Илья Бушмин - Дорога смерти
Это был целый мир, который жил собственной жизнью и подчинялся своим и только своим законам.
Машина Рябцева ползла по средней трассе в сторону Москвы. Бегин молчал, изучая проносящиеся за окном здания, конструкции и пейзажи. Рябцев не лез к нему с разговорами, помятуя недавний совет следователя – «крути баранку». Он и крутил. Иногда Бегин бросал что-то вроде:
– Заедем вот сюда.
Сначала это был крупный комплекс, состоявший из АЗС, мини-маркета, шиномонтажа и автомойки. Бегин поговорил с сутулым заправщиком в форменной желтой робе с бейсболкой. Рябцев лениво наблюдал через лобовое стекло, как заправщик что-то отвечал Бегину, жестикулируя и указывая куда-то вверх по трассе. Бегин двинулся в мини-маркет, откуда принес два картонных стаканчика с горячим кофе.
– Угощайся.
– Куда теперь?
Они посетили придорожный бар. Бегин купил там бутылку минералки и пошатался по территории, то созерцая трассу, то наблюдая за кучкующимися за одним из столиков дальнобойщиками, то осматривая машины на парковке. Затем он перекинулся парой слов с двумя громилами около внедорожника с тонировкой, которые явно занимались тем, что сторожили стихийную стоянку при кафе. Рябцев нахмурился, начиная догадываться, что стоит за его действиями.
Когда они двинулись дальше, Рябцев не удержался.
– Пытаешься понять, кто крышует местные заведения?
– И это тоже.
– Спросил бы у наших оперов.
– Спрашивал уже, – отозвался Бегин, как ни в чем не бывало. – Никто ничего не знает. Или делает вид, что не знает. Но по М-4 каждый божий день проезжает грузов и ценностей на миллиарды рублей. Это слишком хороший кусок, чтобы никто не пытался его урвать.
Рябцев неопределенно пожал плечами. Он вспомнил про Билолова, с которым встречался меньше недели назад на окраине Москвы.
– Лет десять назад половину этого участка дороги держал один человечек. Авторитетный такой человечек. Но сейчас он завязал с этими делами.
– Добровольно?
– Дорога – кусок лакомый, базара нет. Но есть и более лакомые, так сказать, куски. Например, нефть.
– Свято место пусто не бывает.
– Наши не лезут, пока нет криминала, – отозвался Рябцев. – Сейчас на трассе нет банд, которые мочат дальнобойщиков или грабят челноков, как в девяностые. Нет ряженых в ментовской форме – помнишь, какое засилье этих упырей было лет пятнадцать так назад? Я только начинал. А у нас от них все выли. Рэкетиры, которые жгли магазины по ночам. Вымогатели. Кого только не было. Сейчас все спокойно ведь. Не считая, конечно, наших автоманьяков из банды ДТА.
Бегин покосился на водителя.
– Может, ваши и крышуют?
Рябцев нахмурился. И не то, чтобы он оскорбился: опер жил не «в танке» и знал, как сейчас делаются дела. Но впитавшаяся за годы службы солидарность сказала свое.
– А может, ваши? – Бегин хмыкнул и не ответил. Поколебавшись, Рябцев нехотя признал: – Если кто-то из ментов тут крышу постелил, я не особо удивлюсь. Но эти менты тебе не по зубам, уж поверь мне. А про себя я вообще молчу.
Затем они заехали на крупную платную стоянку, расположенную на окраине упирающегося в трассу поселка. И здесь встретили знакомых из Домодедово. Головин и Шахов бродили по рядам машин, разглядывая номера и делая какие-то пометки в блокнотах.
– О, здорова. – Головин шагнул к Рябцеву, тогда как Шахов лишь бросил на них короткий взгляд и продолжил свое занятие. – А вы тут чего?
– Экскурсия, – съязвил Рябцев, стреляя глазами в сторону оставшегося около машины Бегина. – Еще немного и начнем раздавать флажки на память. А вы чего мутите?
– Как всегда, б… дь, – ругнулся Головин. – Наши ФСБшники кого-то там хлопнули, и вот у этих кого-то не было и намека на черную «хендай». По угонам за последние дни тоже не проходила такая. Среди брошенных тачек тоже не нашли. Вот нас и озадачили.
– Весело.
– Да уж… Ну и плюс мы в группе патрулирования. Видал? – Головин продемонстрировал бронежилет под ветровкой. – Патрулируем трассу днем. На случай, наверное, что наши упыри из банды ДТА резко поменяют почерк и начнут народ средь бела дня валить.
– Зачем, их же типа поймали?
Головин демонстративно развел руками, мол, кто поймет это начальство:
– Спроси! А мы за неделю казенного бензина уже штук на десять сожгли.
Бегин и Рябцев снова двинулись в дорогу. Но ненадолго: вода и кофе сделали свое. Рябцев съехал к обочине там, где не было ограждений, а за обочиной сразу начинался лес, и энергично скрылся в зарослях. Когда он вернулся, то застал Бегина за любопытным занятием. Тот расстелил на крышке капота какую-то карту и делал пометки, вооружившись маркером. Рябцев бросил взгляд через его плечо. Это была подробная карта-схема их района.
– Что делаешь?
– Крестики – места нападений. Точки – это заправки, закусочные, стоянки, магазины и все такое прочее.
Рябцев уселся на капот рядом.
– Пытаешься понять схему? Или просчитать место, где они ударят в следующий раз?
Бегин кивнул – было ясно, что он даже не слышал. Но Рябцев начал уже привыкать к такому поведению вынужденного напарника.
– Многие из наших оперов на этой трассе по 10—20 лет работают, – скептически пробурчал он. – Вон, те же Шахов с Головиным, например. Конечно, они все дураки, а тут появляется Бегин в доспехах на белом, блин, коне – и херак, всех уел. Ага, щаз.
– Все сказал? – Бегин закончил, закрыл маркер колпачком, и теперь просто изучал свое творение.
– Послушай, Александр как-там-тебя, – Рябцев искренне пытался вдохнуть в голову следователя хоть немного здравого смысла. – Мы просто так катаемся. Это не имеет смысла. Понимаешь? Не. Имеет. Смысла.
– Все не имеет смысла. Что поделаешь.
Бегин был невозмутим. И это снова начало бесить Рябцева, хотя еще недавно он почти гордился своей неизвестно откуда появившейся выдержке в общении с самодовольным чужаком из СК.
– Что все это означает вообще?
Бегин медленно сложил карту. Сунул ее во внутренний карман пиджака. Достал сигареты и, закурив, присел рядом на капот.
– Патрули в штатском, которые мотаются туда-сюда. Усиленные посты ГИБДД, до которых эта банда толком и не доезжает даже, судя по всему. Но там сутками пашут десятки людей. В этом – есть смысл?
Рябцев не ответил. Вместо этого молча протянул руку. Поняв жест, Бегин вручил ему пачку. Там оставалась одна сигарета, но, поколебавшись. Рябцев взял ее. Самокрутку на ветру на трассе было сооружать очень несподручно.
– Искать смысл хоть в чем-то – самое тупое занятие на свете, – сказал Бегин, глядя вдаль, за горизонт, куда уходила трасса и где крохотными точками исчезали автомобили. – Потому что все вокруг не имеет смысла.
– В принципе – вообще все? – после отстранения Бегина от ведущей роли в расследовании Рябцев осмелел настолько, что не удержался и добавил: – Ты, прости, гонишь, что ли?
– Нет. Просто размышляю, так сказать. Мы рождаемся, жрем, взрослеем, убиваемся из-за неудачной любви или сломанной карьеры, – Рябцев нахмурился при этих словах, ощутив, что это может быть камнем в его огород. – Потом умираем. И так по кругу. А в перерывах между всеми этими увлекательными делами пытаемся понять, кто мы и зачем все это надо. Потом умные люди придумали религию, которая должна все объяснять. Должна объяснять, в чем смысл. Но вопросов стало еще больше. Мне кажется, фишка в том, что смысла просто нет. Я имею в виду, смысла по эту сторону… по эту сторону жизни, что ли.
– И это говорит следак. Ты не наркоман, случаем, нет? – проворчал Рябцев, настороженно косясь на Бегина. Но поняв, что сейчас он уже перегнул палку, Рябцев поспешно заговорил снова: – И что за беспредел был бы, если бы все считали так, как ты?
– Можно вопрос. У тебя никогда не было ощущения, что жизнь твоя когда-то свернула как-то неправильно. В душе ты понимаешь, что ты не такой, каким жизнь пытается тебя выставить? Что все это какая-то хрень, от которой можно, иногда так кажется, отгородиться, закрыть глаза – и восстановить нормальную картинку?
Такие мысли Рябцева пару раз посещали, поэтому он подстраховался и промолчал.
– Говорят, что вселенная не имеет конца и начала, – сказал Бегин. – Такая вот вся бесконечная. А ведь то же самое можно сказать и о пустоте. Пустота уж точно не имеет ни конца, ни начала. По мне, так во всех учебниках нужно вычеркнуть слово «бесконечность» жирным фломастером. – Бегин зачем-то показал, как это следует делать. – Есть только пустота. Мне очень нравится эта идея. Просто все мы сутками напролет галдим, орем, ругаемся или смеемся. Всю свою жизнь с первого дня до последнего делаем все, что в наших силах, чтобы только не замолчать на секунду. Потому что тогда мы услышим ее. И вот мы едем на нашей планете, как на машине, по такому большому великому Ничто. Крупинка горластого безумия в бесконечной пустоте…
