Эл Ригби - Ночь за нашими спинами
А третья стрела досталась лягушке…
– Я бы не спешила. – Элмайра неприятно щурит глаза. – Мистер Глински вчера сражался бок о бок с нами. По-настоящему. За людей, которые выкрикивали не его лозунги.
Мэр моргает, переваривая ее слова, и грустно улыбается:
– Вы так молоды… Это поразительно и восхитительно. У Вана не так много сторонников, при всей его политической значимости в Городе. – Бэрроу, спохватившись, хлопает себя по лбу. – Ладно, довольно вопросов веры. В конце концов… – он вдруг лукаво подмигивает, – вы тоже нечисты на руку, дети мои. Зачем было устраивать митинг сейчас? Можно же было подождать Четвертого июля, Первого мая, да хотя бы Дня города, когда меры безопасности ужесточены! Сами знаете, что творится на улицах, особенно под вечер. А ведь поволокли людей, как гамельнский крысолов![4] А-я-я-й…
– Мы этого не делали, – отрезает Гамильтон.
Тяжелая рука осторожно опускается на его плечо:
– Джейсон, я думал, мне ты веришь. За пределы этих стен…
Гамильтон кусает губы. Молчит.
…и сказала лягушка королю…
– А что мы вам расскажем, если доказательство нашей вины – птичка на стенке? Равно как доказательство вины Вана – гадюка на другой. – Элм говорит нараспев, накручивая на палец прядь волос. Я все жду, что мэр наконец рассердится на нее, но он лишь серьезно кивает:
– Здраво. Кстати… – Видимо, осознав, что никаких признаний ему не светит, мэр меняет тему. – Я ведь хотел сказать большое спасибо за то что быстро отреагировали на происшествия в золотохранилище и в банке. И вам, Эшри, и мистеру Айрину тоже. Прошу, передайте Дмитрию. Я смотрел рапорты. То, что вам пришлось охранять чужие деньги…
Элмайра щурится:
– Но господин…
– …товарищ.
– Товарищ мэр, деньги их не интересовали. В мешках были документы.
– Да, деньги остались нетронутыми.
Мэр удивленно вскидывает брови:
– Если так, видимо, это программный сбой. Это ведь машины. Если честно, я не особенно верю в искусственный интеллект. В естественный-то не всегда верится…
Неожиданно для меня Элмайра продолжает развивать тему.
– Ценные бумажки? Признавайтесь, что еще вы держите в банках?
Тон шутливый. Но мне неспокойно. В сказке лягушачью кожу, кажется, кинули в огонь в конце? Мэр повторяет с напором, впрочем, улыбаясь:
– Я уверен, это ошибка в программе. С деньгами хранятся накладные и отчеты по финансовым операциям. Все ценное и секретное лежит в других местах.
– В каких?
Я замечаю жадный блеск в глазах Элм и быстро дергаю ее за руку. Ладонь абсолютно ледяная, как… мертвая. Или как лапа лягушки.
– В секретных. – Бэрроу уже не улыбается. – Поверьте, это пока за пределами вашей компетенции, моя дорогая девочка.
Она кусает губу, но проглатывает «дорогую девочку». Элм больше не лезет, видимо, еще не до конца растеряла инстинкты. Зато голос снова подает Джей Гамильтон, который до этого был погружен в какие-то свои размышления:
– А что за секреты, господин мэр? О Земле? О Коридоре?
На лице мэра не отражается абсолютно ничего, в этот раз он даже не настаивает на обращении «товарищ». Он дергает манжету рубашки, задумчиво разглядывает крупный серебряный перстень на среднем пальце.
– Боже, Джей. Ближе к действительности. Мы не коллекционируем сказки. И я…
Тут он осекается. Начинает сжимать и разжимать руку с перстнем, и я вижу, как на ней вздуваются вены. Другой рукой он шарит в нагрудном кармане пиджака. Вскоре в его широкой ладони появляется маленькая стеклянная баночка. Бэрроу вытряхивает два бело-зеленых шарика и судорожно глотает их – не запивая, высоко запрокинув голову. Кадык коротко перекатывается, и бьющаяся на шее жилка успокаивается.
– Прошу прощения. Старческая слабость.
Я дотрагиваюсь до его плеча и понимаю, что оно твердое, как камень. И холодное. Как рука Элм.
– Что с вами? Позвать врача?
Но он уже снова улыбается, открывая глаза.
– Все хорошо. Сердце… Говорю же, возраст.
– Возраст, говорите…
У Элм остекленевший взгляд. Губы шевелятся, будто она беседует сама с собой, что, впрочем, вполне возможно. Рана Гамильтона явно дала о себе знать: он прикрыл глаза и, возможно, даже не заметил маленькой… трещинки? Да, именно трещинки, пробежавшей по нашему доброму гризли.
Бэрроу закрывает баночку и убирает ее. Он чего-то ждет, возможно, новых вопросов. Я как раз собираюсь что-нибудь спросить, но, заметив, что «свободный» взял передышку, а Элмайра стянула с блюда новое яблоко, мэр решает поддержать беседу сам. Прежде чем я успеваю открыть рот, его ладонь осторожно ложится между моих лопаток.
– Как вы, огненная моя? Дмитрий говорит, вы совсем здоровы…
Я наблюдаю за Элмайрой. Она сняла с пояса складной нож и вонзила в яблоко. Моя подруга задумалась и вроде бы нас не слушает. Слабо улыбаюсь:
– Да, все отлично. Более чем отлично.
– Летаете?..
– Вы же знаете.
– Нет. Это вы знаете.
Со стороны наш разговор кажется абсолютно бессмысленным. Его не поймет даже Элм, которая разрезала яблоко пополам и уже достает сердцевину. Но мы с Морганом Бэрроу понимаем друг друга. Вполне.
…В этом госпитале лучшее в Городе хирургическое отделение. Здесь я оказалась после того дня. Здесь большие окна. Большие окна без решеток, широкие подоконники, на которые совсем не трудно забраться. Когда я лежала в постели, страдая от ужасной боли в лопатках и пояснице, я смотрела на белое небо и много думала о том, как отсюда будет легко полететь. И я уже знала, что, когда я наберусь мужества, я полечу. Вниз. Без крыльев.
В день без посещений, когда Дэрил и Элм оба не взяли трубки, а мне показалось, что скоро откажут не только крылья, но и ноги, я решилась. Держась за стену, я доползла до окна, отщелкнула задвижку и распахнула раму. Влезла. Встала в полный рост, держась за проем. И…
Именно тогда Старший офицер мистер Бог, видимо, послал за мной свою личную полицию. Уверена, Морган Бэрроу – из ее рядов. Хотя он просто собирался оставить мне фрукты.
Да, это был день без посещений, но мэра, конечно же, пропустили. И да, он снял меня с окна, из которого я, как отчаявшийся подросток, собиралась выброситься. Он схватил меня и оттащил обратно на кровать, повторяя одно и то же:
Глупая, глупая девочка.
Я молотила по нему кулаками, ругалась, я обожгла его, а потом еще долго размазывала сопли, лежа лицом в подушку. Он сидел рядом. Не обнимал меня, а просто легко поглаживал по волосам и спине, пока меня не отпустило и я не пробормотала хриплое «спасибо». Он не докапывался, конечно же, он все прекрасно понимал. И единственное, что он сказал мне, уже поднимаясь и деловито посматривая на часы, было:
– Бескрылые тоже умеют летать. Примиритесь.
Умеют. Просто я еще не научилась.
– Стараюсь, – произношу я, внимательно глядя ему в глаза.
– Вот и умница…
– Э-э-эш!
Элмайра довольно резко бросает мне четвертинку яблока, и я ловлю ее. Вторую она вручает Джею Гамильтону со словами: «Ешь, а то сама засуну тебе в глотку, тебе нужны витамины». Медленно облизывая губы, она протягивает третью тому, кто все еще держит ладонь на моей спине:
– Хотите? Библейские фрукты… к тому же препятствуют облысению, простуде и маразму.
Бэрроу, отвечая на ее взгляд, – глаза у обоих почти одинаково зеленые – посмеивается и кивает:
– Давайте-давайте, волшебница.
Их пальцы соприкасаются. Потом почти одновременно Элмайра и Морган Бэрроу впиваются зубами в бледно-желтую сочную мякоть. Все так же глядя друг на друга. Черт, она что, и его соблазнить хочет, или…
– Эшри, давай ешь! Нам пора патрулировать. Мы и так получим от шефа.
Мэр сочувственно цокает языком:
– Что ж… не смею задерживать. Я тоже скоро пойду.
Элмайра как-то слишком резко встает, потирая пальцами переносицу. Затем она смотрит в очередной раз на «свободного» и подмигивает:
– Выздоравливай. До свиданья, господин…
– …товарищ, мое сокровище, – умиротворенно уточняет мэр. – Пора бы запомнить.
Из двух малоизвестных мне лекал, по которым скроено обращение к власть имущим в нашем Городе, ему ближе это. Северное, без «господ». Бэрроу никогда этого не скрывал. Почему же Элм в который раз обращается к нему по-южному? Я замечаю в ее глазах странный блеск и понимаю: она не ответит, если спрошу.
– Я ведь не зову вас так, как мне удобнее?
– А такой вариант есть?
– Конечно. – Мэр улыбается с немного тоскливым выражением на лице. – Эльмира. Это имя довольно древнее, но на Земле в последние годы его расшифровывали как «электрификация мира».
Элм тихонько хмыкает, скорее всего, в ответ не столько на слова, сколько на какие-то собственные мысли. Она отвечает прохладно и невыразительно:
– Возможно, вы не пользуетесь им, потому что у нас нет мира? И соответственно, нечего элекрифа… элерифи… язык же сломаешь… электрифицировать.
