Уоррен Мерфи - Сладкие сны
Грассьоне засмеялся и хлопнул в ладоши.
На экране возникла другая картина, романтический полумрак комнаты, темноволосый человек за круглым столиком поднимает бокал вина. Напротив него сидит очаровательная хрупкая брюнетка с раскосыми глазами. Внезапно двери комнаты открываются, и Грассьоне расстреливает влюбленную парочку из автомата.
Грассьоне удовлетворенно улыбался, развалившись в кресле, весьма довольный собой.
Снова появилось изображение. Правда, почему-то вместо новой картины показался знакомый красочный пейзаж. Грассьоне нахмурился. Настоящий Грассьоне сидел в кресле, обливаясь потом. Он порывался встать, но не мог.
На нескольких Грассьоне свалилась стена и на пустынный город обрушился шквал автоматных очередей. Выстрелы взметнули фонтанчики штукатурки и щепок, от шальных пуль погибли еще два Грассьоне. Среди оставшихся появилась голубоватая тень. По мере ее продвижения среди Грассьоне, вокруг нее все погибали. Тень даже не дотрагивалась до них. Ее голова напоминала воздушный шарик. Когда ее рука протягивалась к автомату, он немедленно исчезал. В ту же минуту экран становился алым.
Наконец на экране остался лишь один перепуганный Грассьоне. Он пятился от тени, которая стала четкой и превратилась в темноволосого человека с широкими запястьями. Теледвойник Грассьоне попытался бежать.
Но тот догнал его и сжал голову в своих руках. Голова Грассьоне раскололась, как скорлупа грецкого ореха.
Настоящий Артур Грассьоне завизжал.
Изображение задрожало, пошло полосами, сделалось красным, почернело и исчезло.
Грассьоне попробовал встать и отсоединить провода, но руки не слушались его. Он стал узником этого большого мягкого кресла.
На экране возникла новая картина. Экран превратился в зеркало. Грассьоне увидел в нем самого себя, сидящего в кресле. К его виску и к шее было присоединено лишь по одному проводу. От «Сновизора», по-прежнему тянулись четыре провода, но два из них вели не к Грассьоне, а куда-то поверх него.
Грассьоне пристально вглядывался в телеэкран. Он даже ссутулился и вытянул шею.
Позади кресла стоял худощавый темноволосый человек с широкими запястьями.
Грассьоне с ужасом смотрел, как телевизионное отражение склоняется к нему.
В его груди возникло странное ощущение. Он почувствовал боль, из его грудной клетки выдавили воздух ребра затрещали, сердце прижалось к позвоночнику; кровеносные сосуды лопнули, как зерна воздушной кукурузы. Сознание Грассьоне затуманилось, и он погрузился во мрак.
Римо отсоединил от своей головы два провода и бросил их на колени Грассьоне.
Он услышал, как кто-то вошел, и обернувшись, увидел Чиуна.
– На этой лодке больше никого нет, – сказал тот. – Я нашел девочку. Грассьоне обошелся с ней очень плохо.
– Я обошелся с ним ничуть не лучше, папочка, – улыбнулся Римо. – Хочешь попробовать, Чиун? – кивнул он в сторону телевизора.
– Человек не должен смотреть собственные сны, – ответил Чиун.
– Ерунда, – бросил Римо. Впервые за последнее время он был в благодушном настроении. – Неужели тебе не нравится такой сюжет: кареглазый желтокожий человек ухаживает за очаровательными черноволосыми красотками с миндалевидными глазами?
– Нет. Не нравится.
– Но ты только представь себе: «Рассказы о Синанджу» с Ледом Лексом в главной роли. В прошлой серии Минг Хенг Той, легкомысленный ученый и автор песен, чуть было не женился на Кларк Ван Ву, садовнице и исполнительнице роли Годзиллы. Им помешал отец-алкоголик, Хинг Вонг, сообщив, что ее сводного брата-контрабандиста сбил грузовик...
– Это не смешно, – сказал Чиун. – Ты высмеиваешь простые человеческие радости, а сам идешь по жизни, растрачивая свое мастерство впустую и волнуясь о таких пустяках, как долг, патриотизм и семейный очаг.
Римо понял, что обидел Чиуна.
– Прости меня, папочка.
– Кто же из нас двоих глупец? Я, со своими маленькими радостями и фантазиями, которые я не путаю с реальностью, или ты, тщетно пытающийся осуществить свои мечты, которые не понимаешь сам?
– Я же сказал: прости меня, – повторил Римо, но Чиун повернулся к нему спиной и вышел.
Все хорошее настроение мигом пропало, когда Римо понял, что Чиун обиделся не на шутку. Римо вышел на палубу. Старик стоял, облокотись на перила и смотрел на далекие огни, мерцающие на другом берегу Миссисипи.
– Думаешь о родном доме, папочка?
– Да, – ответил Чиун. – Когда-то давно по ночам, дул такой же прохладный ветер, поднимая рябь на воде, и я, мальчишка, стоял на берегу и смотрел на проплывающие мимо суда, спрашивая себя: куда они плывут? и мечтал о дальних странах.
– Ты побывал во многих из них.
– Да. Но ни одна из них не сравнится с моими детскими мечтами. Сны всегда лучше реальности.
Римо посмотрел на огни проплывающего судна.
– Сегодня вечером я позвоню Смитти и скажу что мне не нужен дом.
Чиун кивнул:
– Это будет мудрый поступок, сынок. Ведь у тебя уже есть дом, который ты унаследовал от меня, а я от своих предков. Твой дом – Синанджу.
Римо кивнул.
– Я имею в виду не деревню с этим названием, – сказал Чиун. – Деревня – всего лишь точка на географической карте. Я говорю об искусстве Синанджу истории, науке, – обо всем, чему я научил тебя. Это твой Дом. У каждого в душе есть свой Дом.
Римо молчал.
Когда они собрались уходить, Римо спохватился и побежал назад, в каюту. Он взглянул на тела Грассьоне и Маселло, – на людей, которые пытались претворить в жизнь свои мечты, но нашли смерть. Все люди одинаковы, подумал Римо. Только мечты у них разные.
Он подошел к «Сновизору» с мыслями о том, сколько людей погибло за пару дней из-за желания изобретателя приручить мечты. Римо вспомнил слова Чиуна и подумал о доме, которого никогда не увидит, потому что только неисполнимые желания дают стимул жизни. Мечты – всего лишь мечты, и не надо пытаться их осуществлять.
Римо занес руку над пластиковой коробкой «Сновизора».
– Вот так-то, дорогуша, – громко сказал он и нанес удар.
