Дэниел Силва - Убийство в Вене
Грязную работу выполняли евреи-рабы. Радек создал из евреев три команды: одна вскрывала массовые захоронения, вторая переносила трупы из мест захоронения на костер и третья просеивала пепел, выискивая кости и драгоценности. По окончании операции место заравнивали и, чтобы скрыть то, что здесь произошло, засаживали растениями. Затем убивали рабов и уничтожали их тела. Такая процедура способствовала сохранению секретности «Акции 1005».
По завершении работы в Челмно Радек и его зондеркоманда 1005 направилась в Аушвиц расчищать быстро заполнявшиеся захоронения. К концу лета 1942 года сильное заражение воды и проблемы со здоровьем возникли в Бельзене, Собиборе и Треблинке. Колодцы, находившиеся возле этих лагерей и снабжавшие питьевой водой охрану, а также выкопанные поблизости расположения подразделения вермахта, оказались зараженными от расположенных поблизости массовых захоронений. В некоторых местах тонкий слой накрывавшей их почвы растрескался, и воздух наполнился ужасающими запахами. В Треблинке эсэсовцы и украинские убийцы даже не потрудились захоронить все трупы. В тот день, когда комендант лагеря Франц Штангль прибыл занять свой пост, запах Треблинки можно было почувствовать за двадцать миль. На дороге к лагерю валялись трупы, и гора разлагающихся тел встретила коменданта на железнодорожной платформе. Штангль пожаловался, что не сможет приступить к работе в Треблинке, пока кто-нибудь не уберет это безобразие. Радек приказал соорудить погребальные костры, и тела были сожжены.
Весной 1943 года продвижение Красной Армии вынудило Радека переключить свое внимание с лагерей смерти в Польше на места истребления людей, расположенные восточнее, на оккупированной советской территории. Вскоре он вернулся в свои родные края, на Украину. Радек в точности знал, где захоронены тела, так как двумя годами раньше координировал работу карателей. В конце лета зондеркоманда 1005 перебралась из Украины в Белоруссию, а в сентябре активно действовала в Литве и Латвии, где еврейское население было полностью истреблено.
Ривлин закрыл папку и с отвращением отодвинул ее от себя.
– Мы никогда не узнаем, сколько тел уничтожили Радек и его люди. Масштабы преступления были слишком огромны, чтобы полностью их скрыть, но «Акция 1005» уничтожила многие доказательства и сделала фактически невозможным подсчитать по окончании войны точное количество погибших. Работа была проделана Радеком столь тщательно, что польская и советская комиссии, занимавшиеся расследованием холокоста, не смогли найти и следа массовых захоронений. В Бабьем Яре люди Радека так все подчистили, что после войны Советский Союз разбил на этом месте парк. А теперь, к сожалению, отсутствие физических останков дало основание крайним экстремистам утверждать, что никакого холокоста вообще не было. Деятельность Радека преследует нас по сей день.
Габриель подумал о страницах свидетельств в Зале Жертв, единственных памятниках миллионам погибших.
– Макс Клайн клялся, что видел Людвига Фогеля в Аушвице летом или ранней осенью тысяча девятьсот сорок второго года, – сказал Габриель. – Судя по тому, что вы сейчас рассказали мне, это вполне возможно.
– Конечно, если считать, что Людвиг Фогель и Радек действительно один и тот же человек. Зондеркоманда 1005 Радека определенно действовала в Аушвице в сорок втором году. Находился ли там Радек в определенный день или нет, наверное, невозможно проверить.
– А что известно о Радеке после войны?
– Боюсь, немного. Он пытался бежать из Берлина, переодевшись в форму капрала вермахта. Через две-три недели после окончания войны он был арестован по подозрению в принадлежности к СС и отправлен в лагерь для военнопленных в Мангейме. Где-то в начале сорок шестого года он бежал оттуда. Дальнейшее покрыто тайной. Похоже, что он сумел выбраться из Европы. Его якобы видели в известных местах – в Сирии, Египте, Аргентине, Парагвае, но ничего определенного. Те, кто охотился за нацистами, преследовали крупную рыбу, вроде Эйхманна, Бормана, Менгеле и Мюллера. Радек умудрился пролететь ниже радара. А кроме того, «Акция 1005» была так хорошо засекречена, что о ней и разговора почти не было на Нюрнбергском процессе. Никто толком ничего о ней не знал.
– Кто управлял делами в Мангейме?
– Это был американский лагерь.
– А нам известно, как Радек сумел бежать из Европы?
Ривлин отрицательно покачал головой:
– Нет, но следует полагать, что ему помогли.
– ОДЕССА?
– Это могла быть ОДЕССА или одна из других секретных нацистских сетей вспомоществования. – Ривлин помолчал и добавил: – Или это могла быть некая древняя и широко известная организация в Риме, которая успешно осуществляла переброски людей в послевоенный период.
– Ватикан?
Ривлин кивнул.
– ОДЕССА в подметки не годилась Ватикану, когда речь шла о финансировании или прокладке пути бегства из Европы. Поскольку Радек – австриец, ему почти наверняка помог епископ Гудал.
– Это кто такой?
– Алоиз Гудал родился в Австрии, был антисемитом и рьяным нацистом. Пользуясь своим положением ректора «Санта-Мария-дель-Анима», немецкой семинарии в Риме, он помог сотням офицеров СС избежать правосудия, в том числе Францу Штанглю, коменданту Треблинки.
– Какого же рода помощь он им оказывал?
– Для начала они получали паспорт Красного Креста на новое имя и въездную визу в далекую страну. Он давал им также немного карманных денег и оплачивал их переезд.
– Он вел записи?
– По-видимому, да, но его бумаги находятся под замком в «Анима».
– Мне нужно все, что у вас есть на епископа Алоиза Гудала.
– Я подберу вам полное досье.
Габриель взял фотографию Радека и внимательно вгляделся в нее. В этом лице было что-то знакомое. Это не давало покоя Габриелю все время, пока Ривлин говорил. Потом он вспомнил про наброски углем, которые видел утром в музее искусства холокоста: ребенок, съежившийся перед монстром-эсэсовцем, и сразу понял, где он видел раньше лицо Радека.
Он стремительно поднялся, опрокинув свой стул.
– Что случилось? – спросил Ривлин.
– Я знаю этого человека, – сказал Габриель, не спуская глаз с фотографии.
– Откуда?
Габриель не ответил на вопрос.
– Мне придется одолжить у вас это, – сказал он. И, не дожидаясь ответа Ривлина, выскользнул за дверь и был таков.
15
Иерусалим
Прежде чем уйти из «Яд Вашема», Габриель позвонил Шамрону и договорился о машине. К тому времени, когда он вернулся в свою квартиру, машина уже ждала его у дома. Охранник в темных очках, прислонясь к капоту, смотрел на хорошеньких девушек, прогуливающихся по Хативат Иерушалаим. Габриель сел за руль и помчался прямо на яркое послеполуденное солнце.
В былые дни он выбрал бы скоростную дорогу на север через Рамаллу, Набулус и Дженин. Теперь же даже человек, обладающий искусством выживания, как Габриель, не отважился бы на такую поездку в небронированной машине и без боевого сопровождения. Поэтому он выбрал долгий круговой путь вниз по западному склону Иудейских гор, обращенному к Тель-Авиву, вверх по Прибрежной долине к Хадере, затем на северо-восток, через вершину горы Кармель в Эль-Мегиддо – настоящий Армагеддон.
Долина простиралась перед ним от Самарианских холмов на юге до откосов Галилеи на севере – чередование зеленых и бурых пятен пропашных культур, садов и лесов, посаженных ранними еврейскими поселенцами на территории Мандатной Палестины. Габриель свернул на север, в направлении Назарета, потом на восток – к маленькому сельскому городку на краю Бальфурского леса под названием Рамат-Давид.
У него ушло всего несколько минут на то, чтобы отыскать адрес. Бунгало, которое было построено для Аллонов, снесли, и на его месте стоял теперь дом из песчаника калифорнийского типа, увитый ползучими растениями, с тарелкой на крыше и изготовленным в Америке мини-фургоном на подъездной дороге. Пока Габриель смотрел на дом, из входной двери вышел солдат и быстро пошел через переднюю лужайку. Память Габриеля ожила. Он увидел своего отца, шагавшего вот так же теплым июньским вечером, и хотя Габриель в тот момент этого не сознавал, он видел отца живым в последний раз.
Он посмотрел на соседний дом. В этом доме в свое время жила Циона. Теперь она уже явно тут не живет. Она была из поселенцев – художница, диссидентка и упорная социалистка. Циона продала дом и переехала, лишь бы не жить в районе такой застройки. Однако Израиль был по-прежнему большой вздорной семьей, и Габриель не сомневался, что новые жильцы смогут по крайней мере указать ему нужное направление.
Он пересек зеленую лужайку перед домом и позвонил. Молодая толстушка, говорившая на иврите с русским акцентом, не разочаровала его. Циона поселилась теперь в Сафеде. У русской женщины был адрес, по которому пересылать почту.
