Уоррен Мерфи - Последний алхимик
– Какой у нее номер телефона? – осведомился Чиун.
– Ах, да, – отозвался Голденсон.
– Может, я пока схожу искупаюсь? – спросил Брустер. Насколько он мог судить, опасность миновала.
– Я не могу так работать, – пожаловалась Консуэло Римо.
– Так какой у нее номер?
– Вам в самом деле он нужен? – спросил Барри Голденсон и поправил на руке часы “Ролекс” стоимостью не менее семисот долларов.
Чиун кивнул. Смеясь, Барри Голденсон, эсквайр, продиктовал Чиуну номер телефона во Флориде.
Чиун набрал номер.
– Я сейчас умру от стыда, – сказала Консуэло. Ей не пришлось просить Брустера задержаться, он и сам остался ради забавы. Ничего более потешного ему видеть еще не приходилось. Этот азиат, видите ли, звонит матери одного из самых престижных адвокатов в штате.
– Алло, миссис. Голденсон? – сказал Чиун в трубку. – Вы меня не знаете, но это не имеет никакого значения. Я звоню по поводу вашего сына... Нет. С ним ничего не случилось, и ему ничто не грозит. Нет, я не знаю, с какими женщинами он путается... Я звоню совсем по другому поводу. Должен вам сказать, что такой симпатичный парень, наверное, рос окруженный вашей заботой. Я прекрасно это понимаю, потому что сам вырастил мальчика. – Чиун посмотрел на Римо. Тот всей душой болел за молодого адвоката. Еще он болел за женщину, вынужденную выслушивать Чиуна. Римо был готов переживать за кого угодно, только не за Чиуна. – Ну, да... Вы все в него вкладываете, но когда возлюбленное чадо перестает вас даже замечать... Да, да... Сокровище нашего рода... на протяжении стольких поколений... скучаешь... а потом, стоит только попросить о чем-то... впрочем, миссис Голденсон, это мои проблемы... Но вашему сыну еще можно помочь, потому что я вижу, вы воспитали его правильно... чистая ерунда... так, пустяк... Преуспевающий адвокат, миссис Голденсон... Разве можно, чтобы он носил на ногах... я даже слова этого сказать не могу... Нет, не скажу... вы с ума сойдете... Кроссовки!
Чиун немного помолчал, потом протянул трубку Голденсону. Тот поправил жилет своей тройки и откашлялся.
– Да, мама, – сказал он. – Никакой он не милый человек, мама. Я веду очень важное дело, и мы выступаем по разные стороны. Они на все способны, лишь бы отвлечь... Мама... Он не милый человек... Ты его не знаешь... Ты никогда его не видела... Между прочим, я ношу то, в чем в Калифорнии ходят многие бизнесмены, потому что это удобно... Да ты знаешь, кто носит спортивную обувь в суде? Тебе знакомы эти имена – ...
Голденсон залился краской и стиснул трубку. Он ни на кого не мог глаз поднять. Наконец он протянул трубку Чиуну.
– Она еще хочет с вами поговорить.
– Да, миссис Голденсон. Надеюсь, я не причинил вам беспокойства. Да ради бога, и спасибо, я буду счастлив познакомиться с вами лично, если мне доведется побывать во Флориде в Бойнтон-Бич. Нет, я со своим сыном уже ничего не могу поделать. Сокровище погибло, но он продолжает считать, что пропавший у кого-то бесполезный металл имеет большую ценность, нежели фамильная история. Что тут будешь делать?
После этого Чиун протянул трубку Голденсону и спросил, не хочет ли тот еще что-нибудь сказать своей матери? Голденсон помотал головой. Он открыл портфель, быстрым росчерком выписал чек и протянул его Брустеру.
– Потом уточним окончательную сумму, – объяснил он.
– Куда вы?
– Туфли. Поеду куплю пару черных туфель. Благодарю вас, мистер Чиун, – с горечью сказал он.
– А я? – спросил Брустер. – Кто позаботится обо мне?
– Может, ваша бывшая начальница – мисс Боннер?
– Вот это я понимаю – хороший мальчик, – одобрительно сказал Чиун, проводив Голденсона взглядом.
После ухода адвоката Консуэло понадобилось минут семь, чтобы заставить Брустера вспотеть от страха и начать придумывать себе алиби. В конце концов ей пришлось предупредить его, что все, что он скажет в дальнейшем, может быть использовано против него и чтобы он не покидал Ла-Джоллу: она сегодня же добьется ордера на его арест.
Перед уходом Римо еще раз бросил взгляд на странно неподвижный отблеск света в океане. Он был на месте. Другие окна яхты качались в такт нежным тихоокеанским волнам, но это отражение оставалось неподвижным. И тут Римо догадался, в чем дело.
На яхте, под палубой, Франциско Браун сидел за большим гироскопическим прицелом. Тяжелый гироскоп удерживал электронный объектив в абсолютно статичном положении, как если бы он был установлен в лаборатории. Яхта могла вздыматься и опускаться на волнах, но прицел не двигался с заданного уровня.
В этот объектив можно было за две мили детально рассмотреть отпечаток пальца. И он мог служить прицелом.
Теперь Франциско Браун видел все, чего не разглядел в Мак-Киспорте. Этого оказалось достаточно, чтобы определить свое слабое место. Несколько сот ярдов – слишком малое расстояние между Франциско Брауном и его добычей – белым и этим древним азиатом. Эти двое обладали фантастической реакцией, что делало их опасными даже на таком расстоянии. Но если запустить снаряд в домик на берегу с яхты, болтающейся далеко в океане, никто никогда не узнает, откуда он взялся. А если они не будут видеть источника опасности, то не смогут и уклониться от нее. Не видя, они ничего не смогут сделать. Значит, это уже достаточное расстояние.
Он навел прицел на кондоминиум и наращивал увеличение, пока не разглядел обветренные на морском воздухе доски. Тогда он поднял объектив на балкон третьего этажа и квартиру Джеймса Брустера. Консуэло и те двое сейчас должны быть там.
Браун навел объектив на перила балкона. На них лежала чья-то рука. Рука мужчины. Запястья широкие – точь-в-точь как у того, в Мак-Киспорте. Позади него раздувалось на ветру кимоно. Кимоно находилось в комнате. Значит, азиат там.
Браун поднял объектив еще выше. Он разглядел пуговки на рубашке белого. Кадык. Подбородок. Рот. Губы улыбались. Улыбались ему. Как и глаза.
Франциско Браун не стал стрелять.
Глава седьмая
Консуэло Боннер связалась с комиссаром полиции, который позвонил судье и получил ордер на арест, после чего она, Римо, Чиун и полицейский с ордером в руках поехали к Джеймсу Брустеру, чтобы ознакомить его с его правами, а затем заключить под стражу. Все по закону.
– Вот это и есть торжество правосудия, – сказала Консуэло.
Полицейский позвонил в дверь. Камера с яхты нацелилась на четверку.
– Торжество правосудия, – обратился Чиун к Римо по-корейски, – это когда ассасину за его работу платят. Торжество правосудия – это когда сокровище, которое погибло из-за того, что ассасин занимается всей этой ерундой, возвращено, вот что такое торжество правосудия. А то, что мы делаем, – это беготня с бумажками.
– А мне казалось, ты говорил, что главное сокровище Синанджу заключено в хрониках Мастеров – то есть наше богатство не в золоте или бриллиантах, а в том, кто мы есть и как мы стали такими, – тоже по-корейски ответил Римо.
– Не могли бы вы оба помолчать? Производятся официальные следственные действия полицейского управления Ла-Джоллы, – сказал инспектор.
– Нет более жестокого удара, чем получить свои же слова назад, но в передернутом виде.
– И каким же образом они передернуты?
– Недостойным, – ответил Чиун.
– А конкретней?
– В хрониках будет записано, что сокровища были утеряны в то время, когда Мастером был я, Чиун. Но будет записано также и то, что ты, Римо, отказался помочь их возвратить. Более того, в дни кризиса, постигшего Дом Синанджу, ты служил себе подобным.
– Да весь мир на грани катастрофы! Не будет мира, разразится ядерная зима – чего тогда будут стоить все сокровища Синанджу?
– Они будут стоить еще дороже, – не смутился Чиун.
– Для кого?
– Я не вступаю в спор с глупцами, – подвел черту Чиун.
Решив, что ему не добиться тишины и не дождаться, пока кто-нибудь явится на звонок, полицейский, действуя в строгом соответствии с законом и правами, данными ему ордером, вознамерился проследовать в означенное местожительство вышеупомянутого Джеймса Брустера.
Дверь оказалась заперта. Он собрался было послать за помощью, чтобы взломать упомянутое местожительство, но тут Римо схватился за ручку двери и повернул ее. Раздался скрежет ломающегося металла. Дверь открылась.
– Дверь слабовата, – заметил полицейский. По ту сторону порога валялся кусок сломанного замка. Он нагнулся, чтобы его поднять, но отдернул руку – металл был горячий.
– Что вы сделали с дверью? Что тут произошло?
– Я дал вам войти, – ответил Римо. – Но это все равно бесполезно. Его здесь нет.
– Не будьте столь категоричны. Если я что-нибудь понимаю в криминалистике, так это то, что категоричность в суждениях ни к чему не приводит. Надо быть гибче.
– Как не кричи: “Халва, халва!” – во рту сладко не станет, – усмехнулся Римо. – Его там нет.
– Откуда вы знаете? Как вы можете утверждать, что его здесь нет? – набросилась на него Консуэло Боннер. – Как вы можете это знать, если вы еще не вошли в квартиру? Хоть я и женщина, но в компетенции не уступаю мужчинам. И не надо поливать меня грязью.
