюда пригласили китайцев, и те пришли, дабы показать, что Китай — это современная держава, испытывающая по поводу экономики развивающихся стран такое же беспокойство, что и их европейские друзья. Ну а приглашение вовсе не было простым актом вежливости — появление на приеме давало китайцам возможность в частном порядке обменяться мнениями с иностранными коллегами, напомнить о себе, ну и, пожалуй, самое главное — быть обласканными Палестриной.
Развивающиеся страны как собирательное понятие мало занимали Палестрину. Интересовала его лишь одна из них, к тому же не считающая себя таковой, — Китайская Народная Республика. И никто, за исключением сузившегося круга советников Папы и Пьера Веггена, даже сам святой отец не знал, что истинной целью госсекретаря было превратить Ватикан в совершенно анонимного, но притом самого влиятельного партнера Китая, который будет определять будущее азиатского гиганта в экономической и во всех остальных областях.
Первый шаг в этом направлении был сделан сегодня, а именно в ту самую минуту, когда он пожимал руки китайским гостям. Второй предстояло сделать завтра, когда Марчиано будет представлять на утверждение возглавляемой им самим комиссии из четырех кардиналов новый проект «Стратегии инвестирования в экономику развивающихся стран».
Заседание, несомненно, будет шумным, поскольку эти кардиналы отличаются большой консервативностью и терпеть не могут всяких перемен. И Марчиано придется потрудиться, чтобы убедить их и во всех подробностях показать те выгодные точки приложения, которые удалось установить благодаря скрупулезному изучению регионов — Латинской Америки, Восточной Европы и России. Китай, естественно, тоже будет в этом списке, только скрытый за обобщающим названием Азия, наряду с Японией, Сингапуром, Таиландом, Филиппинами, Южной Кореей, Тайванем и так далее.
Беда заключалась в том, что все это было сознательно состряпанной фальшивкой. Безнравственной. Аморальной. Рассчитанной ложью, целью которой было дать Палестрине именно то, что ему требовалось, да так, чтобы все осталось шито-крыто.
Больше того, это являлось лишь самым началом плана Палестрины. Госсекретарь Ватикана отлично понимал, что Китай, несмотря на всю свою показную открытость, оставался плотно закрытым обществом, насквозь контролируемым авторитарной коммунистической властью. Но авторитарный или нет, Китай быстро изменяется, и современный Китай с четвертью всего населения мира и соответствующим экономическим потенциалом, несомненно, в достаточно скором времени превратится в главную силу на Земле.
Из этого постулата следовал очевидный вывод — тот, кто сможет контролировать Китай, будет владеть всем миром. И сутью плана Палестрины стало достижение контроля над Китаем в начавшемся столетии и восстановление влияния католической церкви в каждом городе и в каждом селении. Следующей целью на столетие являлось создание новой Священной Римской империи. Если народ Китая станет подчиняться не Пекину, а Риму, то Святой престол превратится в сверхдержаву, равной которой мир еще не знал.
Бесспорно, это было безумием — а для Марчиано еще и явственным подтверждением того, что Палестрина постепенно лишается рассудка, — но воспрепятствовать этому никто и никак не мог. Святой отец очень любил Палестрину, а о плане его не имел ни малейшего понятия. Более того, Папа, силы которого подтачивались утомительными церемониями, возрастом и неизбежными болезнями, доверял Палестрине как самому себе и передал в руки своего государственного секретаря практически все обязанности, которые не требовали личного участия наместника святого Петра. Так что обратиться к святому отцу означало практически то же самое, что пойти к Палестрине с жалобой на него самого, — ведь даже если Папа начнет расспрашивать своего первого министра, тот без труда от всего отопрется, а вот жалобщика потихоньку переселят в какой-нибудь захудалый приход и забудут о нем навсегда.
В этом-то и состоял весь ужас. Поскольку, за исключением Пьера Веггена, доверявшего Палестрине целиком и полностью, трое из четверых наивысших иерархов католической церкви — Марчиано, кардинал Матади, монсеньор Капицци — по той или иной причине Палестрину побаивались. Из-за его физической мощи, из-за его амбициозности, из-за его невероятного умения отыскивать у каждого какую-либо слабость и беззастенчиво использовать человека в своих интересах и — наверное, это было самым главным — из-за исключительной силы его характера, которую чувствовали все, кому доводилось попасть в его поле зрения.
