Анатолий Крысов - Белые медведи
Карлик все предусмотрел. Он знал, что я начну искать его, и принял меры предосторожности. Что ж, умный противник опасен вдвойне. Теперь я уверен, что не зря прихватил с собой сегодня из дома шестизарядный револьвер. Во время нашей следующей встречи земля окропится красным. Клянусь, я пущу кровь маленькому ублюдку.
Я разворачиваю монитор к Никифорычу и говорю:
- А на это ты что скажешь?
Мой собеседник долго смотрит на экран. Наверное, его терзают сомнения, не самостоятельно ли я сделал эту сумасшедшую картинку. Наконец он произносит:
- Да-а, и давно это началось?
Что именно, преследование меня безумным карликом или же мое собственное безумие? Я отвечаю:
- Вначале было письмо, а сегодня вот это.
- Кто-то собирается серьезно насесть на тебя, Саня, - говорит Никифорыч и добавляет: тебе нужна охрана.
- Мне не нужна охрана, - отвечаю. - У меня есть пистолет.
Мои слова веселят Никифорыча, и он сквозь смех говорит:
- Смотри, себя не убей.
- Обижаешь, - мычу я. - Думаешь, я не умею стрелять. Между прочим, именно ты меня учил попадать с двадцати метров в пивную бутылку.
Это было примерно в то же время, когда Сергей ставил экспериментальную версию «Гамлета». Актеры готовились к выступлению, а мы с Никифорычем сшибали бутылки с их голов. Хотя на самом деле это были лишь головы манекенов, которых откуда-то достал Сергей. Помню, вся дача нашего друга была уставлена этими долбаными манекенами, которые он привез из Германии, но так и не смог продать больше пяти штук (их у него купила Инна для своего магазина). Мир неживых людей, так я называл дачный коттедж Сергея, а он смеялся.
- Да, но ты так и не научился, - вспоминает Никифорыч и добавляет: в любом случае, теперь твой недоброжелатель точно попался.
Я этому несказанно рад и спрашиваю:
- Да ну? И как мы его прижмем?
- Очень просто, - Никифорыч потирает руки и объясняет: для того чтобы поменять настройки твоего рабочего стола, ему было необходимо попасть в твой компьютер через интранет. Любые подключения записываются в специальный log file. Там указывается время подключения/отключения, но самое главное - IP адрес, по которому мы можем установить географическое место, откуда было соединение.
Я ни черта не понимаю, но сижу с умным видом и киваю. - Как только мои ребята все сделают, - продолжает Никифорыч, - я тут же направлю группу к этому придурку, и они выбьют из него всю спесь. Поверь мне.
- Не надо, - отвечаю я, и только.
Никифорыч недоуменно смотрит на меня и спрашивает:
- С чего бы так?
- Это всего лишь безобидная штука, хоть и глупая, - вру я и дальше: просто хочу поговорить с этим шутником, но уверяю тебя, опасность мне не грозит.
Никифорыч хочет возразить, но не успевает: мы слышим звон разбивающейся посуды в приемной и крик Сергея:
- Вероника Ивановна! Какого черта?!
Тихий голос моей помощницы оправдывается:
- Простите, пожалуйста, я вас не заметила.
- Так надо смотреть лучше! Вы только поглядите, во что превратился мой пиджак, а! - Сергей рвет и мечет.
- Я сейчас все исправлю, - продолжает лепетать Вероника Ивановна, видимо, стирая чай и апельсиновый сок бумажной салфеткой с костюма Сергея.
Он отказывается:
- Нет времени, - и с этими словами влетает в мой кабинет, замечает Никифорыча и говорит: хорошо, что ты здесь.
Мы вопросительно смотрим на Сергея. Он продолжает:
- Это какой-то идиотизм, но Геринга, похоже, замочили.
Как по команде, я и Никифорыч вскакиваем со своих мест, и затем все втроем идем к лифту. На ходу Сергей бросает:
- Поедем на моей машине, - у него в памяти еще свежи воспоминания о безумной гонке в день похорон Сурикова.
17
Жидкое мыло было придумано много десятилетий назад, а жидкий я был придуман только что. Мы - я, Сергей, Никифорыч - стоим в прихожей трехэтажного особняка Геринга Льва Соломоновича, и мне кажется, будто я растекаюсь по полу. Звуковые волны, создаваемые воем милицейских сирен, опутывают мои ноги и превращают их в масло. Руки тяжелеют, когда я слышу голос Никифорыча:
- Привет, - он обращается к своему знакомому оперу. - Что тут у вас?
- Просто ужас - вот что, - слышим мы в ответ, и пол начинает уходить из-под ног.
Никифорыч говорит:
- Так, я пошел смотреть, а вы, - кивает мне и Сергею. - Если хотите, подождите меня тут, а если нет - идите за мной. Только без шума. Нам здесь быть не положено.
Я не хочу никуда топать следом, но боюсь оставаться один, поэтому следую за спиной Сергея, которая следует за спиной Никифорыча, которая следует за спиной опера, которая тащит нас за собой через весь дом Льва Соломоновича к лестнице, ведущей в подвал. Никифорыч кажется мне темнее тучи, ведь многие знают о той драке в клубе «Сети», а я был непосредственным ее участником.
Мы переступаем через тело охранника Льва Соломоновича, и опер говорит:
- Этого грохнули прямо здесь, - объясняет и добавляет: лучше вам зажать носы. Тела подгнивать начали, так что воняет ужасно, особенно в подвале.
По моей спине пробегает холодок от последних слов. Я зажимаю нос и представляю, будто мы находимся в паршивеньком фильме ужасов. После слов «особенно в подвале» оркестр должен играть постепенно нарастающую неуютную мелодию, а когда откроется дверь в подвал, невидимый музыкант ударит со всей дури в огромную цимбалу, отчего у зрителя выскочит сердце и шмякнется прямо на пол, словно кусок парной говядины.
- Их обнаружила уборщица несколько часов назад, - продолжает опер. - Но уже установлено, что смерть всех жертв наступила около двух суток назад.
Голова охранника Льва Соломоновича, мне кажется, повернута под несколько неестественным углом. Об этом я и спрашиваю.
- Ему свернули шею, - отвечает опер. - Наша версия такова: охранник открыл дверь, затем повел убийцу в дом, а тот набросился на него сзади, сломал шейные позвонки, а затем перебил всех остальных в этом доме.
- Всех? - удивленно спрашиваю я и дальше: разве здесь был кто-то еще, кроме Геринга и его охранника?
Опер кивает головой.
- Еще две женщины, совсем молодые.
Никифорыч оборачивается и многозначительно смотрит на меня. Мы-то знаем, что это за две молодые особы погибли в этом доме. Я, конечно, не вспомню лиц, но зато тела отчетливо засели в памяти. И их звонкий смех.
- Как убили остальных? - подает голос Сергей, которому ситуация неприятна, но интересна.
- Сами увидите, - мрачно отвечает опер и открывает дверь в подвал.
Мне даже страшно предполагать, что нас ждет внизу. Надеюсь, убийца не стал разделывать трупы и раскидывать части по разным углам, желая поиграть с милицией в прятки или пазлы. Легко представить этакую головоломку на сто частей из частей тела и органов. Вот бы судмедэксперт повеселился, я думаю.
- Я боюсь увидеть не то, что их убило, - говорит мне шепотом Никифорыч и добавляет: а то, чем они до этого занимались.
Он знает тайну Льва Соломоновича, в этом нет никаких сомнений. Что ж, осталось всего каких-то десять ступеней, и мы все узнаем. Опер останавливается и говорит:
- Хочу предупредить, - он на мгновение замолкает и после: там страшно.
Опер пытается донести до нас, что там ДЕЙСТВИТЕЛЬНО страшно. Что нам ни при каких обстоятельствах не следует попадать в подвал, но Никифорыч делает последний шаг, а мы идем за ним по инерции: я зажмурившийся да Сергей, нервно перекатывающий жвачку языком по небу.
- Так я и думал, - слышу я голос Никифорыча.
В подвале Лев Соломонович оборудовал нечто вроде медицинского кабинета. Посреди комнаты стоит красивый операционный стол с яркой лампой направленного света над ними. На столе лежит одна из тех девушек, что я видел в клубе «Сети». Ее руки и ноги закреплены толстыми ремнями к столу. Сейчас они безжизненно свисают вниз, а голова девушки широко открытыми глазами смотрит прямо сквозь меня. Подойдя ближе, я вижу, что ее горло рассечено, а на теле наблюдаются множественные порезы.
- Он их резал, - шепчет Никифорыч рядом со мной.
Он стоит и в кровь сгрызает губу, сжимая и разжимая кулаки. Сергея, тем временем, начинает рвать. Опер по-дружески хлопает его по спине и приговаривает:
- Ничего страшного, мне тоже было плохо, когда я только это увидел.
Я продолжаю смотреть по сторонам, стараясь не замечать Сергея, а не то и сам могу не сдержаться. Рядом с операционным столом стоить небольшая тумбочка, на которой разложены медицинские инструменты на любой выбор: несколько скальпелей, щипцы, ножницы, пинцет и много разных игл. Похоже, Лев Соломонович в детстве не наигрался в доктора.
- Он любил резать женщин, колоть их, мучить, а затем вышвыривал на трассе еле живых, - говорит Никифорыч и добавляет: я видел несколько таких девочек. Они все заканчивали в психушке. После того, что он с ними делал, невозможно оставаться нормальным человеком.
В импровизированной операционной стоит очень хорошая акустика, так что рвотные бульканья Сергея отдаются эхом из каждого угла. Я думаю, что зря не захватил с собой коньяка, и запинаюсь о валяющуюся на полу капельницу. Она лежит ровнехонько рядом с двухлитровой клизмой, забрызганной кровью.
