Родни Стоун - Крики в ночи
— Я еду ненадолго в Шенон, — предупредил я Эмму.
— Зачем? — Ее голос из соседней спальни прозвучал резко и возбужденно. — Так поздно?
— Позвонить.
— Кому?
— Одному другу.
— Другу? Какому другу?
Я почувствовал, что в ней вновь разыгрывается воображение, но, кроме Эстель, никто помочь мне не мог.
— Репортеру из газеты „Сюд журналь-экспресс“.
— Кому?
— Не важно. Просто репортеру.
Я проехал три километра назад по дороге до перекрестка и позвонил из „Трех апельсинов“.
— Послушайте, — сказал я. — Вы обещали мне помочь.
— Не могу, — ответила Эстель. — У меня нет никакой информации.
— Но зато у меня есть. — Я рассказал ей о вырезках из местной прессы и о двух именах полицейских. — В архивах вашей газеты должно быть больше информации. Эстель, пожалуйста, проверьте это для меня. Элореан все еще может быть здесь, он даже, возможно, работает в полиции. Можете это проверить?
Сначала она напрочь отказывалась ввязываться в это дело, но в конце концов согласилась. Я дал ей адрес Элореана — ферма под названием Сен-Оноре, в нескольких километрах от Понтобана, если, конечно, он все еще жил в этих краях, и спросил, не сможет ли она поехать туда вместе со мной.
— 11 —
В ту ночь возвратилась гроза: еще одна долгая безлунная ночь, когда облака, налетевшие с океана, встретились с пышущим жаром воздухом и затеяли войну в горах. Шторм начался примерно в то же самое время, как и той ночью, и я лежал в постели и наблюдал через щели в жалюзи, как сверкают молнии. Я чувствовал, что Эмма не спит, но, когда я прикоснулся к ней, она застыла.
Я встал и прошел через спальню, приоткрыл наполовину окно. Сетка от мошкары билась о раму. Дежурный жандарм перебрался из машины в гостиную, где спал на раскладушке. Слышно было, как он сопит.
Я открыл дверь, прошел по коридору и обнаружил, что наш страж стоит посреди комнаты, в полном обмундировании и настороже. Вспышка молнии осветила через жалюзи его фигуру, похожую на картинку с игральной карты, и оставила нас в темноте. Когда он повернулся, я обратил внимание на бледность его лица и почувствовал запах пота. Он, наверное, был просто деревенским пареньком, который выбрал полицию как меньшее зло по сравнению с участью водителя трактора, и, стало быть, должен был хорошо знать эту ферму, одиноко стоявшую под высокими небесами, полными угрозы, когда по ним прокатывался гром. Причин паниковать не было, а он к тому же в форме, вооружен, представитель власти, комиссариата полиции. И тем не менее он дрожал. Я чувствовал это, когда подозвал его, и видел, как его пальцы сжимают оружие, заметил его безумный взгляд.
Никто не включал свет. Раскаты грома, как очереди из автомата, и затем дождь обрушился на дом, побежал по сливным трубам и застучал в окна. На какое-то мгновение я подумал, что мы заново переживаем события почти двухнедельной давности, и мне захотелось побежать в комнаты детей и найти их там, укутанных в своих постельках, разбуженных грозой, лежащих с широко открытыми глазами.
— С вами все в порядке? — Это был вопрос жертвы, напуганной темнотой, а не жандарма.
Возможно, он слишком перетрусил и не мог включить свет или же рубильник опять выбило, как в прошлый раз. Я его скорее чувствовал, чем видел, так как мы застыли на месте. И тут вдруг у меня появилось ощущение, что за окнами возле дома что-то не так. Я нащупал стену и дошел вдоль нее до выключателя, но рука никак не могла нашарить его. Черт побери. Выключатель установлен на противоположной стене, и я еще раз ощутил страх. Я вслепую прошел мимо стола, стараясь не задеть жандарма, нашел дверь, дверную раму, стул в проходе. Где же этот чертов выключатель?
Щелчок — и комната осветилась.
— Господи!
В ней никого не было.
Я развернулся, думая, что он проскочил мимо меня, играя в какую-то глупую игру. Я слышал его, видел его, говорил с ним в этой комнате всего несколько секунд назад. Сердце у меня екнуло, и я схватил бутылку вина, ожидая не знаю чего. Это мог быть удар ножом в спину, или удушающий провод вокруг шеи, или приглушенный крик.
Но комната залита светом, а за окнами свирепствовала гроза. Дежурный жандарм исчез.
Я попробовал открыть жалюзи, но их заело. В конце концов я справился с ними и распахнул окно. Град плясал на подоконнике, и тяжелые капли дождя ворвались в комнату. Я вспомнил, как вымочил меня дождь в ту первую ночь. Там, на гравии, должна быть патрульная машина, я видел ее часа три назад, когда мы с Эммой ложились спать. Вчера вечером я еще попросил полицейского приглушить радио.
Я высунулся в ночь, не обращая внимания на дождь, с нетерпением ожидая следующей вспышки молнии. При ее свете я увидел, что площадка перед домом пуста.
Машина и жандарм исчезли. Я даже не слышал, как она уехала. Следы от шин уже смыл дождь.
Если только она там вообще была. Я уже начинал сомневаться в собственном рассудке. Неужели все эти чувства и запахи были галлюцинацией? И затем подумал: Боже Всемогущий, только не это. Кто-нибудь другой, возможно, но не Джим Фрилинг, черт бы меня побрал. Нет, сэр. Выберите кого-нибудь другого, чтобы пугать его. А именно в этом состоянии они все и находились: все были напуганы. Я читал страх в глазах жителей деревни. Я же не верил в привидения. Никто не унес детей на волшебном ковре-самолете. Где-то поблизости находится убийца, и кое-кто из полицейских трясется от страха. Слишком напуганы, чтобы говорить, даже если бы я и понял их. Это уже совершенно другая игра.
Возбуждение охватило меня, пока я сжимал горлышко: „Кот-де-Русийон“ — жалко терять такой приятный дорогой напиток. События ночи приостановили свой страшный бег, и в голове у меня стало кое-что проясняться. Помню, что я позвал Эмму, но она не слышала или не хотела слышать меня. Желтый свет плясал на столе, на белой кухонной мебели и просачивался сквозь открытое окно, где продолжали, уже удаляясь, вспыхивать зигзаги молнии.
Рубашка на мне опять намокла. Черт возьми. Черт. Черт.
По мере того как я успокаивался, мысли мои стали более рациональными. Я знал, что дежурный должен быть здесь. Я видел его и говорил с ним. Я чувствовал, насколько натянуты его нервы. Дежурный полицейский, жандарм, которого назначил Ле Брев, стоял в этой комнате, когда я вошел. Я видел его силуэт. Он был так напуган, находился в таком ужасе, что пока я искал выключатель, он каким-то образом проскользнул мимо меня и выскочил наружу через гараж, пройдя через боковую дверь, прыгнул в машину и сбежал. И в тот момент я точно понял, каким образом дети вышли или были вынесены из дома. Тот крик в первую ночь… Дверь в гараж была тогда открыта, и кто-то прошел к их кроватям и похитил их. Кто-то один или, скорее всего, несколько человек.
Все еще сжимая в руке „Кот-де-Русийон“, я проверил дверь из коридора в гараж. Естественно, она оказалась открытой, как и внешняя дверь гаража. Я выглянул под дождь, пытаясь вспомнить, была ли она закрыта в ту ночь. Ворота перед домом были распахнуты, и машина свободно проехала через них, бесшумно и незримо. Должно быть, то же самое произошло и в ту кошмарную ночь. Я присел на кухне и открыл бутылку, но пить не мог: вино показалось мне кислым, как уксус.
Эмма была все еще одурманена таблетками, она свернулась на кровати, словно маленький зверек, только голова виднелась на подушке. Это снадобье полностью отключило ее.
Гроза прекратилась так же быстро, как и началась. То же самое было и в ночь исчезновения детей. Как лунатик, я побрел назад, чтобы проверить их комнаты, в полунадежде на чудо: вдруг они каким-то образом вернулись. Эмма заново застелила их кровати, будто тоже ожидала, что дети вернутся, но они оставались холодными и пустыми. Однако книги с комиксами и мягкая игрушечная собачка, которые лежали на тумбочке Сюзи, исчезли.
Может быть, Эмма упаковала их? Я вернулся в спальню и потряс ее за плечо.
— Эмма, ради Бога, проснись.
— Что тебе надо? — пробормотала она.
— Ты сейчас что-нибудь слышала? Внутри дома или снаружи?
Она протерла глаза, пытаясь прийти в себя после таблеток, затем зарылась лицом в подушку.
— Уходи.
— Эмма, послушай… Ты упаковывала вещи детей? Книги Мартина и собачку Сюзи?
Она застонала и перевернулась.
— Гроза…
— Она кончилась, дорогая. Все в порядке. Но некоторые вещи детей исчезли.
— Что?
— Ты упаковывала собачку Сюзи? Или убирала куда-нибудь? И комиксы? Их нет на месте.
Она медленно приходила в себя, стараясь понять:
— Что ты говоришь?
— Ты что-нибудь упаковывала?
— Я ни до чего не дотрагивалась.
— Так-так. Вещи исчезли. И молодой полицейский тоже.
Эмма попыталась сесть прямо, обхватив себя руками.
— Покажи мне.
Я принес халат и накинул ей на плечи. Казалось, ноги не держат ее, и она покачивалась, ухватившись за меня.
