Роберт Бирн - Небоскреб
Склонив голову, отец Грегори продолжал молиться.
Телекамера номер семь была прикреплена к потолку главного коридора, проходящего под цокольным этажом, а направлена на лестницу. С помощью стремянки Мэтт Бойл всего за несколько минут повернул камеру в противоположном направлении, нацелив ее на дверь в складскую комнату, где хранилось механическое оборудование. Теперь, когда на работу заступит ночная смена, он сможет расслабиться за своим столом и, изредка взглядывая на телеэкраны, читать газеты и слушать радио. Он проведет столько ночей, сколько понадобится, чтобы поймать того человека, который лазает под погрузочную платформу и что-то там вынюхивает. И кто бы там ни оказался, ему придется пожалеть об этом.
Глава 12
Залиян долго стоял у своих окон, наблюдая, как внизу на улицах сгущаются тени и в окрестных зданиях загораются огни. Заходящее солнце яркими оранжевыми бликами отражалось от верхних этажей самых высоких зданий за Бродвеем. Наконец он сел за свой стол и нажал на кнопку селекторной связи.
— Да, мистер Залиян?
— Коретта? Я боялся, что ты уже ушла.
— Я бы не ушла, не попрощавшись. Вы хотите, чтобы я зашла?
Когда она подошла к его креслу, он обнял ее бедра и уткнулся лицом в грудь.
— Ты единственная, кто теперь делает меня счастливым.
— Я рада, — ответила она, улыбаясь ему сверху.
Его руки передвинулись выше и начали расстегивать блузку. Он спросил, сидит ли еще Эйлин в приемной.
— Она ушла рано. Мы сегодня повздорили. Не знаю, за что она так меня ненавидит. Я всегда старалась быть с ней полюбезнее.
Коретта помогла Залияну вытащить блузку из-под пояса юбки.
— Как может кто-то ненавидеть тебя? С таким-то телом?
Он распахнул блузку и продел ладони под шелк бюстгальтера, потом отстегнул металлическую застежку посередине, оттолкнул чашечки в стороны. Розовые кружки вокруг сосков были большими, а сами соски походили на два кусочка розового мрамора. Он прижался к ней лицом. Почувствовав прикосновение его губ и языка, она закрыла глаза и погладила его по волосам.
— Ты колешься, — отметила Коретта. — не успел побриться?
— Я думал о том, чтобы уехать куда-нибудь ненадолго, — сказал он, глядя на нее снизу вверх. — Пускай все эти инженеры и юристы разбираются во всем сами. Я хочу взять тебя с собой. И хочу, чтобы в любой момент я мог дотянуться до этих сисек и этой задницы.
— Путешествие? А куда?
— Сперва в Мексику, а там пересядем на другой самолет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Поедем в Европу. Я сделаю тебе сюрприз.
— Европа — это здорово!
— У тебя постоянный паспорт? Мы уезжаем через несколько недель. Завтра ты можешь забронировать билеты на самолет.
— А надолго мы уезжаем? Мне надо сказать, чтобы не приносили домой почту?
Залиян стал ласкать ее соски.
— Да, скажи, чтобы не приносили. Мы, возможно, не скоро вернемся.
Когда инженеры поднимались из кафетерия в цокольном этаже на первый этаж в главный зал, Митчелл заметил, что было пять минут девятого. А в Колорадо на два часа меньше. Он извинился перед Кэрол и зашел в одну из телефонных кабинок, стоявших в коридоре напротив библиотеки.
— Думаю, что я прочно здесь застрял, — сказал он подошедшему к телефону Берту Фаберу. — Лучше бы я остался в пустыне. Дело, как мне теперь представляется, обстоит так: Залиян с помощью одного головореза, ты и представить себе не можешь, что это за тип, сам нанял инженера и подрядчика и сам контролировал их, дурача архитектора. Инженер никогда прежде не возводил высотных зданий. Теперь о подрядчике. Он согласился выполнить работу за твердую цену, а когда профсоюзы закрутили гайки, ему пришлось срезать, где можно и где нельзя, чтобы совсем не разориться. Ты спросишь, куда смотрело городское управление? Так оно настолько неукомплектовано, что не в состоянии уследить за всем. А когда частный инспектор принялся жаловаться, его просто послали к чертям. Лузетти — тип такой же скользкий, как шведская фрикаделька, которую я только что еле-еле проглотил. Я не шучу, окна — это мелочь. Мое мнение, хотя еще и ничем не подкрепленное, вот какое: здание должно быть снесено, а вся эта публика — отправлена за решетку. Правда, есть и кое-какие хорошие новости. Если мой отчет придется ему по вкусу, Залиян подарит мне ценный приз на выбор: индейку, «порше» или пять миллионов долларов. Это еще не все! Я тут влюбился в одну адвокатшу! Она обещала мне в этот уик-энд показать такие достопримечательности, о которых я и не подозреваю.
— Я тебе говорил, что Нью-Йорк — захватывающий город, — усмехнулся Фабер, — но ты меня не слушал. Полагаю, ты должен пройтись по своим выводам еще разок, только без преувеличений.
— Преувеличений? Да я даже смягчил. Если дела таковы, а завтра я буду знать точно, то я собираюсь обратиться в полицию и потребовать, чтобы они опечатали здание.
В трубке воцарилось молчание, наконец Фабер сказал:
— Ты ведь не сделаешь этого, Митч, ведь нет? Не станешь же ты действовать через голову клиента?
— Прежде всего безопасность, а уж потом — клиент. Почитай моральный кодекс.
— В критической ситуации — да, но вряд ли здесь такой случай. Не слишком ли остро ты реагируешь? Может, чуть-чуть перебарщиваешь, а? Кто после подобной истории захочет иметь с нами дело, если нам нельзя доверить под честное слово ничего конфиденциального? Если ты думаешь, что существует какая-то угроза для населения, то тебе следует высказать свои подозрения Лузетти и Залияну, а если ты решишь официально забить тревогу, тогда они…
— Ты все неправильно понимаешь, Берт. Я думаю, что Залиян и Лузетти жулики. Понимаешь, в чем проблема? Они могут замять дело. А во время очередной бури куски стекла будут парить над кварталом. Я не желаю брать это на свою совесть. По сути дела, буря уже надвигается…
— Бога ради, Митч, оставь свой мелодраматичный тон. Ты же не единственный инженер, обследовавший здание. Неужели тебе нравится вопить: «Волки! Волки!» в полном одиночестве? У тебя интуиция? После всего-то трех дней работы? У Эмиля будет припадок, если ты перескочишь через голову клиента без убедительного основания.
— Здесь толчется уйма инженеров, ты прав, но как профессионалу мне ясно, что они не поднимают голов выше собственных задниц. У меня какое-то ужасное предчувствие насчет здания Залияна и людей, с ним связанных. Ладно, это немного туманно, но я тебя предупреждаю: если я думаю, что какая-то ненадежная штуковина должна быть взорвана, то она будет взорвана, независимо от мнения клиента, или твоего, или кого-либо другого. А что касается Эмиля, то небольшой припадок, возможно, ему и не повредит. Ему полезна небольшая встряска. Я сейчас должен читать лекцию, Берт. Пока! Всем передай от меня привет.
В туфлях на босу ногу, трусах и в майке он гладил брюки от своей униформы охранника.
— Временами я думаю, что тебя вообще не волнует, жив я или уже умер, — сказал он на своем странном диалекте, который мог понять только его родственник, и укоризненно посмотрел из-за гладильной доски на дядин затылок.
— Меня это волнует. Но сейчас я смотрю телевизор.
— Ты думаешь, что я сумасшедший. Когда я начинаю говорить об этом здании, ты всегда включаешь телевизор.
Дядя Кристофа повернулся на диване и с раздражением посмотрел на племянника.
— Я уже устал слушать о нем. Если ты боишься, то поступи на другую работу. Только не ной, пожалуйста.
— Это здание убьет меня.
— Ну как же, конечно, убьет! Ты и в самом деле сумасшедший, если говоришь подобные вещи. Лучше бы тебя беспокоили люди, а не здания. — И он снова отвернулся.
— Это здание живое.
— О? И кто же это здание? Что оно за человек?
— Не знаю. Какой-то злой человек. Какая-то женщина. По ночам я слышу, как она плачет и стонет на ветру. — Кристоф поставил утюг на металлическую подставку и приподнял брюки, оценивая свою работу. Стрелки были ровными и острыми. — Пойдем со мной на работу сегодня в ночь. Я отведу тебя в комнату в самом низу. И ты своими собственными глазами увидишь, что эти трещины похожи на морщины ведьмы. Ты своими собственными ушами услышишь голоса.
Дядя снова повернулся к нему.
— Я ведь тоже работаю, Кристоф, или ты забыл? Я устал и хочу спокойно посмотреть телевизор, а потом лечь спать. Я не желаю тащиться с тобой на Манхэттен и заползать в какую-то мрачную нору.
— Но пока ты этого не сделаешь, ты так и будешь думать, что я — сумасшедший. Если даже я уволюсь оттуда сегодня, ты всегда будешь так думать.
Дядя Кристофа с раздражением покачал головой и поднялся на ноги.
— Ты ненавидишь это здание, — сказал он, всплескивая руками. — Оно издает шумы и швыряется окнами в людей. Ты ненавидишь мистера Бойла. Он плохой человек. Отлично. Я тебе верю. Ну и увольняйся. Лучше было бы, если бы ты вообще не работал, чем слушать твое нытье. Я устал от него. Он вошел в крохотную спаленку и закрыл за собой дверь. — Увольняйся сегодня же, — крикнул он. — Сделай нам обоим такой подарок!
