Леонид Могилев - Черный нал
— Документ подписывал?
— Подписывал.
— А другого никакого нет? — Нет.
— Паспорт у тебя советский?
— Яволь.
— Ты про законы что-нибудь слышал?
— Яволь.
— Я тебе, пожалуй, еще раз по роже дам. А потом пристрелю.
— Да что ты все. Пристрелю да пристрелю…
— Ты, естественно, догадываешься, что есть такие адреса и имена, которых нет ни в каких списках. Они вот здесь! — и он натурально постучал себя по лбу.
— В вашей голове, товарищ Амбарцумов, многое поместится.
— Поедешь по адресу, с паролем, кое-еще с чем. Доедешь и передашь все. Потом свободен.
— И домой?
— Естественно.
— А вы?
— О нас не думай. — Пока мне придется лечь на такое дно, какого ты себе представить не можешь.
— Что это за город?
— Это Раквере.
— Это еще не дно?
— Не дно, но где-то рядом. Был когда здесь?
— На автобусе мимо проезжал.
— Вот. На автобусе и уедешь. С новыми документами. Какое имя желаешь?
— А мое старое?
— Ты на десять штук хорошо оттянулся?
— Я половину Птице отдал. Чтоб он семью спрятал. А на вторую половину купил кое-что. Реквизит кое-какой. Еще другое разное. Ну, оттянулся немного.
— Я тебе выдам еще пять штук. Под расписку. Командировочные.
— И виза будет стоять?
— Хоть десять. В этой картофельной республике — хоть двадцать пять виз.
— Это что? Я теперь призван в советские подпольщики?
— Абсолютно точно. Когда все закончится, медаль дадим и грамоту.
Городок этот, Раквере, весьма приятный на вид. Мы долго путешествуем с Амбарцумовым по булыжным улицам и по асфальтированным. Поднимаемся на холм, осматриваем развалины замка, пьем пиво в подвальчиках, покупаем газеты. Куда мне без документов и денег? Да если бы и были даже, Катя припрятана в неведомом месте. Я спокоен и уравновешен. Копченые куры со шведским пивом сделали свое дело. Я благодушен и признателен. Вечером привезут мой новый паспорт, где виза, и адрес какой-то, и фамилия. Весна, середина апреля. Остались маленькие формальности. Съездить, куда попросят, передать пакет, который открывать не велено, и назад, к мирной жизни, в ореоле героического приключения, в рамках борьбы с мафией. В мае расчехлить удочки — и на реку. Донок наставить. Весь налим мой. Но прежде Амбарцумов должен привезти Катю сюда, чтобы я не усомнился. Сомнение — великая вещь. Деньги я, по словам Амбарцумова, должен получить в аэропорту, перед рейсом. Чтобы соблазна не было. Сомнение сродни соблазну. Они-то и двигают всем, дергают за ниточки, подставляют табурет, а потом выбивают его из-под каблуков.
— Мадам ваша, господин путешественник, будет вам предъявлена в здании аэровокзала, перед вылетом. Это связано с техническими трудностями. Я думаю, вы не будете возражать?
Возражать-то я буду, но что это изменит? Вот и паспорт. Жбанов Сергей Петрович, пятьдесят второго года рождения, фото мое, визы на месте, прибыл из города Перми, убывает туда же. В необъятные просторы загадочного восточного соседа. Виза заканчивается завтрашним утром, рейс сегодня, в девятнадцать ноль-ноль, до Москвы.
— Вернемся на улицу Семинари, посидим перед дорожкой. Кстати, мне понравилась эта квартирка. Не продадите по знакомству?
— Я возьму дорого. Слишком дорого ты мне обходишься. Господин Жбанов.
Мы едем в автобусе до Ревеля недолго, примерно час.
— А сюда-то на чем меня привезли?
— На правительственной машине. Мусоровоз называется.
Я смеюсь долго и отчетливо, впервые за все эти дни.
— Завидую я вам, господин Жбанов. Полетите в такой чудный город.
Путь наш короток и нетруден. Холмы и долины, столбы и мосты. Населенные пункты с чудными названиями. Наконец пригороды столицы и уже позади аэропорт. Вот автостанция и автобус двадцать два. Экономит резидент. Мог бы и такси взять. Не жаль ему личного времени. Сколько бы сделок провел даже из подполья, нала черного припрятал.
— Кстати, как там Вальтер с Ромой?
— Ждут встречи с тобой. Ты уж постарайся не отклоняться от маршрута.
— Не будет Кати, лягу насмерть, загрызу тебя, Амбарцумов, зубами. Бензин найду и спалю этот шалман. — , И чтобы угроза звучала явственней, беру Амбарцумова за лацкан и тащу на себя. Он перехватывает мое запястье, отталкивает руку.
— Очумел? Сейчас предъявят твою пассию. — До отлета минут сорок, рейс все не объявляют, но это ничего. Погода ясная, прирожденные эстонские механики знают свое дело. Амбарцумов спокоен.
— Билет-то отдай. Суточные.
— Спокойно. Перед вылетом. Получишь и суточные, и прогонные, и все остальное. — Он явно обижается.
— Пойдем выпьем, товарищ, — предлагает Амбарцумов.
— На что я выпью? Дай мне денег.
— Я ставлю. Пойдем в бар.
— Я люблю бар на вокзале.
— Если бы ты сидел поменьше на вокзале, не попал бы так глупо и однозначно в сектор обзора моих людей.
— Случайность. Эмоции.
— Постарайся теперь без случайностей. Мой тебе совет. Выпей.
— Поставь мне апельсиновый сок и капуччино.
— Ну, как знаешь. А я выпью.
Мы сидим на высоких стульях в углу, и Амбарцумов вдохновенно вещает:
— И это теперь у них называется странами. И литвины, и бралисы, и чудь белоглазая. С вильной разговор особый. Мы друг друга резали и резать будем. По-товарищески, по-братски. А вот это картофельное чудо ни в какие ворота не лезет. Согласен? Со всей постыдной геополитикой потом разберутся компетентные органы, а пока ты, как совершеннейший пес, перемещаешься по Северо-Западу, по льду бегаешь.
— Как ты угадал?
— Что угадал?
— Мою агентурную кличку?
— Ха… Я же профессионал. Так вот. Ты перемещаешься по разным маленьким городам и поселкам, — впрочем, это весьма познавательно. Ты смотришь. Себя показываешь. И целью этих перемещений по преступным государственным образованиям является погоня за призраком. Пока я, Леонид Сергеевич Амбарцумов, не закрыл для тебя внешние границы и не сузил их до диаметра наручников.
Он находится в совершенно благодушном расположении. Пьет мой любимый джин, а я не могу себе этого позволить. Я должен сегодня еще много работать. И работа эта начнется очень скоро.
— Так вот. Ты можешь возвращаться к печальным полям и долинам отечества и возобновлять некоторым, не совсем честным, образом запасы наличности.
— У меня, кстати, командировочные какие?
— Что ты все о деньгах? Так вот. Возобновлять запасы наличности, чтобы, вернувшись к булыжникам, петушкам на кирхах и своей фрейлен, отыскивать между волнами времени следы призрака и возобновлять погоню. Зачем ты полез в этот список? Отсиделся бы, отлежался, бабки потихоньку стал тратить. А ты их тратишь не так.
— Вот видишь. Теперь ты о деньгах.
— Я — это я. На каждом контрольно-пропускном пункте ты занесен в списки для отлова, а лед уже того… Поехал. Есть локальные льдины, перемещающиеся в нейтральных водах. Слабо? А если ночью, на лодке, через реку, то тоже ничего не получится. Ну да ладно. Вот сядешь в самолет, и последний раз призрак невесомым дуновением ухмыльнется рядом. Хватит жить в ночлежках и общаться с человеческой слизью.
Амбарцумов отхлебнул еще, и его понесло. Он прямо парил над аэровокзалом и оттуда, сверху, втолковывал свой монолог.
— Раньше можно было за смешную сумму промахнуть все три республики и выйти утром в Кенигсберге. Ну что? Слабо им завладеть нашей Пруссией? Слабо. От мертвого осла уши. Вот посмотри направо. Туристы пьют ликер. Это, может быть, из Дании или из Италии. Много разнообразных людей, жадных, лицемерных, рыщут теперь по нашим республикам. Смотреть тут, кроме архитектурных несуразностей, нечего. Но у этих рысаков какие-нибудь бабушки жили на хуторах под Перновом или Ковной. И теперь они делают круги, на предмет ностальгического восстановления прав на собственность в живописном месте. Тут нужен квалифицированный риэлтер. Такой, как я. Вот этот живчик в ковбоечке — совершеннейший образчик Лифляндии. Их маленькие страны на Рейне, ни Аппенинах, в Скандинавии несвободны. Европа иллюзорна и пленена. И все эти поиски потерянного времени, среди булыжников, бывшего жигулевского пива с эстляндскими этикетками их последняя никчемная попытка уйти от несвободы. И поверь мне, придет время, и границы для них обретут несколько иное качество. Так тебе чего? Джину или водки? — Мне еще кофе и ветчину.
— А тоник будешь?
— На кой мне тоник? Ты лучше скажи, как твоя агентурная кличка? Звание? Как вообще-то жизнь? Расскажи. Может, не увидимся больше.
— Какая, к потрохам, жизнь? Я же подводник бывший. Капитан. Мою лодку потопили, продали, сгноили. И не было альтернативы.
— А сколько получил за измену лично?
— За какую измену?
— Ну, ты же теперь маяк капитализма.
— Много ты про маяки понимаешь.
