Сэм Хайес - Моя чужая дочь
Отложив письмо, Роберт уставился в потолок. Глаза отчаянно щипало. Он понятия не имел, что Эрин когда-то жила в Брайтоне, о своей любви там она ни полусловом не упоминала, как, впрочем, и о пожаре. Предполагалось, что после разрыва с первым мужем у нее больше никого не было. Только вот кем предполагалось, спрашивается? Поскольку Эрин помалкивала, Роберт уцепился за версию, для него самую удобную и безобидную, не представляющую ни малейшей угрозы.
Так, может, отсутствие интереса с его стороны к ее личной жизни Эрин истолковала как равнодушие, а оно, в свою очередь, толкнуло к роману на стороне? И все это – прямой результат его трусливого отказа признавать ее предыдущих возлюбленных? Ведь именно первая любовь Дженны в конечном итоге вбила роковой клин между ними. А о прошлом Эрин он и впрямь знал на удивление мало. Защитный механизм в действии, и его надо ломать, решил Роберт.
Он вернулся к бумагам Эрин, бегло проглядел еще несколько писем, попытался прочесть одно – глаз зацепился за обращение «Дорогая Эрин», – но почерк был слишком корявым, чтобы разобрать за те секунды, что были в его распоряжении. И вдруг истина осветила его сознание – медленно, как восходящее из-за горизонта солнце озаряет все вокруг. Да Эрин просто-напросто не списала «дядю Бакстера» в прошлое. Он не бывший любовник. Он любовник нынешний. Совершенно очевидно, что они и сейчас встречаются.
Лишь хладнокровие юриста не позволило ярости овладеть им, обуздало неистовство, которое толкало на что-нибудь абсолютно безумное: порвать в клочья чертовы письма и немедленно, сию же минуту, прямо в магазине разобраться с Эрин.
Стиснув зубы, Роберт прочел еще два письма, где Эрин обменивалась с Бакстером электронными адресами и обещала регулярно заглядывать в интернет-кафе. Роберт фыркнул: потому-то в ее компьютере и не обнаружилось ни единого подозрительного письма. Ума ей не занимать – во всем на шаг его опережает. Увы, дата не на всех письмах стоит – не определишь, какие из них последние. Однако, судя по обсуждаемым темам – к примеру, Бакстер сожалел о школьных проблемах Руби, – и поскольку некоторые послания были адресованы в «Маргаритку», вывод напрашивался бесспорный: эта связь продолжалась и после замужества Эрин.
Еще минуты три-четыре до ее возвращения…
Повторив брайтонский адрес, Роберт мысленно захлопнул и отложил папку, как сделал бы с документами очередного клиента. Собрал все открытки и письма и уложил в коробку. Несколько мгновений взгляд его был прикован к пачке бумаг, настолько дорогих сердцу его жены, что она не нашла в себе сил с ними расстаться. И вновь юрист в нем победил, не позволив упустить существенную улику: прежде чем закрыть крышку, Роберт наугад выдернул из пачки одно письмо. Затем он повернул ключ в замке и сунул под коврик, коробку убрал в нишу стола и задвинул ящик на место в тот самый миг, когда снизу донесся голос Эрин:
– Я уже дома!
Роберт метнулся к себе в кабинет, ткнул краденое письмо в папку и открыл первый попавшийся на глаза файл в своем ноутбуке.
– Решила, что ты не откажешься. – Бесшумно возникнув у него за спиной, Эрин протянула Роберту бокал с вином, и ее пальцы принялись массировать плечи мужа. Он застонал, раздираемый противоречивыми чувствами. В душе клокотала ярость, но тело жаждало прикосновения ее рук. – А не подождет ли твоя работа до завтра? Пойдем вниз, а? На ужин, между прочим, лососина!
Роберт, как ни старался, не устоял против массажа. Откинулся на спинку кресла, расслабился. Его уже одолевали сомнения. Что ж он себе насочинял? Это ведь его Эрин. Он любит ее. Он ее обожает. Да разве она способна предать?! А он заподозрил ее в неверности… С каждым движением пальцев жены голос совести Роберта звучал все громче. Эрин – замечательная женщина: легко ли в одиночку воспитывать ребенка, а она справилась. И сейчас делает для Руби все, что можно, даже если с ног валится от усталости, вкалывая в своей «Маргаритке». Роберт вздохнул. Что-то не то он вычитал в этой переписке…
В последний момент перед капитуляцией Роберт вспомнил обещание, данное самому себе, когда погибла Дженна. Повторения он просто не имеет права допустить.
Развернувшись к Эрин, он обнял ее голову ладонями и притянул к себе.
– Боюсь, лососине придется подождать.
Поцелуй был долог и нежен; давно они так не целовались. Роберт наслаждался привкусом вина и мяты на губах Эрин, исходящим от нее ароматом трав и шампуня. Она упала ему на колени, и что мог поделать Роберт, если ее лицо, на миг расплывшись, превратилось в лицо Дженны?
– Фу, потный какой! – Эрин ухмылялась, расстегивая ему рубашку. – Могу тебе спинку в душе потереть, если очень попросишь.
По губам Роберта скользнула бледная улыбка. Мысль об измене жены успела пустить корни, и ее не так просто было вырвать. Он заглянул в глаза Эрин: бледно-голубые, с поволокой, они дразнили и влекли сдаться. Тело тотчас отозвалось на призыв, но Роберт поднялся, вынудив Эрин соскользнуть с его коленей. Подозрение манило его, как бутылка – завязавшего алкоголика. Он ведь видел улики, держал в руках.
– Мне еще нужно поработать, очень запутанное дело. – Роберт отвернулся, зная, что против взгляда Эрин ему долго не продержаться. – Извини.
Он с озабоченным видом перебирал папки на столе, пока Эрин не вышла из кабинета, с такой силой грохнув дверью, что Роберта затрясло от злости.
Он опустился в кресло и достал письмо без адреса, что наугад выхватил из коробки Эрин. Вчитывался в строчки, пока не зарябило в глазах, но чернила за годы стерлись на сгибах листка, а то, что сохранилось, было написано дикими каракулями – Эрин вновь поверяла бумаге свои чувства и, похоже, опережала собственную руку.
…кто бы знал… наконец спасены… какое горе… моя малышка опять со мной…
– Эрин, Эрин… – Он со вздохом откинул голову и закрыл глаза.
Не жена, а форменная головоломка. Сколько времени угроблено на слежку за каждым шагом Дженны – и какой роковой конец. Повторения ему не пережить.
Глава XII
Поскольку я упала, в больнице мне сделали снимок черепа, убедились, что сотрясения нет, перевязали голову и накачали таблетками. Я целые сутки была не в себе и полицейским несла всякую чушь.
Самые первые часы – оказывается, важнейшие для расследования – толку от меня не было никакого. Похититель, говорили мне, с каждой секундой увеличивает расстояние между мной и моей малышкой. Я слушала, пыталась постичь эти слова обезумевшим мозгом, но не видела в них смысла. Когда мне сообщили, что мой муж Энди сейчас у своих родителей, Шейлы и Дона, я удивилась – почему не здесь, в больнице, рядом со мной? Помню, мне хотелось прижаться к Энди; помню, меня рвало от каждого глотка воды. Мало что помню, если честно. Тот день словно размытая клякса.
Следующим вечером (тридцать часов без Наташи) меня отправили домой в сопровождении двух офицеров полиции, констебля Миранды Хоббс и детектива Джорджа Ламли.
Миранда была очень добра, зато этот Ламли пялился во все глаза – видно, думал, что матери хуже меня в целом свете не найдешь. Пока констебль Хоббс заваривала чай, Ламли возился с моим телефоном, что-то там к чему-то подключал, а я сидела как манекен и смотрела на его широкие детективные плечи. И на пустую люльку.
Констебль Хоббс пробыла со мной до конца своей смены, потому что Энди куда-то пропал, а бросать меня одну Миранда не хотела. Она постоянно набирала домашний номер Шейлы, но слышала в ответ одно и то же: Энди исчез.
Исчез, исчез. Помню, я без конца твердила это слово, пока констебль Хоббс не закрыла мне рот кухонным полотенцем. Разве так бывает, чтобы столько людей сразу исчезло? Хотя Энди-то наутро вернулся. Грязный, пьяный, он зарыдал на пороге, а потом рухнул на пол, и мы плакали вместе, в обнимку на ковре, а очередная пара дежурных полицейских то топтались над нами, то бросались к телефону на звонок. Припав к плечу Энди, я заметила под стулом Наташину расчесочку. Моя девочка родилась с густыми волосами и всегда гулила весело, пока я водила по ее головенке мягкими зубьями. Я поднялась на четвереньки, подползла к креслу и достала расческу.
– Не надо, родная, – сказал Энди.
Я все равно поднесла расческу к самому лицу и втянула носом слабый, едва ощутимый запах Наташи. А потом вытащила несколько темных волосков. Я до сих пор храню их в конверте. Это все, что осталось от моего ребенка.
Шейла и Дон появились за час-другой до журналистов, которые вскоре разбили лагерь перед нашим домом. Шейла принесла запеканку в жестяной форме. Дон чуть не раздавил меня в объятиях, а Шейла прожигала взглядом и качала головой, а сама все гладила Энди, своего дорогого мальчика. Я еще подумала: счастливая ты, твой ребенок с тобой. Шейла никогда меня не любила, просто терпела ради сына. Нет, он ничего особенного из себя не представлял, подумаешь, звезда какая – автомеханик. Шейла же в нем души не чаяла, и в ее глазах никто его не был достоин, тем более я. Ну а теперь что ж… я доказала ее правоту: потеряла ее единственную внучку.
