KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Детективы и Триллеры » Триллер » Майкл Грубер - Фальшивая Венера

Майкл Грубер - Фальшивая Венера

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Майкл Грубер, "Фальшивая Венера" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Ты всегда так говорила, однако я никогда этого не испытывал. Я всегда чувствовал себя футбольным мячом в гуще борьбы, призом, который рвут на части. По-моему, за меня сражались, стремясь мной обладать. Наверное, ты одна по-настоящему меня любила.

— О, пожалуйста, не надо! Неуклюжая дурнушка Шарлотта, которая могла разве что смешивать краски, в доме, где красота и талант были началом и концом всего? Ну а мать, если помнишь, не любила меня.

— Я как-то это упустил. А почему?

— Потому что именно я была тем, что заманило ее в ловушку замужества. У матери не хватило духа пойти на разрыв с обществом, что стало бы непременным следствием рождения незаконного ребенка, к тому же я боготворила отца. Разумеется, не надеясь получить ничего взамен. Вот почему я нашла спасение в церкви — по крайней мере я так себе говорю. И еще, наверное, я испортила тебя больше, чем кто-либо другой, своей безрассудной любовью. Я сдувала с тебя пылинки, была твоей покорной рабыней. Совсем тебя избаловала с точки зрения нормальной женщины, прости меня, боже.

— Да, это я помню, — подтвердил я. — В детстве я думал, что мы с тобой вырастем и поженимся. Помнишь, как ты мне объяснила, что так не получится? Мне тогда было лет шесть, и я разревелся. Мы были на берегу, на мысе, и я потом потерялся.

— О да, этого я никогда не забуду. Тебя облизали, а меня выпороли за то, что я тебя потеряла. Повторяю, я тебя избаловала.

— Ну разумеется, теперь, когда никаких правил больше нет, может быть, нам сто́ит попробовать. Ребята тебя любят…

Раскатистый хохот, у Шарли громовой смех, совсем как у мужчины, точнее, как у нашего отца, и это продолжалось какое-то время, а потом она сказала, пытаясь отдышаться:

— Извини, я просто представила себя на приеме у архиепископа: «Гм, ваше высокопреосвященство, мы только что покончили с освобождением меня от монашеского обета, но остался еще один маленький вопрос…»

— Значит, такое не исключено?

Новый взрыв хохота.

— Мальчик мой, да ты мне даром не нужен. От тебя у женщин одни неприятности.

— Ну уж извини! Я хорош, как рождественский пирог.

— Это тебе только так кажется, дурачок. Ты относишься как раз к тем очаровательным порядочным мужчинам, которые умудряются полностью уничтожить любую женщину, имеющую несчастье с ними связаться. Как тебе это удается? Это выходит за рамки моего понимания, поскольку я практически ничего не смыслю в мужчинах, но, знаешь, я всегда считала, что у вас с Лоттой все всерьез и надолго.

— О, Лотта! Мне тут показалось было, что мы начали налаживать отношения, но теперь она снова меня ненавидит.

Я подробно рассказал о ссоре в галерее, и Шарли спросила:

— Что ты сказал?

— Ну, понимаешь, Лотта распространялась о том, что я никогда не стану богатым и известным художником, к чему предрасполагал мой так называемый талант, как это бывает с ней всегда…

— Нет, ты только что сказал совсем другое. Ты сказал, Лотта говорила о том, что ты испортил свой дар, что он свернулся, прокис, а о богатстве и славе не было и речи.

— Какая разница?

— Господи, дай мне силы! Какая разница? В этом-то вся и суть, безмозглый тупица! Неужели ты не понимаешь, что эта женщина готова мыть полы, что она сделает все, разве что не пойдет на панель, чтобы ты мог писать то, что хочешь? Неужели ты ничего не смыслишь в любви? Удивляюсь, как Лотта не раскроила тебе голову молотком.

— Ничего не понимаю, — признался я.

— Да, знаю, но у меня срочная работа и нет времени объяснять тебе это сейчас — хотя ты все равно не станешь меня слушать, ведь ты не слушал меня последние пятьдесят раз, когда я пыталась…

— Работа? Сейчас же ночь на дворе.

— Только не в Уганде.

— Как всегда, ты хочешь променять меня на каких-то отдаленных бедняков.

Долгий вздох.

— О, Чаз, ты знаешь, что я тебя люблю, и страшно этим злоупотребляешь. Если я с тобой резка, так это форма самозащиты. Кроме того, когда общаешься с забитыми, вечно голодными, впавшими в отчаяние людьми, которые всю свою короткую, дерьмовую жизнь скулят по поводу своих умирающих детей, тебя начинают выводить из себя блистательные неврастеники, которым никак не удается найти путь к счастью. Спокойной ночи, младший братишка.

— Что это такое, ты перестала быть монашкой и это дало тебе право быть такой противной? Ты же ведь была такая милая.

— Все милое дотла сгорело в Африке. Благослови тебя Бог, малыш.

Шарли положила трубку. Странно, но я всегда ощущаю прилив сил после того, как она устроит мне взбучку. Вероятно, отчасти это объясняется нашими нездоровыми квазикровосмесительными отношениями. Но как оказалось, поговорить с Шарли в следующий раз нам удалось очень нескоро.


В воскресенье я повел ребят в «Метрополитен»; Мило взял аудиогид и отправился бродить по залам в одиночку, а я стал аудиогидом для Розы. Она хотела знать, о чем на самом деле эти картины, и мне приходилось придумывать для каждой свою историю. Наверное, это в какой-то степени говорит о том, что мы хотим найти в искусстве. Роза ни разу не поморщилась, терпеливый ребенок, может быть, любитель искусства, но, думаю, все объяснялось двухчасовой монополией на папу, разглядывающего картины. Разумеется, больше всего ей понравился Ольденбург[50] — кого оставят равнодушным глупые предметы повседневной жизни, увеличенные до гигантских размеров? — но также Матисс и Поллок.[51] Роза сказала, что на большом полотне «Номер 31» Поллока изображена маленькая мышка, и в своем рассказе я опирался на эту отправную точку, указывая на различные места на холсте, где с мышкой происходили разные приключения в густой траве; жаль, что я его не записал, это революционным образом преобразило бы подход к изучению творчества Поллока.

Затем обед, а после него мы отправились смотреть старые немые фильмы с Бастером Китоном. Потом Роза объявила, что тоже станет художником, как я, но только лучше, внимательно следя за признаками огорчения у меня на лице, каковые я и предоставил, после чего она сблизила большой и указательный пальцы и уточнила, что лишь чуть-чуть лучше. Мило на улице и в метро шутил в духе Стивена Райта,[52] ему удается точно выбрать момент и сохранять абсолютную невозмутимость. Просто ужасно так любить своих детей, и к этому примешивается чувство вины по поводу дров, что я наломал с Тоби, — быть может, все было бы по-другому, если бы я уделял ему больше времени, но мне приходилось работать как проклятому в городе, чтобы содержать этот чертов дом, который мы купили в первую очередь для того, чтобы ребенок наслаждался счастливым детством в окружении птичек и цветов.


Вечером, часов в одиннадцать, Лотта позвонила из галереи и сказала, что из пяти картин три проданы, по пять тысяч каждая.

— Марк приобрел Кейт Уинслет «работы Веласкеса» через три минуты после того, как вошел в дверь, — сказала она. — Он настоял на том, чтобы картину сразу же сняли со стены, и дополнительно заплатил за беспокойство. Я завернула холст в простую бумагу, и Марк ушел, прижимая его к груди, словно девочка новую куклу.

— Странно, — удивился я. — Обычно Марк действует более невозмутимо. Вероятно, у него на уме уже был покупатель. А может быть, мы увидим картину в его галерее, с накруткой две тысячи процентов. Кто купил остальные картины?

— Какой-то медиамагнат и его подруга. Это замечательно, Чаз, понимаешь? Все без ума от твоих картин!

Я постарался ради Лотты изобразить воодушевление. Деньги, конечно, это хорошо, но меня совсем не радовала мысль о том, что я мог бы писать такие картины до бесконечности, может быть, добавив и мужскую серию: Тома Круза и Джона Траволту работы подходящих мастеров, и разве не решило бы это все мои финансовые проблемы? Можно было бы снова сесть на сальвинорин, лепить долбаные картины как пирожки, и я смотрел на Мило, слушая, как он во сне хрипит, борясь с каждым вдохом, и думал, ну как я могу быть таким дерьмовым эгоистом, когда другие отцы в лепешку бы расшиблись, чтобы оплатить своему ребенку самое первоклассное лечение? Я ничего не понимал.


Вот только в промежутках между домашними и отцовскими заботами, несмотря на навязчивое нежелание зарабатывать деньги, я бурлил идеями, заполняя лист за листом в альбоме для эскизов. Меня буквально тошнило от творческих соков; все это началось с тех глупых картин, обликов славы. Я хочу сказать, чем является сейчас наш мир? В смысле, зрительно. На экране сменяется образ за образом, но вся хитрость в том, что нам не позволяется их увидеть, изучать их достаточно долго, чтобы понять смысл, все быстро мелькает и сменяется, а это по большому счету уничтожает способность осмысливать, оценивать увиденное.

По-моему, все это делается сознательно. Я имею в виду, как на самом деле выглядит президент, как вообще выглядит на самом деле кто бы то ни было? По фотографии этого не поймешь, можно уловить лишь смутный намек, и именно так передо мной открылась целая потенциальная империя реалистической, репрезентативной, аналитической живописи, которую предстояло продолжить с того места, где остановился Эйкинс, но добавив все то, чего она набралась с тех пор. Нужно только надавить, но не так, как это делал Бэкон, или Риверс,[53] или эта новая девочка Сесили Браун,[54] — ничего очевидного, никаких кричащих Поупов, ничего прямо перед носом. Что, если надавить изнутри, начиная с самой скрытой структуры живописи? Чтобы результат получился почти подсознательно, как у Веласкеса, и это явится самым настоящим потрясением, да, если только удастся довести дело до конца, можно будет открыть новую благословенную эру. Neue neue Sachlichkeit.[55] Если еще остались те, кто способен видеть.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*