Долорес Редондо - Невидимый страж
Теперь можно было возвращаться домой, не опасаясь, что слезы выдадут ее печаль. Она прошла перед школой, огибая заливающие тротуар лужи и машинально тыльной стороной руки вытирая с лица остатки слез, и заметила, что навстречу идет какая-то женщина. Розаура с облегчением вздохнула, убедившись, что они не знакомы, а значит, можно не останавливаться и даже не здороваться. Но тут женщина, которая уже почти с ней поравнялась, остановилась и посмотрела ей в глаза. Розаура слегка растерялась и замедлила шаги. Она знала эту девушку в лицо, хотя и не могла припомнить, как ее зовут. Может, Майтане? Девушка смотрела на нее, улыбаясь так обаятельно, что Розаура, сама не понимая почему, робко улыбнулась в ответ. Девушка начала смеяться, сначала тихо и как-то вкрадчиво, а затем все громче, пока смех не превратился в хохот, сотрясающий все ее тело. Розаура уже не улыбалась. Судорожно сглотнув, она огляделась вокруг в поисках причины этого веселья. Когда она снова перевела взгляд на девушку, ее губы уже искривила презрительная гримаса. Презрение сквозило и в ее взгляде, и при этом она продолжала хохотать. Розаура открыла рот, чтобы что-то произнести, чтобы задать вопрос, чтобы… Но в этом уже не было необходимости, потому что у нее как будто пелена с глаз спала и она увидела все совершенно отчетливо. И с пониманием на нее обрушилось презрение, злоба и гордыня этой ведьмы, обволакивая ее тошнотворным покрывалом. Смех вонзался ей в голову, вызывая в ее душе такой стыд, что ей захотелось умереть. Ее тошнило и трясло от холода. Она подумала, что весь этот ужас может быть вызван только кошмарным сном, от которого ей необходимо проснуться, но девушка уже перестала смеяться и продолжила свой путь, не сводя с Розауры взгляда жестоких глаз. Спустя мгновение они разминулись, но Розаура прошла еще метров пятьдесят, не решаясь обернуться, после чего подошла к каменному парапету реки, где ее стошнило.
15
Много лет назад эта веселая компания собралась, чтобы скоротать за покером долгий зимний вечер. Самой младшей была Энграси, за плечами которой осталось уже более семидесяти лет, а самой старшей — Хосефа, которой исполнилось восемьдесят. Энграси и три ее подруги были вдовами. Лишь двум женщинам их компании удалось сохранить своих мужей. Супруг Анастасии очень боялся холода Бастана и отказывался выходить из дома в зимние месяцы, а муж Мирен вместе с ватагой приятелей совершал обход городских кабаков, опрокидывая бокалы чикитос.[13]
Закончив игру, они вставали из-за стола и прощались до следующего вечера. Но и после их ухода дом еще какое-то время переполняла пульсирующая энергия приближающейся грозы, электризующая пространство и заставляющая вставать дыбом все волосы на теле. Амайе нравились эти дамы. Они были обаятельны и уверены в себе, несмотря на то что в жизни каждой из них было достаточно бед. Болезни, умершие мужья, выкидыши, непутевые дети, семейные неурядицы… каждый день они отбрасывали в сторону все огорчения и обиду на жизнь и приходили в дом тети Энграси веселые, как девчонки на вечеринке, и мудрые, как королевы Египта. Амайя думала, что, если ей повезет и она когда-нибудь тоже станет старушкой, ей хотелось бы быть такой, как они, независимой и в то же время питающейся от своих корней, энергичной и жизнелюбивой, распространяющей вокруг себя ощущение радости жизни, которое испытывает всякий, кто смотрит на далеко не молодых мужчин и женщин, радующихся каждому дню и не думающих о смерти. Хотя, возможно, они о ней думали, чтобы отнять у нее еще один день, один час…
Собрав свои сумки и шарфы, напомнив о праве отыграться на следующий день и обменявшись поцелуями, объятиями и замечаниями относительно того, какой Джеймс чудесный юноша, они наконец ушли, оставив в гостиной водоворот черной и белой энергии, как после шабаша.
— Старые ведьмы, — пробормотала Амайя, улыбаясь до ушей.
Она опустила взгляд на конверт, который продолжала держать в руке, и улыбка сползла с ее лица. Кожа козы, — подумала она. Подняв глаза, она увидела, что Джеймс вопросительно смотрит на нее, и предприняла безуспешную попытку улыбнуться.
— Амайя, звонили из клиники Ленокс. Они хотят знать, явимся ли мы на этой неделе, или наше время снова придется переносить.
— О, Джеймс, ты же знаешь, что сейчас мне не до этого. У меня и без того хватает забот.
— Но мы в любом случае должны им что-то сказать. Не можем же мы откладывать это до бесконечности, — не скрывая огорчения, произнес он.
Услышав в его голосе недовольство, она обернулась к мужу и взяла его за руку.
— Джеймс, это не будет бесконечно. Просто сейчас я не в состоянии об этом думать. Поверь, я честное слово не могу сейчас никуда ехать.
— Не можешь или не хочешь? — поинтересовался он, резко выдернув у нее руку и тут же пожалев о своей несдержанности.
Он посмотрел на конверт, который она держала в руке.
— Извини… Я могу тебе чем-то помочь?
Она тоже опустила глаза на конверт и снова подняла их на мужа.
— О, нет. Речь идет об одной головоломке, которую мне предстоит решить, но не сейчас. Приготовь мне кофе, присядь рядом со мной и расскажи мне, чем ты сегодня целый день занимался.
— Я тебе все расскажу, только без кофе. Ты и без кофеина достаточно взвинчена. Я заварю тебе чай.
Она подсела к огню, расположившись в одном из стоящих перед камином кресел. Отложив конверт в сторону, она слушала, как тетя Энграси возится на кухне и болтает с Джеймсом. Она смотрела на языки пламени, которые лизали поленья и плясали в камине. Когда Джеймс протянул ей чашку с ароматным чаем, она поняла, что на несколько минут погрузилась в гипнотическое тепло огня.
— Кажется, ты уже и без меня расслабилась, — воскликнул Джеймс, скорчив разочарованную гримасу. — Я тебе уже не нужен.
Она с улыбкой подняла голову.
— Ты всегда мне нужен, и для того, чтобы расслабиться, и для всего остального… Это все огонь, — произнесла она, — обводя взглядом комнату, — и этот дом. Мне всегда здесь было хорошо. Когда я была маленькой, я всегда сюда прибегала, когда ссорилась с матерью, а это случалось довольно часто. Это было самое надежное убежище. Я садилась перед камином и смотрела на огонь, пока у меня не начинали гореть щеки или я не засыпала.
Джеймс положил руку ей на голову и медленно скользнул пальцами на затылок. Он снял резинку, удерживавшую волосы, и они шелковистым веером легли ей на спину, упав ниже плеч.
— Я всегда чувствовала себя здесь хорошо, — повторила Амайя, — как будто это был мой настоящий дом. Когда мне было восемь лет, я даже фантазировала о том, что на самом деле Энграси мне не тетя, а мама.
— Ты никогда мне об этом не рассказывала.
— Я уже очень давно об этом не думала. Кроме того, это часть моего прошлого, которая мне не очень нравится. Но стоило мне здесь очутиться, как все забытые чувства как будто ожили и окружили меня подобно воскреснувшим призракам. Кроме того, меня очень беспокоит это дело… — шепотом добавила она.
— Я уверен, что ты его поймаешь.
— Я тоже в этом уверена. Но пока я не хочу говорить о работе, мне нужна передышка. Расскажи мне, чем ты занимался, пока меня не было дома.
— Я прогулялся по городу, купил изумительно вкусный хлеб, который продают в булочной на улице Сантьяго, в той самой, где такие потрясающие кексы. Потом я отвез твою тетю в супермаркет на окраине, где мы накупили столько продуктов, что смогли бы накормить целый полк. Мы поели вкуснейшей черной фасоли в баре Гарцаина, а вечером Роз попросила меня проводить ее домой, потому что она хотела забрать там какие-то вещи. Теперь вся машина под крышу забита картонными коробками с одеждой и документами, но, пока Роз не вернулась, я не знаю, что с ними делать. Я не знаю, куда она скажет их поставить.
— А где сейчас сама Роз?
— А вот это тебе не понравится. Фредди был дома. Когда мы вошли, он лежал на диване в окружении банок с пивом. Судя по его виду, он не мылся уже много дней. У него были красные и распухшие глаза, и он сморкался, кутаясь в старое пальто, а вокруг валялись смятые салфетки. Сначала я подумал, что он заболел, но потом понял, что он плачет. Дом он превратил в свинарник, и запах там стоял соответствующий, можешь мне поверить. Я остановился у двери, и, увидев меня, он не слишком обрадовался, но, по крайней мере, поздоровался. Потом твоя сестра начала собирать одежду, бумаги… Он бродил за ней из комнаты в комнату, как побитая собака. Я слышал, как они шепчутся. Когда машина была загружена, Роз сказала мне, что хочет ненадолго задержаться, потому что ей необходимо с ним поговорить.
— Ты не должен был оставлять ее одну.
— Я знал, что ты так скажешь, но, Амайя, что мне оставалось делать? Она настаивала, да и вообще, вид у него был совершенно не угрожающий. Скорее наоборот. Он совсем приуныл и дулся, как маленький ребенок.
