Татьяна Степанова - Драконы ночи
Из чувства приличия она решила навестить Уткина. И отправилась после парикмахерской к нему на квартиру. Вспомнила, как она впервые осталась там у него на ночь – после вечернего сеанса «Пиратов Карибского моря», который они смотрели в местном кинотеатре. Что ж, по крайней мере, он был не импотент – и на том спасибо (она грешным делом опасалась – не в этом ли причина его развода с женой). Не мачо, конечно, не половой гигант, но ничего, вполне сносный мужик…
Мачо на всех, увы, не хватает. Особенно в таких маленьких городках. А которые появляются… Анжела вспомнила того типа на джипе, который купил у нее в аптеке порошки от изжоги и таблетки «Алко-зельцер» от похмелья. Она не знала ни имени его, ни фамилии, знала лишь, что он оттуда – с охотничьей базы, что явно не беден, судя по тачке и способу проводить свой отпуск и… Он пялился на нее весьма откровенно, и она эти его взгляды сразу же засекла. И если бы он дал ей как-то понять, что… В общем, она бы, наверное, недолго ломалась, отнекивалась. Это было бы просто приключением, маленькой женской шалостью, вояжем в койку – просто ради чистого секса, ради той радости, которую может испытать одинокая самодостаточная женщина в объятиях настоящего самца. Уткин же самцом не был. Он был учителем физики, и что греха таить – занудой, и этим все сказано.
С типом на джипе не вышло ни хрена. Он сел в свою тачку и был таков. Мачо… ах, мачо…
Про «мачо» скулила Земфира из открытого окна дома на улице Ворошилова. Это была пятиэтажка из силикатного кирпича, точно такая же, куда направлялась Анжела Харченко. Почти вся улица Ворошилова с начала семидесятых была застроена такими вот домами. Их возвели на месте старого квартала, состоявшего из бывших купеческих домов. Квартал сгорел во время памятного всем горожанам «Большого пожара на улице Ворошилова». Анжела помнила из своего детства и этот пожар, и эту стройку. В городе потом говорили, что пожар начался с дома номер шесть. В доме этом в те годы никто не жил, там располагался склад скобяных товаров и была мастерская по металлоремонту. Так вот – то ли это было неосторожное обращение с огнем, то ли поджог… По поводу самого старого дома никто особо в городе не печалился. Когда Анжела еще в школе училась, про этот дом на улице Ворошилова рассказывали всякие истории, трепались все, кому не лень, – подружки, бабки на завалинке, даже мать самой Анжелы – якобы после войны, году этак в сорок восьмом, там, в этом доме, зверски убили мужчину и женщину – каких-то заезжих артистов, то ли циркачей, то ли эстрадников.
И с убийством этим было что-то такое, темное, оставившее на вполне светлой и прозрачной истории Двуреченска какое-то трудновыводимое (годами, памятью, временами, нравами) пятно.
Но старые истории Анжелу не интересовали. Она всегда старалась глядеть вперед. И глядела в оба.
Она вошла в подъезд дома Уткина (как раз почти напротив дома номер шесть). На месте этого дома когда-то стоял деревянный барак, где были коммуналки, в которых жили учителя. Барак тоже сгорел во время пожара. На его месте построили дом, и квартиры в нем распределяло РОНО. Уткин жил в этом доме уже почти девять лет.
Анжела поднялась на третий этаж, позвонила в его квартиру. Никто не ответил. Тогда она позвонила в соседнюю. Здесь проживало семейство Маслаченок. «Сама» преподавала в школе русский язык и литературу, супруг ее вкалывал на молокозаводе инженером-технологом. А дома всегда находилась мать-старушка, любопытная языкастая всезнайка тетя Галя.
– Кто тама?
– Тетя Галя, это я.
Анжелу старуха знала и как Аптекаршу, и как сожительницу завуча Уткина – видела в окно, как они вечером поднимались вдвоем в квартиру, а утром выходили вместе – он на работу в школу, а она домой к старикам-родителям завтракать, начинать новый день.
Старуха открыла дверь.
– Здравствуйте, что-то Кирилла дома нет, неужели все еще ищут?
– Цельну ночь искали и цельный день вчера, – старуха замахала руками, – там из школы народ собрался, и с завода – наш-то Иван и тот после смены пошел, все собрались, кто мог. А Кирилл бедный прямо с лица спал, черный весь с лица-то. Приехали они под утро на машине мокрые, грязные все – я в уборную вставала, видала из окна. Знать, все без толку… А часов этак в десять за ним опять приехали – на этот раз на милицейской машине. Он со мной во дворе столкнулся, я с Мушкой (это была старая болонка) гуляла. Сказал, если кто меня спрашивать будет, я в милиции.
– В милиции? – переспросила Анжела. – Опять он в милиции? Сколько уж раз был за эти дни.
– Заездили совсем мужика. А что, милая, правду в городе говорят, что завелся у нас этот, как его… маньяк-детоубивец?
– Я ничего такого не слышала, – ответила Анжела.
– А я слышала – народ шепчется, а народ, он того, он знает… А сейчас только что по кабельному по нашему мэр выступал – то да се, да будьте бдительны, граждане, да не оставляйте детей без присмотра. – Старуха покачала головой. – И надо ж такое дело. И с кем? Ведь такой тихий мальчик был Мишенька. Ясный, как ангелок, всегда вежливый, всегда послушный, как ягненочек безропотный.
Глава 17
«ЭРА ПЕДОФИЛОВ»
Катя подъехала к Двуреченскому отделу милиции, и отдел милиции встретил ее тишиной. Напряжение последних дней достигло апогея и медленно начало сходить на нет. Поиски, в которых участвовал весь личный состав, не увенчались успехом.
Кате пришлось подождать: дежурный был занят. Его осаждали двое, которых Катя тут же узнала. Ба! Господа репортеры – те самые говоруны из вагона-ресторана. Помнится, у них даже тема была для репортажа заготовлена, какое-то убийство столетней давности. А тут все перебила новая сенсация – пропажа ребенка. Но, прислушавшись, Катя поняла, что ошиблась.
– Этот ваш ветеран Сысоев, он с какого года работал в отделе? – допытывался у дежурного репортер с бородкой. – Нам нужен кто-то из ваших стариков, кто после войны…
– Из таких он, пожалуй, единственный остался. Он еще с моим отцом служил. Вот адрес его, – дежурный подал репортеру листок. – Он, насколько я знаю, после возвращения с фронта пришел в милицию году этак в сорок шестом. Сейчас ему восемьдесят семь уже стукнуло.
– Погодите, а этот поселок «Речник», где он сейчас проживает, это не поблизости от бывшей госдачи Жданова? – быстро спросил репортер.
– Почти рядом. У нас здесь на Валдае дачи Политбюро когда-то были. А вам откуда про это известно?
– Жданов и умер, кажется, на той самой даче в сорок восьмом году. – Репортер взмахнул листком. – А у вас в Двуреченске в этом же самом сорок восьмом произошло убийство артистов московского цирка, приехавших на гастроли. Кем работал в то время ваш ветеран Сысоев, не можете сказать?
– По-моему, он участковым начинал, а может, просто милиционером. Да вы у него самого спросите.
– С головой-то как у него? С памятью? Возраст все же – ого-го!
– Дядя Ваня мужик железный, это то еще поколение. Он в свои восемьдесят вовсю тут у нас еще моржевал зимой, на Крещенье в проруби купался.
Поблагодарив, репортеры отлипли от окна дежурки. Катя выждала, пока они уберутся восвояси. Значит, они все еще ту свою тему копать продолжают. Постойте, а что это была за тема такая? Они там, в ресторане, говорили о гибели какого-то фокусника или гипнотизера и его ассистентки. Как же фамилия-то его? Ва: нет, Во… Воланд, что ли? Нет, Валенти… И что-то было там еще – такое чудное… «В двери – прогрыз» – такая запись, по словам этих двух стрингеров, была в рапорте участкового. Не этого ли самого ветерана Сысоева, который в свои восемьдесят еще в проруби купался? И еще что-то там было. Что-то еще, похожее на то, что произошло здесь в эти дни.
«ДЕТИ БЕССЛЕДНО ИСЧЕЗЛИ ЗА ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА ДО УБИЙСТВА. ИХ ИСКАЛИ ВСЕМ ГОРОДОМ. НО ТОГДА – ЗИМОЙ СОРОК ВОСЬМОГО ГОДА – ТАК И НЕ НАШЛИ».
Фраза, которую Катя забыла, которую и не думала запоминать, всплыла отчетливо – словно кто-то написал ее мелом на черной классной доске. Словно это была часть заданного, но не решенного еще урока…
А фамилия покойного гипнотизера из Валенти снова трансформировалась в Воланда. И к ней откуда-то – может быть, тоже с той же самой призрачной классной доски слетело, прицепилось, приклеилось намертво имя – Симон.
Симон, Симон, Симон Воланд. Нет, Валенти… Псевдоним для цирковой арены и – первое мужское имя, услышанное Катей здесь, в Двуреченске.
«Может, так и бывает в маленьких городах? – подумала Катя. – Может быть, здесь как раз все это в порядке вещей? Чехарда имен?»
Однако она явилась в милицию совсем по другому делу. Рисунок при ней. И он требовал, чтобы она действовала безотлагательно.
«А при чем здесь еще дача Жданова, на которой он якобы умер в сорок восьмом году?» С этим вопросом, замершим на губах, Катя наклонилась к окну дежурного. Для начала сунула в окно свое служебное удостоверение.
– Капитан милиции Петровская Екатерина Сергеевна, из Москвы.
