Ричард Лаймон - Ночь без конца
Слышите? Хлопнула дверца. Это Бенедикт, голову даю на отсечение Для хохмы оставлю магнитофон включенным Может, запишется что-нибудь веселенькое и забавное. Тсс.
Послышались шаги. В дверь вставили ключ.
Оставайтесь на нашей волне, ребята.
— О, вы, должно быть, Бенедикт?
— Да, а что?
— Дорис. Дорис Найт. Хиллари говорила, что вы должны быть с минуты на минуту.
— Да? А где же она?
— О, в данный момент у нее небольшие неприятности.
— Неприятности?
— Ну, знаете, она выскочила в туалетик.
— А. Да-да. Что ж.
— Я забежала немножко поболтать. Совсем недавно в этом квартале, и я сказала себе: «Милая, тебе следует обойти своих новых соседей и познакомиться». И вот я здесь. Хиллари мне как раз рассказывала о проблемах с машиной. Какой ужас.
— Да. Ее должны были отремонтировать еще вчера... Хиллари... у нее точно такая же блузка, как эта.
— Да ну? Она покупала свою в «Нордстомсе»?
— И сумочка точно... Что здесь происходит? Это ее сумочка. Хиллари! Хил-ла-ри!
— Это ее сумочка, Бенедикт. И блузка тоже ее. И юбка. Все ее. Ради Бога, это даже ее волосы! Держи!
— А-а-а-а-а-а! А-а-а!
— Эй, заткнись!
— А-а-а-а-а-а!
— Саймон говорит тебе «заткнись». И Сэмюэль Кольт присоединяется к его просьбе.
— Угу!
— Тсс.
— Угу.
— Так-то лучше. А сейчас подними волосы и принеси сюда... Спасибо. Теперь становись на колени.
— П... по... пожалуйста!
— Саймон говорит: «Становись на колени».
— Не стреляйте в меня. Пожа-алуйста-а!
— О, этого я делать не буду. Слишком шумно. И, по правде, совсем никакого удовольствия. Я сделаю это вот этой маленькой штучкой.
— Нет, нет! Бросьте это... Не надо! Я все сделаю. Пожааа... Иаааа!.. Бвааааа!.. Ииииии!.. Уаауааа!.. О!
Черт, придется переодеваться.
Часть III
Защита свидетелей
Глава 14
Проснулась Джоуди в своей спальне. Впрочем, постель была не разостлана. Она лежала поверх покрывала в шортах и блузке — ночнушка куда-то подевалась. Теплые солнечные зайчики скользили по ногам. Комната была залита золотистым светом, в котором плавали пылинки.
Судя по всему, время шло к вечеру.
Неожиданно в сознании всплыл образ Ивлин, взлетающей к потолку в темном коридоре.
Чтобы оборвать воспоминания, Джоуди быстро села. И застонала от шквала острой и тупой боли. Болело все.
«По крайней мере, жива», — подумала она.
С этой мыслью она сорвалась с обрыва и полетела в пропасть красочных образов кровавой резни, наводнивших ее воображение.
Пытаясь справиться с наваждением, она спустила ноги с кровати. Когда они коснулись пола, Джоуди поморщилась от боли. Только теперь она увидела, что под белыми носками были бинты, и, чтобы снять тяжесть с ног, откинулась на матрац Боль отозвалась в ягодицах. Не сильная, но какая-то особенная, от которой в горле появился комок и заслезились глаза.
Когда боль утихла, Джоуди глубоко вдохнула и вытерла глаза.
— Неважный из тебя получится инженер, — сказала ей медсестра «неотложки». Медсестра, правда, оказалась медбратом. Он сильно напомнил ей мистера Роджерса. Причем Фреда, а не какого-нибудь Роя или Уилла. Фреда Роджерса, проведшего беззаботное детство в тихом квартале. По крайней мере, вид у него был именно такой, и еще он говорил нараспев.
— Неважный кто? — переспросила она. — Инженер?
— Посмотри, какая ты безнадежная развалина, — широко улыбнулся ей медбрат.
— А, — слегка улыбнулась в ответ Джоуди.
Но это, конечно, было уже немного позднее. До этого в палату заходил врач. Во внешности врача, напротив, не было ничего забавного или вальяжного. Он напомнил Джоуди мистера Грина, ее учителя обществоведения.
— Давайте осмотрим ваши повреждения, барышня, — произнес он угрюмо, переведя сердитый взгляд с диаграммы прямо ей в глаза.
Надо раздеваться. Папа услужливо удалился, проковыляв за ширму.
— Теперь посмотрим, — промолвил хмурый доктор, — что тут у нас. — Но затем вовсе не ограничился простым разглядыванием ее ран. Он начал пальпировать все тело: тыкал пальцем, щупал, нажимал, бормоча при этом: «Ага. Ага. Гм. Больно, когда я так делаю? Ага. Да. Гм». И наконец объявил: — Так, жить будешь. Можно сказать, ничего серьезного: стандартный набор банальных порезов, царапин и синяков. Мне надо переговорить с твоим отцом. Тем временем мед-брат Гамбол сделает тебе перевязку, после чего ты можешь идти домой.
Едва захлопнулись двери за доктором, как вошел медбрат Гамбол, который оказался довольно привлекательным, хотя и напоминал Джоуди мистера Роджерса. Красивый и молодой. Этого оказалось достаточным, чтобы она покраснела до корней волос.
— О, не смущайся, милашка. Все это я уже видел, если ты понимаешь, что я имею в виду. Хотя ты сегодня и первый мой пациент, достаточно одного взгляда, чтобы сказать, что инженер из тебя неважный, — промолвил он.
— Кто? Инженер?
— Потому что ты такая безнадежная развалина.
Затем он взял в руки антисептик и бинты. Сначала он обработал ее раны спереди. Затем она перевернулась и подставила ему спину. Ноги он оставил напоследок.
Говорил он без умолку.
Джоуди почти ничего не помнила из сказанного, но запомнилось, что это было что-то веселое и довольно нескладное. Приятный парень, но чудак.
Среди всего прочего он сказал что-то вроде: «Следующий раз, когда попадешь в Грин-Бэй, не забудь надеть побольше щитков».
— Па, а что такое «грин-бэй»? — спросила она отца по дороге домой. Отец сидел за рулем, а она с Энди — на заднем сиденье.
— Город в штате Висконсин. Кажется, на озере Мичиган.
— Медбрат посоветовал мне надеть щитки, когда я туда поеду. Или что-то в этом роде.
Услышав это, папа оглянулся через плечо и улыбнулся.
— В старые добрые времена, когда я был мальчишкой, «Пэккеры» из Грин-Бэя под руководством Винса Ломбарди были лучшей футбольной командой в мире. Мне кажется, медбрат попытался сострить по поводу твоих обширных травм.
— Разве он не знает, что со мной произошло?
— Он знает только то, что ты убегала от преследователей. Это все, что мы ему рассказали о ваших приключениях.
— К тебе заходил парень, похожий на мистера Роджерса? — вмешался Энди.
— Угу. Приятный парень, правда?
— Угу. — Затем, словно сама мысль о том, что кто-то мог быть приятным, была для него невыносимой, Энди жалобно скривился. Джоуди обняла и прижала к себе плачущего мальчика.
Когда они подъезжали к дому, Энди уже спал. Стараясь не разбудить, отец осторожно взял его на руки и отнес в дом.
Сама Джоуди не собиралась ложиться отдыхать. Хотя она чувствовала смертельную усталость, больше всего ей хотелось переодеться в нормальную одежду, затем пойти к отцу и побыть с ним. Посидеть рядом и, быть может, что-то перекусить. Смотреть на него и чувствовать себя в полной безопасности.
Но, похоже, прилегла на кровать и закрыла глаза.
Затем, должно быть, уснула мертвецким сном.
Не удивительно, подумала она. Ведь прошлой ночью почти не спала.
Прошлая ночь. Коридор. Взгляд в спальню. Все те ублюдки. И море крови. И перевернутая голова...
Джоуди вскочила и метнулась с кровати с искаженным от страха лицом, скрипя зубами. Со ступней словно содрали кожу, но бинты и носки приглушали боль. В кроссовках «рибок» было бы легче, подумала она.
Роясь в шкафу, она вспомнила, что надевала их, когда шла к Ивлин.
Они были новенькие. Снежно-белые с розовыми шнурками, такие мягкие и уютные внутри. Так здорово пружинили при каждом шаге.
Пропали. Сгорели.
От осознания потери комок подступил к горлу.
«Глупо, — напомнила она себе. — Это всего лишь кроссовки».
Пришлось обувать мокасины. Выйдя из комнаты в коридор, Джоуди вспомнила, что лишилась и своих любимых носков с вышитым осликом Иа.
«Мой бедный Иа».
Это было последней каплей. Глаза защипало. Джоуди понимала, что рыдать по поводу потери носков глупо, но они были подарком, который выбирал сам папа, и они стали для нее олицетворением Иа, бедного меланхоличного друга Винни-Пуха, который всегда становился жертвой несправедливостей жизни. Он не мог не вызывать жалости. Его хотелось пожалеть и защитить.
Если бы она только надела вчера к Ивлин носки с Тигрой. Она бы не возражала — по крайней мере, сильно, — чтобы сгорел Тигра. Но бедный Иа...
Увидев спящего на диване в гостиной Энди, она забыла о носках. Он лежал под одеялом. Видно было только свернувшееся калачиком тело под одеялом и светло-коричневые волосы на затылке.
Он выглядел таким маленьким.
И таким одиноким.
«Но у него есть я, — возразила сама себе Джоуди. — Я спасла его. Одна. Он жив только благодаря мне».
И она поняла, что он больше не просто брат Ивлин, надоеда Энди. Уже потому, что она его спасла, он стал для нее чем-то гораздо большим.
«Как мой собственный брат». Такая мысль мелькнула у нее в голове, когда она смотрела на Энди. Брата у нее никогда не было, и она не знала, какие чувства можно испытывать к брату. Но идея о брате ей показалась надуманной. Что-то в ней было не так.
