Пенсия для киллера - Гу Бенмо

И в тот момент вернулся домой оппа и застукал ее. Схватив девочку за горло, он принялся ее трясти и ругаться. Он кричал, что преступники всегда возвращаются на место преступления, и от страха девочка уронила драгоценности. Оппа начал поносить ее, припомнив никчемного папашу и дурную наследственность, обзывая ее нищенкой, аферисткой и мошенницей, а потом обвинил в том, что она украла не только эти вещи, и начал рвать на ней блузку. В следующий миг оппа взлетел в воздух, сбив ногой абажур, свисавший с потолка в коридоре.

Тут вошли онни с матерью, которые так и не встретились с мебельщиком, и обнаружили неподвижно лежащего оппу, на животе у которого лежал отвалившийся светильник. И только взглянув им в глаза, девочка поняла, что́ натворила.

Бедный оппа получил трещину в плечевой кости, а на стопу пришлось накладывать гипс, и вдобавок юношу оставили в больнице на несколько дней, пока вытаскивали застрявшие в теле осколки лампы и лечили от инфекции. В качестве финального акта милосердия падчерице вручили десять тысяч хванов и велели уезжать, пока не вернулся оппа. Никакого наказания за содеянное она не понесла.

Она не слишком удивилась, когда, добравшись до дома своего детства, обнаружила, что его уже полгода как покинули. Никто из соседей не знал, куда подевалась ее семья; может, все они утопились в реке один за другим.

Некоторое время она безучастно посидела в пустом доме. Единственное, что ей удалось придумать, так это вернуться обратно к родственникам и вымаливать у них прощение. О гордости речи не шло. Даже представляя себе, что ее ждет после возвращения в двухэтажный особняк, девочка поклялась, что вытерпит все без единой жалобы.

К тому времени последний автобус уже уехал. И она побрела по улице, собираясь попроситься к кому-нибудь на ночлег. А потом дошла до рынка с его рядами хибар и палаток.

Девочка прижимала руки к груди, где под блузкой у нее была спрятана огромная сумма в десять тысяч хванов. Однако, попав в оживленный район, она немного расслабилась: по ее мнению, в таких местах, если остерегаться карманников, гораздо безопаснее, чем на пустынных улицах. Тут все торопятся по своим делам, и вряд ли кто-нибудь заинтересуется ею. И даже если на нее обратят внимание, то, по ее наивному представлению, один из многочисленных прохожих придет ей на помощь. Может, даже какой-нибудь американский солдат, с которым она не сумеет и объясниться. Девочка все еще лелеяла надежду, что в мире найдется для нее теплое местечко, хотя только что столкнулась с его недоброй и холодной стороной.

Она проходила мимо парикмахерских, магазинов одежды и универмагов, где продавали ножи, шляпы и платья; у дверей были сложены коробки из-под военных сухпайков. Но еще чаще попадались освещенные красно-желто-синими прожекторами бары, в которых гремела иностранная музыка. Чутьем, на уровне инстинкта, девочка понимала, что лучше держаться подальше от таких мест. Но куда бы она ни повернула, везде было одно и то же, и поэтому она никак не могла определиться, в какую сторону идти.

Из ближайшего магазина, зажатого между барами, вышел мужчина и кивком подозвал ее. Наверное, было очевидно, что она слишком юна для этой части города. На вид мужчина был лет на пять старше оппы. Ей стало страшно заходить в его магазин. Но если что, она одолеет этого человека, как одолела оппу, хотя раньше и не представляла, что обладает такой силой — наверное, накачала мускулы во время стирки. Она швырнула бедного парня, не осознавая, что делает, и не была уверена, что сможет повторить маневр. Но, увидев, как из-за спины мужчины выглядывает женская голова — его жены? — девочка расслабилась.

Его звали Рю, а жену — Чо. В угловом закутке их магазина девочку накормили, и она рассказала свою историю. Рю предложил ей работу на кухне ночного клуба. Она не имела понятия, что такое ночной клуб, но молча кивнула, поймав на себе неодобрительный взгляд Чо. «Я не предлагаю тебе пить и танцевать с американскими солдатами, — уточнил Рю. — Ты ведь раньше работала на кухне?»

Услышав знакомые слова о работе на кухне, девочка навострила уши. Это в тысячу раз лучше, чем падать в ножки родственникам, умоляя о пощаде. Теперь, насытившись, она могла рассуждать здраво. Вряд ли родня благосклонно на нее посмотрит и примет обратно, даже если она приползет на коленях, расскажет, что вся ее семья исчезла, и будет взывать к милосердию. А теперь, когда ей предложили работу, она вновь вспомнила о собственной гордости: «Чего ради мне туда возвращаться?»

Приодетая в просторную футболку с надписью на английском языке — может, там было ругательство, но она этого не знала — и хлопковые штаны из магазина Рю, девочка перетаскивала ящики со спиртным. Плечевой шов футболки доходил ей до локтя, а подол прикрывал колени, как мешок. Да, девочка была маленькой, но сильной и много трудилась. Управляющий клубом не возражал против такой помощницы, разве что она была слишком молода.

Соседка, с которой она жила через дорогу от заднего входа в ночной клуб, однажды сказала, что из вежливости по отношению к гостям она могла бы выглядеть получше, и предложила ей пудру для лица. Но девочка отказалась, сославшись на то, что бывает только на кухне да на рынке. «Ну и ладно», — ответила соседка и, повернувшись к трюмо, стала припудриваться пуховкой. Наблюдая в зеркало за тем, как переодевается девочка, соседка заметила: «Есть и другие способы зарабатывать деньги, но смотри, не позволяй никому уговорить себя на это, и неважно, что скажет управляющий. Уверена, он не посмеет к тебе подкатывать, ведь тебя привел Рю».

Управляющему было под пятьдесят, и он частенько распускал руки: то погладит по спине или плечу, то ущипнет сзади. Но в душе, похоже, он был неплохим человеком, и девочка довольно быстро привыкла к его повадкам. Раньше она была бесплатной служанкой с проживанием, а теперь ее труд оплачивался, хоть и по минимуму, так что ей хватало ума принимать неприятные стороны нового положения. И она видела, что благодаря поручительству Рю к ней относятся по-особому.

И все же, как часто бывает, когда работаешь за кров и еду, список ее обязанностей расширялся все дальше за пределы оговоренного. Она таскала ящики со спиртным, разогревала еду, мыла посуду, убирала помещения, а вдобавок ее часто вызывали прислуживать гостям, когда становилось жарко и музыка гремела громче обычного. И если она не терялась, обслуживая посетителей, то только потому, что Рю обычно сидел в баре и она чувствовала себя в безопасности.

Оставляя магазин на Чо, Рю пристраивался к американцам, которые сидели без женщин, пил с ними пиво: может, выстраивал свою таинственную сеть связей или договаривался о сделках. Он так круто смотрелся, когда беззаботно болтал с солдатами на английском, что казалось, будто он принадлежит к какому-то другому миру. Заметив свою подопечную, Рю иногда кивал в знак приветствия. Вскоре он уже махал ей рукой, и если она, сконфузившись, старалась проскользнуть мимо, не ответив на его приветствие, обращался к ней напрямую. Американцы начинали пялиться на юную прислужницу, хлопали Рю по плечу и, указывая в ее сторону, спрашивали на своем языке: «Кто это?», отчего девочка заливалась краской.

Ночью она вспоминала низкий голос Рю и его улыбающиеся глаза и клала руку на свои набухшие груди. А потом засыпала под бубнеж товарки, неуверенно читающей вслух по-английски. Паря во сне, она видела нахмуренную Чо и просыпалась на следующее утро, испытывая онемение и стыд.

В тот вечер народу было немного. Возможно, все американцы разъехались в отпуск или что-то в этом роде. Рю в одиночестве пил пиво у барной стойки, похоже ожидая кого-то. Решив заняться чем-нибудь на кухне, девочка расслабила плечи и потянулась.

Подскочивший к ней управляющий погладил ее по спине и на ходу бросил: «Я смотрю, у тебя много свободного времени? Везет же тебе! А вот мне приходится разбираться с повышением налогов». Она напряглась, взяла идеально вымытую тарелку и принялась ее натирать безо всякой надобности.