Пол Кристофер - Евангелие от Люцифера
— Может быть, вы правы, — отозвалась девушка.
Его слова звучали искренне, но за ними ей снова послышалась стальная нотка угрозы. Он проводил их до двери и смотрел им вслед, пока они садились во взятую напрокат машину и когда ехали по длинной подъездной дороге, проходящей между тополями и через древнюю оливковую рощу. Потом старик повернулся и ушел обратно в дом.
ГЛАВА 19
— И что ты обо всем этом думаешь? — спросил Хилтс, когда они отъехали.
— Точно не знаю, — сказала Финн, сбавляя обороты при повороте с подъездной дороги на магистраль, а потом снова набирая скорость. — У меня правда голова разболелась, кроме шуток.
— Да уж, разговоров было выше крыши, — проворчал Хилтс, сердито стуча пальцами по приборной панели. — Ловко старик нам лапши на уши навешал. Надо отдать ему должное.
— Лапши навешал?
— Прогулял нас по садовой дорожке, разливался соловьем насчет Педрацци, гербов и всего такого. А ведь он наверняка знает, что затевает Адамсон сейчас. Так что о прошлом можешь забыть.
— А что ты там говорил насчет его работы на израильскую разведку? По-твоему, каждый еврей — это израильский шпион?
— Я сказал это не потому, что он еврей. А потому, что больно уж хорошо он осведомлен насчет всяких разностей. Не говоря о том факте, что сейчас лишь очень немногие помнят изначальное название Моссада. Никто с пятидесятых не называет его Институтом координации. Отставной профессор истории, который знает так много о нынешнем состоянии дел в разведывательном сообществе, — это не просто отставной профессор истории. Я совершенно уверен, что он как минимум сайяним, если не что-то еще.
— Кто это такие?
— Сайянимы — это израильские секретные агенты, живущие по всему миру, внедренные во все сферы жизни, готовые принять участие в операции, когда настанет их час. Вергадора идеально подходит для этой роли. Заметь, он даже своего приятеля, этого Аль Пачино из городской ратуши, использует в качестве системы раннего оповещения.
— Господи, да зачем ему вообще могло потребоваться оповещение о нашем прибытии? — спросила Финн. — Ведь не торчал же он на своей вилле все эти годы, поджидая нас с тобой.
— Не нас, — сказал Хилтс. — Всякого, кто появится, выказав интерес к Педрацци или ко всей остальной истории.
— Но почему? — не унималась Финн. — Это древняя история. Если на то пошло, кому есть дело до какого-то человека, командовавшего легионом две тысячи лет назад?
— Две тысячи лет назад произошло важное событие. Это рубежная дата. Большинство западного мира, США в частности, ведут отсчет времени как раз от нее. Вся католическая церковь зиждется на том, что случилось как раз две тысячи лет назад.
— Конечно. — Финн рассмеялась, сняв ногу с газа, когда они стали догонять старый трактор, прицеп которого был с верхом нагружен навозом, — старый раввин работает на Ватикан.
— На кого бы он ни работал, — отозвался Хилтс, — Но в Каире нас с тобой пытаются убить. Рядом, как и в прошлом, отирается монах из Иерусалима. Адамсон с приятелями затевают в пустыне какую-то возню вокруг места гибели Педрацци. Ясно, что тут дело нечистое. «Некошерное», как сказал бы ребе Вергадора. Мы влипли в историю, перейдя дорогу кому-то, ведущему свою игру, и игру весьма серьезную, в которой прошлое неразрывно связано с настоящим, а настоящее с прошлым, например с заветным именем Люцифера Африканского, которое может послужить своего рода «волшебным словом». Что же до нашего улыбчивого профессора, то у него имеются любопытные секреты.
— Например?
— Помнишь, я встал и пошел в ванную, там, на вилле?
— Да.
— Я не пользовался ванной. Я немножко порыскал по дому.
— И?
— Зачем старому ребе, который явно не любит нашего кровожадного приятеля из былых времен, брата Дево, иметь в личной телефонной книжке номер другого францисканского монаха?
— Там был адрес? — спросила Финн.
Они доехали до кольцевой развязки и теперь могли поехать либо на запад, в сторону Рима, либо на север, в Милан.
— Да, адрес там был.
— Какой?
— Лозанна, Швейцария. Монастырь Святого Франциска. Тот, в котором Вергадора отсиживался в войну вместе с синьором Оливетти, помнишь?
Финн повернула на север.
ГЛАВА 20
Финн Райан, все еще полностью одетая, лежала на кровати в гостиничном номере, прислушиваясь к звукам спящего города. Они с Хилтсом проскочили Венозу и оттуда, с одной лишь короткой остановкой для перекуса в придорожном ресторане, чуть менее чем за восемь часов добрались до Милана. Еще полтора часа ушло у них на то, чтобы затеряться в городе, чья история насчитывала две тысячи лет. В конце концов они пристроили взятую напрокат машину на, казалось, последней имевшейся в наличии парковочной площадке и принялись бродить пешком, пока не нашли относительно недорогой отель, готовый предоставить гостям, почти не имеющим багажа, номера без предварительного заказа.
Номера, правда, оказались крохотными, под самым свесом крыши, и выходили не на внутренний двор гостиницы, с недавно обновленным садом и рестораном под открытым небом, а на пыльную улицу. Финн и Хилтс вымотались настолько, что даже не хотели есть, и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по комнатам. Сон, однако, не шел. На сердце у девушки было тревожно, и даже теплый ночной воздух казался заряженным недобрыми предчувствиями. Ей очень хотелось принять ванну, но мешал навязчивый страх — казалось, будто, раздевшись, она в каком-то смысле станет более уязвимой. Образы из старых ужастиков Альфреда Хичкока назойливо теснились в ее сознании.
Через открытое окно Финн слышала отдаленные звуки уличного движения и, ближе, эхо каблучков, постукивавших по булыжному тротуару, и визгливый женский смех. Потом смех смолк и, не иначе как в ответ на шуточку, зазвучал снова, с аккомпанементом в виде самодовольного мужского хмыканья. Внезапно прорезавший темный ночной воздух пронзительный гудок поезда заставил девушку вздрогнуть. Звук послышался со стороны огромного, жутковатого миланского Центрального вокзала, находившегося всего в нескольких кварталах отсюда, воплощенного в камне тоталитарного бреда Муссолини. Громады белого гранита, служившие вещественным подтверждением расхожего клише, что дуче, при всех его недостатках, заставил итальянские поезда ходить по расписанию.
Финн знала, что Милан представляет собой уменьшенную и значительно более обветшавшую версию Парижа и, как в Париже, там почти нет небоскребов. Казалось, что строительные леса вокруг множества беспрерывно подновлявшихся зданий приросли к ним, превратившись в наружные скелеты. Это был город, где в тридцатые годы родился фашизм, где «Тайную вечерю» Леонардо и Дэна Брауна выдавали маленькими порциями по билетам примерно за полтора доллара в минуту и где тот же фашизм тридцатых годов в конце концов в сороковые умер на бензоколонке на Пьяццале Лорето вместе с Бенито Муссолини, повешенным вниз головой на глазах у полудюжины американских солдат.
Милан был центром самой изысканной итальянской моды, самой экстремальной итальянской политики и местом дислокации полиции, оснащенной лучше какой-либо иной в мире. Величественный Миланский собор являлся третьим по величине храмовым зданием в христианском мире, однако подлинной религией горожан, занимавшей в их сердцах второе место после погони за деньгами, служил, конечно же, футбол. Этот город казался бы очаровательным, не будь он так дерзок и предприимчив, а его обширные трущобы и не дающий свободно дышать смог явно не относились к тем достопримечательностям, о которых мечтает среднестатистический читатель «Нью-Йорк таймс», когда планирует отпуск в Тоскане.
Финн подскочила, когда дверь ее распахнулась и на пороге, в незастегнутой рубашке, со всклоченными волосами и лихорадочно блестящими глазами, появился Хилтс.
— Включи телевизор!
— В чем дело?
— Включи эту чертову штуковину!
Финн взяла пульт с прикроватной тумбочки и нажала кнопку. Большой, стоявший на тумбочке за кроватью телевизор включился на канале Си-эн-эн, который Финн смотрела последним, перед тем как попыталась заснуть. Показывали погодную карту Восточной Европы. В Праге шел дождь.
— Не здесь. Переключи! — отрывисто бросил Хилтс, войдя в номер и закрыв за собой дверь.
Финн принялась перескакивать с канала на канал.
— Вот! — сказал он. — Оставь это!
Это был шестой канал, телевидение Ломбардии, программа местных новостей. Хорошо одетая темноволосая женщина с серьезным выражением лица читала репортаж стоя посредине футуристической конструкции, более походившей на хромированные строительные леса. Рядом, на врезке, демонстрировалась старая черно-белая фотография двух улыбающихся мужчин средних лет один из которых выглядел смутно знакомым.
