Алексей Хапров - Аномалия души
— Кого это принесло? — недоумённо спросила Наталья, оторвав голову от моего плеча.
— Наверное, это ко мне, — отозвался я.
Брови моей курортной знакомой взметнулись вверх.
— К тебе? Кто?
— Потом объясню.
Я поднялся с дивана, вышел во двор и выглянул за калитку. Моим глазам предстала бабка Евдокия.
— Ну, ты готов? — шёпотом осведомилась она.
Я утвердительно кивнул.
— Тогда переодевайся и пошли. Не забудь игрушку. Только Наташу с собой не бери. Её присутствие там излишне.
— А может, наоборот, стоит её взять? — возразил я.
Старушка помотала головой.
— Ни в коем случае. Лукерья не велела. Ну, давай. Только побыстрее.
Я угукнул и вернулся в дом. Моя сожительница стояла у порога. На её лице играли молнии.
— Ты куда? — ревностно спросила она.
— Так надо, — уклончиво ответил я.
— Кому надо?
Наталья упёрла руки в боки, встала перед дверью и решительно преградила мне путь.
— Тебе, — уверил её я.
— Мне? — нервно усмехнулась она. — А почему тогда эта старая карга сказала тебе меня не брать? Я всё слышала. Что-то здесь не вяжется. С кем ты там гуляешь?
Я обессилено опустился на стул.
— Наташа, эта сцена не уместна. Я иду не гулять. У меня совершенно другая цель.
— Какая?
— Можно я тебе потом всё объясню?
— Нет, нельзя, — решительно отрезала моя курортная знакомая.
Я понял, что просто так мне не уйти. Видя, что у моей сожительницы вот-вот начнётся истерика, я счёл разумным назвать адрес предстоящего визита, и объяснил, зачем бабка Евдокия ведёт меня туда.
Наталья вздрогнула. В её взгляде промелькнула тревога.
— Спиритический сеанс? — переспросила она. — Что за чушь?
— Не знаю, чушь это или не чушь, — развёл руками я, — но, чтобы разобраться, что произошло тогда в лесу, не следует пренебрегать ничем, какой бы это на первый взгляд ни казалось ерундой.
— Зачем тебе это надо?
— Я хочу узнать, что случилось с твоим сыном, — твёрдо произнес я.
Моя сожительница тяжело вздохнула и отвела взгляд.
— Серёжа, не ходи туда, — умоляюще произнесла она. — Ничего хорошего из этого не будет. Что может сообщить эта полоумная старуха, от которой чурается весь город?
— Как знать, может что и сообщит, — не отступал от своего я. — В милиции, во всяком случае, её хвалят.
Увидев, что меня не переубедить, Наталья обречённо махнула рукой.
— Делай, что хочешь.
Она отошла от двери и скрылась в гостиной.
— Не волнуйся, всё будет хорошо. Я скоро вернусь, — накинув куртку, прокричал я, после чего зажал в подмышке «спайдермэна» и выскочил наружу.
— Что так долго? — поёживаясь, спросила бабка Евдокия. — Я уже вся продрогла.
— Не пускали, — посетовал я. — Значит, ваша Лукерья Агаповна, всё-таки, согласилась?
— Согласилась, но не сразу. Сначала категорически отказалась. Не буду, мол, и всё. От этого дома де веет чернотой. Пришлось уговаривать.
— От нашего дома чернотой? — удивился я. — С чего это?
— А шут его знает! Не бери в голову. Лукерья воспринимает мир не так, как мы. У неё своя система координат. Её не всякий поймёт.
Мы пошли по улице. Фонари не горели. Путь нам освещала лишь луна. Её холодный, безжизненный свет придавал ночи аромат тайны. Мною овладело волнение.
Я, конечно, не профессор в области психологии, и не могу подвести под свои наблюдения научную основу. Но мне кажется, что психика человека устроена таким образом, что в минуты беспокойства у него обостряются чувства, заложенные в подсознании. Лично у меня всегда происходит именно так. Когда мы отдалились от дома Натальи, я вдруг явственно ощутил, что мою спину сверлит чей-то острый, пристальный взгляд. Я резко обернулся. Невдалеке мелькнул силуэт. Несмотря на то, что он быстро спрятался за дерево, я всё же успел его опознать. Это был Яшка Косой. Он явно за нами следил. По моей спине пробежал неприятный холодок.
Старушка тем временем завела речь о своем утреннем визите в домоуправление.
— Говорила я с Валькой, но добилась немногого. Яшка ей настолько опостылел, что она старается внимания на него не обращать. Сказала, что в последнее время в его доме было тихо. А это верный признак того, что к Яшке никто не приходил. Если он с кем-то напивается, сразу начинается шум-гам. Ещё вспомнила, что он на днях разговаривал на дороге с каким-то здоровенным, бритым мужиком.
— А о чём они беседовали?
— А шут его знает! Она не прислушивалась. Уловила только, что Яшка упоминал про лес.
— Про лес? — насторожился я. — А в каком контексте, в какой связи?
Моя спутница пожала плечами.
— А когда она их видела?
— Говорит, что дня за три до пожара.
Мой мозг пронзила вспышка. А может в этом разговоре шла речь о Димке? О том, где он спрятан. А здоровенный, бритый мужик — это не кто иной, как покупатель.
Я нервно оглянулся. Дорога позади нас сияла пустотой. Но меня, тем не менее, не отпускало чувство, что в мою спину направлен прицел ружья. Я непроизвольно сгорбился и ускорил шаг.
— Вот бы узнать, уходил ли Яшка из дома в ночь пожара, или нет.
— Это может сказать только его мать, — отозвалась бабка Евдокия. — Но из неё ничего не вытянуть. Сына она не сдаст.
— А если спросить её не напрямую, а как бы между прочим, с хитрецой?
— Да хоть как. Про Яшку она больше никому ничего не говорит, сколько ни спрашивай.
— Почему?
— Потому, что в своё время сильно обожглась. Было это пять лет тому назад. Тогда на оптовой базе случилась крупная кража. Яшка, который работал там грузчиком, попал под подозрение. И вот к ней пришли из милиции якобы поговорить просто так, по душам, без протокола: мол, вы ничем не рискуете, на вашем сыне это никак не отразится, мы ему только добра желаем. Ну, она по простоте всё про Яшку и выложила: когда отлучался, кто к нему приходил, что говорил. А потом вся эта информация против Яшки и повернулась. Смолчи она тогда — никакого бы уголовного дела, может, и не было.
— Так вот почему она такая забитая, — понимающе произнёс я.
— Будешь тут забитой от такой жизни, — заключила моя спутница.
Когда мы подошли к дому Гоманчихи, меня вдруг кто-то окликнул. Вглядевшись в маячившую невдалеке фигуру, я узнал Никодима.
— Привет, — вскинул руку я.
— Привет. Куда это ты в такое время?
— К Лукерье Агаповне.
— Зачем?
Я замялся.
— Да так, по одному делу.
— По какому делу?
— Много будешь знать — скоро состаришься, — шутливо проговорил я. — После расскажу. Как-нибудь потом…
Затхлый, отдававший какой-то гнилью, запах Гоманчихиной хибары заставил меня поморщиться. В носу защекотало. Я чихнул.
— Будь здоров, — бросила бабка Евдокия и впихнула меня в комнату. — Лукерья, ты здесь? А вот и мы.
Я огляделся. Внутренняя обстановка «ведьминой обители», как я и ожидал, была весьма убогой: стены со множеством штукатурных клякс, которыми, очевидно, замазывали отвалившиеся куски краски; проседающий местами пол; потёртые, дырявые половики; старая, полуразвалившаяся мебель; тусклое освещение, исходившее от одной-единственной лампочки, которая без всякого абажура висела под потолком.
Поймав на себе недружелюбный взгляд сидевшей за столом хозяйки, я смущённо отвёл глаза. Та явно была мне не рада. Она даже не ответила на моё «здрасьте». Я хотел было присесть на стоявший у стены диван, но, заметив забившуюся в его угол Серафиму, тут же подался обратно.
Уловив моё замешательство, бабка Евдокия вытащила из-под стола табуретку и слегка подтолкнула меня к ней.
— Присаживайся.
Чувствуя себя Иван-Царевичем, забредшим во владения Бабы Яги, я занял предложенное мне место. Моя провожатая сняла с головы платок и обосновалась рядом.
— Ну, что, Лукерья, вся надежда только на тебя.
Она протянула руку к зажатому у меня в подмышке «спайдермэну». Я отдал ей игрушку, после чего та перекочевала к Гоманчихе. Хозяйка задумчиво повертела фигурку в руках и положила её на стол.
— Этого ребёнка более нет в мире живых, — категорично вымолвила она.
По моей спине поползли мурашки. Внутри что-то болезненно оборвалось.
«Так вот почему она распорядилась не приводить сюда Наталью, — подумалось мне. — Сказать такое при матери было бы, конечно, жестоко».
Серафима соскочила с дивана и подошла к столу. Гоманчиха протянула ей «спайдермэна». Девочка взяла игрушку, вернулась на своё место и крепко прижала её к груди.
Бабка Евдокия тем временем поставила перед хозяйкой ещё один предмет. Это был маленький механический будильник.
«Наверное, Зинкин», — догадался я.
Погладив пальцами по закрывавшему циферблат стеклу, Гоманчиха подняла глаза.
— Когда она умерла?
— Три дня назад, — ответила бабка Евдокия. — Угорела при пожаре.
