Вольфганг Хольбайн - От часа тьмы до рассвета
Карл уставился на дверь, как будто боялся, что нас могут подслушивать. И хотя у него вовсе не было для этого повода, он понизил свой голос до шепота, чем довершил впечатление театральности своего выступления, что было уже совершенно лишнее, так как оно и так было достаточно фальшивым.
— Незадолго до прихода союзников с запада прибыло много грузовиков вермахта, — продолжал заливать он. — Они были полностью нагружены. Мой отец видел их собственными глазами. Нацисты что-то делали здесь, в крепости, когда американцы были уже совсем близко. А на пастбище старого Грютерса приземлился самолет. У пилота, должно быть, были железные нервы. Ведь он посадил самолет на лугу возле холма. Говорили, что туда же подъехал лимузин, такой большой «ситроен». Грютерс видел, как из самолета выгрузили большой ящик, а потом в самолет сели два господина доктора и самолет взлетел.
— А что, по-твоему, было в этом ящике? — нервным тоном, с плохо скрываемым волнением, спросила Элен, выслушав деревенские побасенки Карла.
Карл широко ухмыльнулся.
— Ну уж точно не дневники Адольфа Гитлера, — ответил он, но сразу опять стал серьезным. — В сорок четвертом уже никто не верил в секретное оружие и войну до победы. И те, у кого была возможность, старались поскорее устроить свои делишки.
— И ты хочешь сказать, что после войны сельские жители не пришли сюда и не посмотрели, нельзя ли здесь чем-то поживиться? — вздохнула Элен.
— Ну ты вообще ничего не соображаешь! — завопил хозяин гостиницы. — Конечно, крестьяне были здесь, и среди них был мой отец. Но весь подвал был замурован. Они забрали отсюда кое-какую мебель, полевые телефоны и еще какие-то пожитки, все, что плохо лежало. Но уже в сорок шестом крепость купил профессор Зэнгер. Через несколько лет он открыл здесь интернат, и он больше никогда не покидал крепость.
— А за последние годы? — не отставала докторша. — Ты действительно думаешь, что никто в деревне не вспоминал эту старую историю про нацистские сокровища?
— Конечно, вспоминали, — ухмыльнулся хозяин гостиницы и распушил хвост, как павлин, демонстрирующий свои сияющие перья. — Но крепость никогда не пустовала. Это моя работа, следить за тем, чтобы здесь никто не появлялся и не вынюхивал ничего, пока старого Зэнгера нет, — радостно объявил он. — Однажды я застал здесь внука Грютерса. Зэнгер устроил так, что ему не поздоровилось! Он потерял свою землю и оказался совершенно разорен… После этого охотников побывать здесь не было.
— Это все? — недоверчиво спросила Элен.
— Все, что я знаю, — эффектным жестом хозяин гостиницы приложил правую руку к сердцу. — Клянусь.
— А что стало с детьми, которые жили здесь, в крепости Грайсфельдена? — не унималась Элен.
Престарелый хиппи ответил ей взглядом, полным деланного сочувствия.
— Это все не идет у тебя из головы, — вздохнул он. — Понятия не имею, что с ними стало. Санаторий для матерей закрылся, детский пансионат тоже — вот и все.
— Я все думаю об этой фотографии с Рихардом Краузе, дедушкой Эда, этим эсэсовцем и профессором Клаусом Зэнгером, — задумчиво произнесла Элен, и было такое впечатление, будто она разговаривает сама с собой. — Ученый и похититель детей, убийца… Что свело их вместе и что они делали здесь, в пансионате для молодых матерей?
— А ты разве не слышала эти истории про Лебенсборн? — участливая улыбка Карла превратилась в издевательскую ухмылку, которая бесила меня еще больше, чем жирные складки на его морщинистом заду. — Есть люди, которые утверждают, что эти материнские пансионаты были на самом деле борделями, организованными по приказу фюрера. Якобы там послушные арийские женщины встречались со специально отобранными эсэсовцами. Может быть, Краузе и Зэнгер проводили там свой отпуск? Неплохое развлечение, однако!
Мои внутренности болезненно сжались в комок. Мне хотелось вспылить, немедленно прекратить эту дискуссию, пока кто-то из нас не выдвинул еще более неприличную, извращенную теорию, но тут мне вспомнились детали нашего наследственного дела, и мне пришлось волей-неволей признать, что и предположение Карла не так уж и выходит за рамки всего происходящего, как это может показаться с первого взгляда. Нас тоже свели самым беззастенчивым образом. Вовсе не нужно в мини-юбке из лаковой кожи стоять под фонарем, чтобы быть проституткой, и ни один из нас не мог утверждать с чистой совестью, что наживка в несколько миллионов евро хотя бы в какой-то части не способствовала тому, что преграды упали так быстро, во всяком случае не я. И если рассуждать дальше, то рано или поздно придется прийти к выводу, что мы все от природы своей блондины с голубыми глазами, что никто из нас не имеет никакого внешнего изъяна (не имел, поправил я себя в мыслях, посмотрев на израненные лица Юдифи и Карла), и что все мы полностью соответствуем арийскому идеалу. Проституция и выведение людей… Я растерянно взглянул на Юдифь. Она тоже была подавлена и поплотнее застегнула куртку, как будто начала мерзнуть. Думает ли она о том же, о чем и я?
— Зэнгер был здесь больше, чем гость, — возразила Элен и протянула нам следующий документ. В прозрачном файле находилась вырезка из газеты, на которой был изображен Клаус Зэнгер в костюме, а рядом невысокий человек в форме СС. На заднем плане снимка была ясно видна крепостная башня Грайсфельдена.
— Под снимком написано: «Рейхсфюрер СС поздравляет профессора Зэнгера с открытием очередного пансионата для матерей», — тихо прокомментировала она. — Мария собрала здесь целый ряд таких газетных заметок, большинство из них тридцатых и сороковых годов. И речь все время идет о таких захватывающих событиях, как Рождество в крепости или присвоение ордена «Mutterkreuz». В одной из них написано об открытии школы-интерната в крепости после войны, а в одной из них сообщается о самоубийстве одной из учениц, которая бросилась с крепостной башни. Спустя несколько недель интернат закрыли. Это было в 1986 году. Профессор Зэнгер говорил об этом в интервью, что этот ужасный несчастный случай нарушил его душевное равновесие и он не в силах больше продолжать руководство школой. Смешно, не правда ли?
— Вот как? — хозяин гостиницы пренебрежительно взмахнул рукой. — Эти события я припоминаю. Профессору в это время было уже за семьдесят. Вся эта история его измотала. Может быть, он даже ждал, когда подвернется подходящая возможность закрыть этот интернат.
— Вся эта история дурно пахнет! — решительно заявила докторша. — Такой человек, уже давно перешагнувший пенсионный рубеж, который с вдохновением руководит школой, не бросит это дело только потому, что какая-то ученица покончила жизнь самоубийством. В крайнем случае, он передаст свое дело подходящему последователю. За этой смертью стоит что-то большее.
— Мисс Марпл и отец Браун гордились бы тобой, — вздохнул Карл. — Но я не могу согласиться с твоими аргументами. Он был просто старый хрыч… Всему когда-то приходит конец.
У меня внезапно пересохло во рту, а в горле я чувствовал сильное жжение и давление из-за внезапно образовавшегося кома. Я даже не мог сглотнуть этот ком, потому что мой язык как будто приклеился каким-то суперклеем к нёбу. Мне даже стало тяжело дышать. Нечто чуждое в моем мозгу снова заявило о себе. В этих газетных вырезках было что-то, что заставило его ожить, это болезненное нечто, что я не ощущал после моего второго обморока в подвале, оно было вытеснено из моего сознания на короткое время. У меня во лбу снова застучала боль, тошнотворные волны боли, которые мешали думать. При этом у меня было отчетливое ощущение, что именно сейчас невероятно важно сконцентрироваться, важно подумать о том, что только что было сказано, я постарался сосредоточиться и как можно глубже погрузиться в себя, чтобы найти контакт с моим подсознанием. Я буквально чувствовал, что там спрятано нечто очень важное, что там, возможно, содержится ключ к тайне, которую мы поневоле пытались разгадать. Это было как-то связано с газетными заметками, которые прочла Элен, в этом не было никакого сомнения, потому что эта боль началась именно в эти секунды. Самоубийство девочки, закрытие школы… За этим скрывалось нечто решающее, это был вопрос жизни и смерти. Но внезапный приступ головной боли, эта бесконечная мука не оставляла мне шансов найти решение загадки.
Мой затуманенный взгляд, ища помощи, наткнулся на Юдифь, но она тоже вдруг начала массировать виски, как будто ей было так же плохо, как и мне. Проклятие, как будто на нас действовал какой-то нервнопаралитический яд!
— Мне кажется, нам лучше попытаться найти Марию, чем предаваться этим фантазиям, — голос Карла донесся как бы издалека, отдаваясь эхом боли в моем затуманенном мозгу. — Может быть, мисс блюстительница нравов будет так любезна обыскать чемодан? — цинично обратился он к Юдифи. — Я не смею к нему прикасаться.
