Вечность на двоих - Варгас Фред

— Если ему захочется.

— Знать бы, чего ему хочется. Это тоже у нас на повестке дня. Вейренк пытается забросить куда-то свой мячик, но что это за мячик и куда он его бросает? В такого рода матчах главное — не позволить застать себя врасплох.

Адамберг достал блокнот со склеившимися страницами, записал четыре фамилии и вырвал листок.

— Если у вас будет минутка, Данглар, наведите справки об этих ребятах.

— Кто это?

— Парни, которые в детстве исполосовали ему башку. От этого остались не только наружные шрамы, но и внутренние, куда более страшные.

— Что я должен выяснить?

— Я просто хочу убедиться, что они живы-здоровы.

— До такой степени?

— Скорее всего, нет. Надеюсь, что нет.

— Вы сказали, их было пятеро.

— Да, пятеро.

— А как же пятый?

— Что — пятый?

— Что мы с ним будем делать?

— Пятым, Данглар, я займусь сам.

XVIII

Нацепив респираторы, Мордан и Ламар, сменившие ночную команду, вытаскивали из открытого гроба остатки земли. Адамберг, стоя на коленях у ямы, передавал ведра Жюстену. Данглар сидел на могильном камне в пятидесяти метрах от места действия, закинув ногу на ногу, словно английский лорд, упражняющийся в отрешенности. Он остался, как и обещал, но держался на расстоянии. Чем мрачнее становился окружающий мир, тем усерднее Данглар работал над собственной элегантностью и самообладанием, сдобренным своеобразным культом непринужденности. Майор всегда отдавал предпочтение одежде британского покроя, призванной компенсировать недостатки его внешности. Его отец, не говоря уже о деде, шахтере из Крезо, пришел бы в ужас от подобных экзерсисов. Но отец мог бы постараться, чтобы сын вышел не таким уродом, а теперь он пожинал только то, что посеял, в буквальном смысле этого слова. Данглар почистил лацканы пиджака. Будь он способен изобразить, как Новичок, кривую улыбку на нежном лице, он сам бы вырвал Ретанкур из поля притяжения Адамберга. «Больно уж жирная», — говорили парни в Конторе. «Овчинка не стоит выделки», — жестоко добавляли они, сидя в «Философском кафе». Данглар же считал, что она — само совершенство.

Со своего наблюдательного поста он увидел, как Ариана спустилась по лесенке в яму. Она надела защитный комбинезон прямо поверх одежды, но, как и Ромен в свое время, проигнорировала маску. Данглар всегда поражался судебным медикам, они редко теряли самообладание, непринужденно похлопывали покойников по плечу и вели себя по-детски жизнерадостно, несмотря на то что жизнь их была наполнена всякого рода ужасами. Но на самом-то деле, рассуждал Данглар, они просто испытывают облегчение, имея возможность не сталкиваться с тревогами живых людей. В этой области мертвой медицины можно было обрести долгожданный покой.

Уже стемнело, и доктор Лагард заканчивала работу при свете прожекторов. Данглар видел, как легко она поднялась по лесенке, сняла перчатки, небрежно бросила их на кучу грунта и подошла к Адамбергу. Издалека ему казалось, что Ретанкур дуется. Ее явно раздражала некоторая интимность, связывавшая комиссара с патологиней. Тем более что авторитету Арианы Лагард можно было позавидовать. И что даже в запачканном землей комбинезоне она была неотразима. Адамберг снял респиратор и увел Ариану на противоположный край ямы.

— Жан-Батист, тут ничего нет, кроме головы мертвой женщины трех-четырехмесячной давности. Не было никакого посмертного надругательства, ее не изуродовали. Все на месте, в целости и сохранности. Ничего не взяли, ничего не подложили. Я даже не предлагаю тебе перевезти ее в морг, труп как труп — ничего интересного.

— Я должен понять, Ариана. Осквернители могилы слишком дорого заплатили за содеянное. Их убили, чтобы заткнуть им рот. Почему?

— Не гоняйся за призраками. Мотивы психов для нас не очевидны. Я сравню с этой землей грязь, найденную под ногтями Диалы и Пайки. Ты взял образцы?

— С каждых тридцати сантиметров.

— Прекрасно. Пойди поешь и поспи, пожалуйста. Я тебя подвезу.

— Что-то ведь преступнику понадобилось от этого тела.

— Преступнице. Это женщина, черт побери.

— Допустим.

— Я в этом уверена.

— Рост еще не доказательство.

— У меня есть и другие улики.

— Ладно. Преступнице понадобилось что-то взять на этом теле.

— И она взяла. На этом след обрывается.

— Если покойница носила серьги, ты бы это поняла? По проколотым мочкам?

— Там уже нет никаких мочек, Жан-Батист.

Внезапно в ночном мраке, выплюнув струйку дыма, лопнул один из прожекторов, словно сообщая почтенной публике, что погребальный спектакль окончен.

— Ну что, поехали? — спросил Вуазне.

XIX

Ариана вела слишком резко, на вкус Адамберга, он любил сидеть в машине, привалившись головой к стеклу, и чувствовать, как его качает, словно в колыбели. Проезжая по темным улицам, Ариана смотрела по сторонам в поисках ресторана.

— У тебя хорошие отношения с этой толстухой в погонах?

— Это не толстуха в погонах, а божество о шестнадцати руках и двенадцати головах.

— Вот оно что. А я и не заметила.

— И тем не менее. Она ими пользуется, когда ей вздумается. Скорость, масса тела, неприметность, сериальный анализ, переноска тяжестей, физическая мутация — в зависимости от обстоятельств.

— И еще дурное настроение.

— Если ее это устраивает в данный момент. Я часто ее раздражаю.

— Она в связке с пестроволосым парнем?

— Это Новичок. Она занимается его обучением.

— Не только. Он ей очень нравится. Он хорош собой.

— Очень ничего себе.

Ариана резко затормозила на светофоре.

— Но поскольку жизнь устроена неправильно, — продолжила она, — твоей лейтенантшей интересуется тот развинченный франт.

— Данглар? Интересуется Ретанкур?

— Если Данглар — это долговязый элегантный мужик, державшийся подальше от нас, то да. С манерами брезгливого академика, который явно не прочь пропустить стаканчик, чтобы взбодриться.

— Он самый, — подтвердил Адамберг.

— Так вот, он влюблен в толстую блондинку. Но бегая от нее, он не станет ей ближе.

— Любовь, Ариана, — единственное сражение, которое можно выиграть, отступая.

— Что за идиот это сказал? Ты?

— Бонапарт, а у него со стратегией было все в порядке.

— А ты что делаешь?

— Отступаю. У меня нет выбора.

— У тебя неприятности?

— Да.

— Тем лучше. Обожаю чужие истории, а главное, чужие неприятности.

— Давай паркуйся, — сказал Адамберг, указывая на свободное место. — Поужинаем здесь. Какого рода неприятности?

— Когда-то муж ушел от меня к мускулистой санитарке на тридцать лет моложе его, — продолжала Ариана, паркуясь. — Вечно они поперек дороги становятся. Санитарки.

Она уверенно потянула на себя ручной тормоз, издавший сухой скрежет, и этот звук послужил единственным заключением ее истории.

Ариана была не из тех врачей, что терпеливо дожидаются конца ужина, чтобы перейти к делу, стремясь из вежливости отделить мерзости морга от радостей застолья. Не переставая жевать, она нарисовала на бумажной скатерти раны Диалы и Пайки в увеличенном размере, чтобы комиссар вник в проблему. Уголки и стрелки отмечали характер нанесенных ударов.

— Помнишь, какого она роста?

— Метр шестьдесят два.

— То есть это женщина, на 90 процентов. Есть и еще два довода: первый — психологического порядка, второй — ментального. Ты меня слушаешь? — неуверенно спросила она.

Адамберг несколько раз кивнул, не прекращая раздирать кусочки мяса, нанизанные на шпажку, и размышляя, пытаться ли ему переспать сегодня с Арианой или ну его. Ее тело чудесным образом — возможно, благодаря ее любви к необычным смесям из разных напитков — забыло, что ему шестьдесят лет. Эти мысли отбрасывали его на двадцать три года назад, когда он, так же сидя напротив нее в кафе, пожирал глазами ее плечи и грудь. Но Ариану занимали только покойники. По крайней мере внешне, потому что женщины, тщательно следящие за собой, так умело скрывают свои желания, что часто забывают о существовании оных и изумляются, внезапно обнаружив их. Камилла же, напротив, будучи неудержимо естественной, на такое притворство неспособна, и ее просто заставить задрожать и вспыхнуть. Ариана такого прокола себе не позволит, Адамберг даже не надеялся.