Джузеппе Д'Агата - Тайна Бутлегера, или Операция "Ноктюрн"
— Вчера ты не была такой.
— А сегодня вот такая.
Уэйн тоже поднялся. Прошелся по комнате, глядя в пол.
— Так что же, между нами все конечно, что ли? Ты странная какая-то. Ужинаем при свечах, шутишь, говоришь о любви, а потом вдруг…
— Да, свечи.
— Может, именно они сбили меня с толку.
Мерилен наклонилась над столом и провела рукой над колыхавшимися огоньками.
— Эти свечи, Питер, похоронные. На похоронах нашей… любви.
Яркие белые и желтые лучи заметались, замелькали вокруг, разрывая темноту. Это были фары дюжины мотоциклов, появившихся из туннеля и выехавших на парковку. Они мчались прямо на Юрека, их мощные огни, направленные со всех сторон, буквально ослепили его. Он попытался отступить к ограде завода, но мотоциклы взяли его в кольцо. И на него тут же обрушились удары. В карусели огней там и тут мелькали чьи-то злобные физиономии, похожие на призраков, — это были злые, возбужденные лица блондина и его бандитов. Девушки били его особенно рьяно.
Юрек яростно защищался, но их оказалось слишком много. Он ловко и ожесточенно отбивался, отвечая нападающим, оставляя основательные следы, но оглушительные удары сыпались на него со всех сторон, и наконец он зашатался и упал. Подоспевший блондин схватил его за руку и, протащив по земле, так ударил о мотоцикл, что Юрек рухнул без чувств.
— Полицейская ищейка! — крикнул блондин. — Это тебе предупреждение!
Тут вся шайка набросилась на Юрека и принялась безжалостно добивать его.
— По лицу не бей, — приказал блондин, освещавший бойню фарами своего мотоцикла. Но тут послышался шум подъезжавшей машины, и он приказал: — Все, хватит! Уехали!
Бандиты, некоторые побитые весьма крепко, быстро завели двигатели и понеслись в туннель вслед за блондином.
Между ним и всей группой оказалась какая-то машина, тоже ехавшая в туннель. Увидев позади себя столько мотоциклов, человек за рулем, испугавшись, прибавил скорость, и бандиты помчались следом за ним. Вскоре все исчезли во мраке.
Юрек остался на земле. Плохо соображая, тяжело дыша, он попытался подняться, ощупал свои ребра, потрогал колени. Снова собрался с силами и все же сумел встать и с трудом добраться до своей машины.
В баре, где сходились местные бандиты, Шабе стоял у бильярда-автомата, глядя на него с неприязнью и с некоторым любопытством. Посмотрел на щипача. На лице у того оставалось немало следов после первой встречи с Шабе, и выглядел он весьма мрачно.
— Объясни-ка мне, Пиппо, как работает эта машина?
— Да перестань наконец называть меня Пиппо?
Шабе усмехнулся и снова принялся рассматривать бильярд. Попытался нажать какие-то кнопки. Бармен бросил на стойку монету, жестом предлагая щипачу передать ее старику.
— Неужели кого-то действительно может развлечь эта штука? — Он посторонился, чтобы парень мог опустить в щель монету, и, глядя на него, покачал головой. — Да ты просто идиот, Пиппо.
Парень принялся яростно отводить душу на бильярде, колотя по нему изо всех сил, отчего вскоре погасли все лампочки. Но тут он услышал шум подъехавших мотоциклов и бросился к дверям. Шабе не тронулся с места, продолжая рассматривать бильярд.
Бандиты вошли в бар, многих украшали внушительные синяки, а у одной девушки был окровавлен лоб.
Шабе обратился к щипачу:
— Видел, Пиппо? Если б ты поехал с ними, тебе тоже крепко досталось бы.
Тут вмешался блондин:
— Оставь его в покое. Плати и уходи.
— Предупреждаю. Если не сделал того, о чем договорились, вернусь.
— Мы били только по туловищу. Как ты сказал.
Шабе извлек из кармана пачку банкнот и положил на бильярд.
— Считай.
— Доверяю. — Блондин хотел взять деньги, но Шабе остановил его.
— Нет. Здесь гораздо больше. Возьми, сколько причитается.
Блондин принялся считать деньги.
— А зачем показываешь нам лишнее?
— Ты не жаден? — Шабе заметил алчные взгляды некоторых бандитов. — Почему не попробуете забрать все?
— Нас не проведешь, — ответил блондин, кладя в карман то, что ему полагалось, и жестом останавливая своих парней, готовых действовать. — Спокойно. Не будем делать глупостей. Ему ведь нужен предлог.
— Молодец. Правильно понял. — Шабе забрал свои деньги и направился было к двери, но остановился и пристально посмотрел на блондина. — Так и хочется пустить тебе пулю в лоб. — Потом с презрением посмотрел на других парней. — И тебе, и этому стаду свиней. И этим свиноматкам.
Девушка с окровавленным лбом со злостью бросилась к побледневшему от гнева блондину, с тревогой следившему за происходящим:
— И ты позволяешь ему так оскорблять нас?
— Давайте отделаем его как следует! — предложил щипач, набравшись вдруг смелости.
— Хорошо сказано, Пиппо, — согласился Шабе. — Сейчас повернусь и пойду к двери. Вас двадцать человек. Что я могу сделать?
— У тебя пистолет, — напомнил ему блондин.
— Но у меня нет сзади глаз. И потом, скольких из вас я смогу уложить? Трех или четырех, не больше. Ладно, ухожу.
Он повернулся и, не обращая ни на кого внимания, пошел прямо к двери. Одна девушка хотела было наброситься на него сзади, но блондин успел остановить ее за руку:
— Стой! Это же полицейский, разве не понимаешь?
Шабе дошел до дверей и обернулся:
— Полицейский? Я? — Покачав головой, он улыбнулся одной из тех своих улыбок, от которых люди в ужасе содрогались. — Полицейский?
— А зачем же тогда ты связался с нами? — спросил блондин.
— Ненавижу всех, кто не трудится, чтобы заработать себе на хлеб. Ты не представляешь, как я их ненавижу.
Неоновый свет в баре делал еще более мрачным его призрачное, отталкивающее, словно какая-то страшная маска, лицо.
Он ушел, а мысли опять увели его в прошлое, к мучительным воспоминаниям.
Вот он по-прежнему в грязной робе заключенного копает лопатой снег, сгребая его в кучу. Морозно, изо рта у него идет пар. Рядом тюремщик с ружьем разогревает на костре свой паек.
Он голоден и посматривает на тюремщика, продолжая копать снег. Закончив есть, тот жестом подзывает его и дает ему пустую миску с куском черного, твердого как камень хлеба.
Он наполняет миску снегом, кладет в нее хлеб и ставит на огонь. Ждет, пока снег растает и хлеб размякнет, потом ест под равнодушным взглядом охранника.
Часы на стене убогого помещения «Скорой помощи» показывали половину второго ночи. Лицо Юрека искажала боль: врач слишком сильно ощупывал его ребра. Первую медицинскую помощь ему уже оказали, и он сидел полуголый на кушетке, когда в дверях появился капитан Коссини.
— Юрек! — На лице его было написано изумление.
Поляк взглянул на него, но не ответил на приветствие. Коссини осмотрел раны.
— Профессиональная работа, — ответил врач на его вопросительный взгляд и наложил еще один пластырь. — Ушибы, кровоподтеки, ссадины. Ничего вроде бы не сломано на первый взгляд. Ему надо остаться в больнице, под наблюдением.
— Я пошел домой, доктор.
Врач жестом возразил. Юрек обратился к Коссини:
— Скажи ему ты.
— Беру ответственность на себя, — сказал Коссини врачу. — Если только он в состоянии двигаться.
— Как хотите, капитан. — Врач обернулся к Юреку. — Советую вам остаться хотя бы на сутки. Но если напишете заявление и капитан настаивает…
— Я напишу рапорт, — прервал его Коссини.
Врач вымыл руки и вышел, а Юрек стал с трудом одеваться. Коссини попытался помочь ему, но тот отстранился.
— Узнал кого-нибудь? Посмотри фотографии.
— Ты сволочь, Коссини, — холодно произнес Юрек.
— Не понимаю…
— Этим я обязан тебе.
— То есть как?
— Это урок за то, что я предупредил полицию. Так сказали они.
— Клянусь тебе, Юрек, я никому ничего не говорил. Я разговаривал только с английским послом. Я не мог иначе, понимаешь?
— Нет, не понимаю. Я пришел к тебе как к другу. Знаешь, что такое друг, Коссини? — Капитан в растерянности молчал, Юрек заставил его выдержать свой взгляд. — Будь осторожен. Если что-то случится с Соней, ты тоже будешь виноват. И тогда я припомню тебе это, Коссини.
На лице Юрека были написаны отчаяние и решимость готового на все человека.
Вторник, 14 ноября
Мерилен провела остаток ночи у себя дома, и ей пришлось принять снотворное, чтобы поспать хотя бы несколько часов. Проснулась она очень рано, с трудом очнувшись после какого-то странного, тревожного кошмара, в котором запомнились ироническая усмешка Контатти, благородное, мужественное лицо Юрека и, самое главное, ледяной взгляд Шабе, этого ужасного старика, словно олицетворяющего всем своим обликом смерть.
Питера Уэйна в ее сновидении не было, но она подумала о нем, как только проснулась. Она не испытывала сожаления от расставания с ним. Это было единственное, что она действительно могла сделать в этой захватывающей, ужасной и неумолимо приближавшейся к завершению партии, где ей была отведена роль простой пешки и где ставкой была смерть.
