Родни Стоун - Крики в ночи
Она медленно приходила в себя, стараясь понять:
— Что ты говоришь?
— Ты что-нибудь упаковывала?
— Я ни до чего не дотрагивалась.
— Так-так. Вещи исчезли. И молодой полицейский тоже.
Эмма попыталась сесть прямо, обхватив себя руками.
— Покажи мне.
Я принес халат и накинул ей на плечи. Казалось, ноги не держат ее, и она покачивалась, ухватившись за меня.
— Ты промок, — сказала она. — Насквозь.
Пальцы ее дрожали, когда она ощупывала пижаму.
— Дорогая, я пытаюсь объяснить тебе. Полицейский исчез. Что-то напугало его до смерти. Когда я открыл окно, чтобы посмотреть, дождь лил с крыши как из ведра. Затем я обнаружил, что вещи детей исчезли.
— Ты опять выходил из дома?
— Эмма, не будь смешной. Потрогай мои штаны — они сухие.
— И ты забрал их вещи…
— Дорогая, это бред. Ты сама не знаешь, что говоришь.
Она уже не хотела держаться за меня и сама добрела по коридору в комнату Сюзи. Я показал ей открытую дверь в гараж и другую, ведущую на улицу.
— Кто-то проник этим путем и сегодня, и в ту злосчастную ночь. Кто-то, кто испугал полицейского.
Эмма взглянула на меня, затем на пустую тумбочку. Ее глаза осмотрели мокрый верх моей пижамы, затем вернулись к кровати. Я видел в них недоверие.
— Мы поговорим утром, — сказала она.
Но когда она легла в постель, я вернулся на кухню, спать не мог. И обнаружил, что завариваю чай из чайных пакетиков, которые мы привезли из Англии. Любимый чай Эммы. Чтобы я пил чай? Господи! Он отдавал молоком, но немного взбодрил меня. Я был рад, что вещи детей исчезли, рад испугу полицейского, так как, может быть, неведение тоже исчезло. Депрессия последних нескольких дней стала отпускать меня, потому что я почувствовал логику происходящего.
Эмма и я оказались жертвами не случайно, мы стали частью заговора, суть которого я еще не понимал, но он странным образом подал мне надежду. Мартин и Сюзи были выбраны не случайно, их исчезновение каким-то образом связано с тайнами этого района, с той историей, которую мне поведал Ле Брев, стоя на насыпи в лесу. Этот дом хранит какой-то секрет.
Я попытался продумать все это, пока пил чай. Дом не был старым, его построили вскоре после войны, за несколько лет до того, как тех первых детей похоронили на поляне. Построили фасадом к перелеску, где нашли их тела. Простой, рациональный дом: три спальни, гостиная, кухня, холл, внутренний гараж, будто кто-то планировал жить здесь, но больше уже не живет. Кто-то, кто украл наших детей и вернулся за их вещами. Но кто?
Я вытащил пачку туристических документов, сложенных в ящике бюро. Обычно в них указывается хозяин дома, хотя оплата идет через агента… Но в данном случае имя домовладельца отсутствовало.
Интересно почему? Я мысленно сделал заметку исследовать этот факт. Зачем кому-то понадобилось выбрать именно это место на краю света, в стороне от деревни, и построить дом именно здесь? Кто захотел купить его, когда уже всем была известна история с захоронениями, которая стала частью местных преданий? Что за секрет хранили замкнутые лица в Шеноне? Ле Брев неспроста провел меня к могилам, намеренно испытывая; у него был какой-то замысел, и в этом имелся свой смысл. Что-то странное читалось на черном лице Ле Брева, проскальзывало в невеселых речах инспектора Клеррара, проявилось в той сцене, которая заставила сбежать сельского полицейского, даже в нежелании Эстель Деверо попытаться помочь мне. Я все более убеждался, что они не говорят мне всего: должна быть причина, по которой дети исчезли, живые или мертвые, и почему украли эти игрушки. Я твердо настроился выяснить все до конца.
Я вернулся в спальню и прилег рядом с Эммой, совершенно выбившись из сил, но, как ни странно, в какой-то мере в приподнятом настроении. Теперь меня не страшила темнота, так как скорее темнота боялась меня. Впервые после той кошмарной грозы я заснул как убитый.
— 12 —
На следующее утро мы все прибрали после ливня и ожидали очередного визита Ле Брева или Клеррара. Эмма сидела напротив меня за кухонным столом, и мы завтракали зачерствелыми хлебцами и кофе. Я не осмеливался отправиться в деревню за свежим хлебом.
— Так что случилось ночью? — спросила Эмма. Вид у нее был совершенно больной.
— Да я же рассказывал тебе. Я проснулся и увидел, что этот молодой полицейский напуган до смерти. Чем-то, что он заметил или услышал. Когда я спросил, в чем дело, он дал деру. Пока я в этом разобрался, уже успел промокнуть до нитки. Затем я обнаружил, что вещи детей исчезли.
— Здесь все наводит на меня ужас, — заметила она.
Ее лицо стало белым как мел. Она проглотила еще одну таблетку и уставилась на меня.
— Эм, дорогая, прекрати их глотать, от них один вред.
— Заткнись. Я знаю, что делаю.
— Дорогая, успокойся. Тебе действительно стоит отправиться домой, — настаивал я. — Никакой пользы от того, что ты торчишь здесь.
— Ладно, я подумаю об этом, — ответила она и заговорила об игрушках: — Откуда я знаю, что это не ты их взял?
Она казалась очень враждебно настроенной. Я боялся, что она присоединится к Ле Бреву и тоже решит, что я как-то замешан в исчезновении детей.
— Ради Бога, дорогая. Я в такие игры не играю.
Мы тщательно осмотрели каждую комнату и убедились, что детей по-прежнему в доме нет, а их вещи действительно исчезли.
Эмма не могла поверить в это:
— Они должны быть где-то здесь…
— Кто-то пришел за ними. Это ясно, как день. Кто-то, кто знал, что на двери в гараж нет замка. Кто-то, кто хорошо знает дом.
— Тогда должны остаться следы, — вымолвила она.
Я должен был додуматься до этого раньше. Любой, кто вошел бы в дом во время ночной бури, должен был оставить хотя бы мокрый след в коридоре и на полу в спальне. Но я включил весь свет и ничего такого не заметил. Более того, там находился жандарм, до того как что-то перепугало его.
Я попытался объяснить все это Эмме:
— Думаю, что кто-то проник в дом заранее, после того как мы ушли спать, но до грозы. По-видимому, жандарм услышал шум, а потом вдруг чего-то испугался.
— Полицейские не пугаются! — закричала она.
— Ну, а этот испугался, дорогая.
Она покачала головой, провела рукой по нечесаным волосам.
— Я не верю тебе.
— Ради Бога, Эмма, не мог же я похитить своих детей! Дорогая, ты же знаешь это.
— Может, ты знаешь, кто это сделал.
— О Господи! Это какой-то бред. Тебе нужно уехать отсюда, Эм. Поезжай домой и поживи у своих стариков, пока я буду здесь искать дальше. Пока не появится что-то новое.
— Интересно, что ты будешь искать…
— Эмма, верь мне…
Ее губы сложились в жестокую усмешку.
— Посмотрим сперва, что скажет полиция.
* * *Но в то утро полицейские припоздали. Может, они думали, что дежурный жандарм на своем посту?
Эмма пошла в спальню одеваться. Воздух уже прогрелся, и с земли поднимался пар. Я торчал на кухне, не в состоянии сосредоточиться, все время думая о том, зачем кому-то понадобились игрушки детей. Сначала это событие вселило в меня живую надежду, что с детьми все в порядке, и все же я не был в этом уверен. Это мог быть и какой-нибудь садист, вернувшийся на место преступления, или какой-нибудь прохожий, которому понадобился сувенир вроде моей бесценной статуэтки Будды. Сумасшедший. В таком случае в основе его действий лежало безумие. Или, может, этот испуганный жандарм сам забрал их: разве это не объясняло, почему он испугался, когда обнаружил, что я наблюдаю за ним?
Чем больше я размышлял над этим, тем менее уверенным становился. Первый раз за все это время мне захотелось увидеть Ле Брева или меланхоличного Клеррара, несмотря на то, что говорила Эмма. И когда я услышал шум подъехавшего автомобиля, то с облегчением побежал к двери.
Это оказалась зеленая машина, формой напоминавшая банку из-под сардин, с убранной крышей. „Ситроен“ Эстель, которая поверила мне на слово.
— Эмма! — крикнул я в спальню.
— Это старший инспектор?
— Нет.
Я подумал, как воспримет она приезд Эстель, разумно ли было с моей стороны просить помощи у другой женщины, но сейчас уже ничего нельзя менять. Я вспомнил, как Эстель говорила, что хочет посетить наш дом и увидеть это место воочию.
— Кто это? — поинтересовалась Эмма из спальни.
— Репортер из газеты. Я повстречал ее в Понтобане.
— Которой ты звонил?
— Да.
Я смотрел, как Эстель выходит из маленькой машины, одетая еще более элегантно, чем раньше: оранжевый костюм, который выгодно открывал ее ноги, чистые волосы блестели на солнце.
А Эмме она не понравилась. Я почувствовал, как напряглась моя жена, хотя она и была моложе Эстель. Не высказанный ею вопрос повис в воздухе: зачем я нужен этой женщине и ради чего попросил ее помочь мне? В известном смысле она боролась за меня и обладала мной, а Эстель, пытаясь разделить наше горе, вторгалась, в ее глазах, не в свои дела. Но что касалось меня, после событий этой ночи я хватался за каждую соломинку.
