Уоррен Мерфи - Битва в пустыне
Полковник поднял руки, требуя тишины. Он уже успел заметить, что громче всех кричат американские хулиганы, прибывшие на Международный конгресс.
– Смотрится он неплохо, – задумчиво сказал Чиун. – Может, и прислушается к моему совету.
– Возможно, что гора придет-таки к Магомету, – сказал Римо.
Когда на площади установилась тишина, на ступенях дворца появились солдаты, каждая четверка солдат несла гроб. Они внесли эти гробы на балкон и водрузили их на помост, установленный позади президента.
– Еще одно злодейство трусливых иудеев! – вскричал Барака, указывая на дюжину гробов.
Толпа взревела.
Утихомирив ее. Барака сказал:
– Мы должны отдать последний долг людям, погибшим за дело свободы Лобинии.
Крики и вопли усилились.
Так дальше и пошло: каждая фраза полковника сопровождалась криками и аплодисментами.
Барака рассказал, как коммандос узнали о планах подлого нападения Израиля на Лобинию с использованием атомных пистолетов и проникли в самое сердце Израиля, вплоть до Тель-Авива; как они расстроили эти планы и уложили большое количество разной мелкоты, пока в конце концов не пали под напором превосходящих сил всей израильской армии.
– Но теперь Тель-Авив знает: нет для них безопасного места на земле! Суд лобинийского народа настигнет их, где бы они ни были! – выкрикнул Барака, наэлектризованный гневом толпы и дивясь про себя тому, как тщедушный и хрупкий Нуич смог убить столько коммандос, которые – даже притом, что они были не слишком искусны в военном деле, – все же имели нормальное число рук и ног.
В этой обстановке всеобщего подъема Барака шарил глазами по лицам американцев, стоявших перед балконом вперемешку с военными. Среди девушек было несколько хорошеньких. Он попытался выбрать самую красивую, чтобы пригласить ее как-нибудь вечерком во дворец, на интимный ужин. Это оказалось непросто, и он остановился на трех. Он пригласит их всех.
Тот, что в комбинезоне, конечно, священник или вроде того. Пророк Мухаммед, да будет благословенно его имя, наверное, перевернулся бы в гробу, будь у него такие последователи. «Просто удивительно, что, имея таких пастырей, о Христе еще кто-то помнит», – подумал Барака.
В приступе отвращения он поспешно отвел взгляд от отца Гарригана. Позади всей толпы стояли двое мужчин. Будучи совершенно разными, они смотрели на него одинаково холодно. Один из них был явно американец, но выглядел таким же суровым и красивым, как и сам Барака. Взгляды их встретились, и Барака не уловил в глазах незнакомца ни искры теплоты или хотя бы уважения – только холодное внимание. Рядом с ним стоял человек, показавшийся еще более интересным. Это был далеко не молодой азиат в длинном золотистом халате. Поймав на себе взгляд президента, старец улыбнулся и поднял вверх указательный палец, будто подавая Бараке знак, что позднее он с ним поговорит. Его глаза, светло-карие, как у Нуича, излучали непоколебимое спокойствие, столь характерное для последнего.
Барака ни на минуту не усомнился, что эти двое – те самые люди, появления которых ждал Нуич. Предстоят очень интересные времена, подумал Барака.
– И разве подлая западная пресса сообщила хоть что-нибудь о смелом ударе, нанесенном по логову иудеев? – воскликнул Барака и, упреждая новый взрыв негодования, ответил сам себе: – Нет! Буржуазная сионистская печать будто набрала в рот воды. Ни одного слова о героизме павших коммандос.
Снова крики. Среди них он расслышал вопль аббата в комбинезоне:
– Чего же вы хотите, если издатель «Таймс» носит фамилию Шульцбергер?
Это надо взять себе на заметку, подумал Барака. Он использует этот факт в очередном интервью для американского телевидения.
Барака подождал, пока толпа стихнет, и сказал:
– Помолимся о душах наших коммандос, чтобы они быстрее нашли путь к Аллаху.
Толпа послушно повернулась на восток, где теперь была Саудовская Аравия и город Мекка. Многие из присутствующих достали из-под одежды молитвенные коврики и расстелили их, чтобы преклонить колени.
– Молитесь Аллаху об упокоении их душ, – скомандовал Барака и тоже опустился на колени. Его острые глаза зорко высматривали из-под козырька фуражки, нет ли где дула, направленного в его сторону.
Помедлив немного, американцы также бухнулись на колени – все, кроме старого азиата и того, с пронзительным взглядом карих глаз. Среди коленопреклоненных людей они стояли прямо, будто стройные деревца.
Полковник страшно разгневался. Но тут он услышал шепот из окна в задней части балкона.
– Оставь их, – сказал Нуич. – Не трогай.
Барака решил проглотить обиду на религиозной почве и опустил голову в смиренной молитве. Над площадью повисло молчание.
Вдруг в толпе раздался поучающий голос отца Гарригана:
– О всемилостивый Боже! Сделай так, чтобы те, кто повинен в их смерти, заживо сгорели в печах. Пусть они корчатся в аду, пусть горят белым пламенем! Пусть воздается им полной мерой за их злодеяния! Пусть будет не «око за око», а сто глаз за один. Во имя доброты и человеколюбия сделай так, чтобы смерть, точно траву, косила белых сионистских дьяволов, насильников и узурпаторов этой страны. Мы молим тебя об этом во имя мира и братства на земле.
– Неплохо сказано, – заметил Чиун, когда проповедник выдохся. – Особенно в том месте, где он предлагает засовывать белых в печи. Не говорил ли я тебе, что они остались белыми потому, что создатель вынул их слишком рано?
– Говорил, но всего лишь сто раз. – Римо окинул взглядом толпу молящихся. – Теперь ты видел Бараку. Хорошо рассмотрел?
– Да. Пока с меня хватит, – ответил Чиун.
Спустя несколько секунд Барака поднялся на ноги и, прежде чем дать сигнал к прекращению молитвы, оглядел коленопреклоненную толпу. Американца и азиата на площади не было – они исчезли, будто провалились сквозь землю.
«Увижу ли я их снова, прежде чем Нуич сотворит над ними свою волю?» – подумал Барака.
Глава двенадцатая
Гостиница «Лобиниен армс» представляла собой примерно то, что и ожидал увидеть Римо.
В лучшие ее времена это была конюшня. Ныне уход за зданием и его эксплуатация были целиком в руках лобинийцев, которые национализировали ее как национальное достояние и теперь успели превратить в интернациональный позор.
Краска на стенах двух смежных комнат, которые зарезервировал перепуганный сержант, потрескалась и облупилась. На грязных матрацах, положенных на перекошенные металлические рамы, не было не только простыней, но и чехлов. Вода в ванной текла только холодная, краны горячей воды отсутствовали вовсе.
Окно в меньшей из двух комнат было разбито. Сначала Римо подумал, что это сделано для проветривания, но потом убедился, что через дыру в стекле с улиц великой Лобинии в комнату вливается еще более густой запах мочи.
– Миленькое местечко, – сказал он Чиуну.
– По крайней мере, над нами не каплет…
– Но в Лобинии не бывает дождей.
– Так вот откуда эти запахи – Лобинию ни разу еще не мыли!
Чиун тщательно пересчитал сундуки, довольный тем, что целы все четырнадцать. Открыв один из них, он принялся рыться в нем и наконец извлек оттуда пузырек с чернилами, длинное гусиное перо и лист бумаги.
– Что ты собираешься делать? – удивился Римо.
– Хочу написать Бараке коммюнике.
– Ну а я пойду позвоню Смиту.
Если номера в «Лобиниен армс» грешили недостатком комфорта, то служба связи отличалась предельной неэффективностью. Целых сорок пять минут потратил Римо на то, чтобы связаться с Чикаго. Четыре раза набирал телефонист полученный от Римо номер. Наконец Римо услышал записанные на пленку, искаженные расстоянием слова молитвы:
– Земля создана Господом нашим и процветает его щедротами…
– Дайте мне веру отцов, – послушно отозвался Римо, и тотчас в трубке послышались щелчки и разряды: его звуковой сигнал повлек за собой целую серию операций по переключению аппаратуры. Наконец, после очередного щелчка, Римо услышал голос шефа:
– Алло!
– Говорит Римо. Мы на открытой связи.
– Я понимаю, – сказал Смит. – Во всей той стране нет ни одной надежной линии. У вас что-нибудь новое? Клогг или Барака?
– Оба, – сказал Римо.
– Вы говорили, что знаете, кто стоит за этим? – Смит говорил предельно осторожно.
– Знаю, – ответил Римо, – но это пока секрет. Я вам напишу.
– Могу сообщить свежий факт. – Смит начал говорить, что на борту их самолета находился человек, открывший заменитель нефти и предполагающий продать его Бараке.
– Вот как! – небрежно обронил Римо. – Кто же это?
– Некто Гольдберг.
Услышав в трубке смех Римо, Смит обиделся:
– Не понимаю, что здесь смешного.
– Вы сами, – сказал Римо. – И ваши осведомители. – Не переставая смеяться, он повесил трубку.
Итак, Джесси Дженкинс – агент США. Это несомненно. Иначе как бы Смит узнал о его выдумке с заменителем нефти?
