Себастьян Фитцек - Двадцать третий пассажир
Сгорая от любопытства, он открыл плотный конверт. И в то же самое мгновение неожиданный шорох заставил его понять, что он совершил непростительную ошибку.
Ошибку, которую он допустил еще при входе в эту каюту и на которую он должен был бы обратить внимание позднее, когда держал в руках удостоверение школьника.
«Как же он мог так опростоволоситься?» – подумал Тиаго и рефлекторно прыгнул щучкой через кровать в сторону балкона. Однако он действовал слишком медленно.
Ни один подросток не путешествует в одиночку на круизном лайнере!
Межкомнатная дверь, на которую он не обратил внимания, открылась, и у него уже не было возможности спрятаться на балконе, если он не хотел, чтобы при этой попытке его застала врасплох уборщица, которая в этот момент вошла в каюту и которая…
…которая была пьяна?
Тиаго сидел на корточках позади высокой кровати и наблюдал за происходящим с помощью зеркала, которое было прикреплено к стене над письменным столом рядом с телевизором.
Действительно, его первой мыслью было, что горничная в платье с белым фартуком и в старомодном чепце была пьяна, так нетвердо она держалась на ногах, когда ввалилась в комнату.
Но потом он увидел обоих мужчин у нее за спиной; увидел, как один из них ударил ее в спину кулаком, вследствие чего молодая женщина потеряла равновесие и, падая, ударилась головой об открытую им дверцу шкафа.
Глава 19
Каюта, которую занимала Анук, напомнила Мартину родильные палаты современных больниц, в которых по возможности все, что могло бы напоминать пациенту о больнице и болезни, было заменено светлыми и насколько возможно буднично выглядевшими материалами.
На полу был уложен ламинат, но благодаря высокому качеству тиснения неотличимый от настоящего паркета. Стены были цвета хорошо перемешанного латте макиато, а вместо типичных для больниц деревянных стульев, здесь расположился кожаный диван песочного цвета. Потолочные светильники, яркость которых регулировалась с помощью диммера, освещали палату мягким, пастельным светом.
На этом фоне казалось, что регулируемая по высоте больничная койка попала в номер пятизвездочного отеля по ошибке и была здесь совсем не к месту, несмотря на вмонтированную в стену позади изголовья кровати техническую панель с множеством электрических розеток для подключения медицинских приборов и гнезд для присоединения кислорода, сжатого воздуха, телефона, а также с красной кнопкой экстренного вызова, находящейся под рукой одиннадцатилетней пациентки.
Анук Ламар сидела в центре постели, подтянув колени к груди, и, казалось, не замечала, что уже давно не одна в комнате. На ней были простая ночная рубашка с завязками на спине и белые колготки из хлопчатобумажной ткани. Ее поза совершенно не изменилась с тех пор, как Мартин и Елена вошли в комнату. Она отвернулась от них, направив неподвижный взгляд направо, на стену каюты со стороны внешнего борта, в которой имелся небольшой иллюминатор, обрамленный светло-желтыми шторками. Время от времени высокая волна захлестывала иллюминатор, создавая эффект стиральной машины, типичный для кают, расположенных близко к ватерлинии.
Мартин сомневался, что Анук замечала капли на стекле или что-нибудь другое. Ему не нужно было заглядывать ей в лицо, чтобы узнать, что она была полностью погружена в саму себя и смотрела сквозь все предметы, находившиеся в ее поле зрения. При этом она автоматически равномерно расчесывала свое правое предплечье.
Казалось, что ее безжизненная фигурка наполняет помещение давящей безнадежностью, такой тяжелой, что ее можно пощупать руками. Иногда Мартину хотелось, чтобы у него было поменьше печального опыта, он слишком часто заглядывал в опустошенные лица и узнал из первых рук, что в целом мире нет такого скальпеля и такой химиотерапии, с помощью которой можно было бы полностью удалить опухоль, похожую на раковую, гнездившуюся в душе девочки после пережитого ею ада. В таких случаях психологи и врачи уподоблялись техникам на атомных электростанциях Чернобыля и Фукусимы. Они были не в силах окончательно устранить проблему, в лучшем случае могли лишь ослабить последствия катастрофы.
– Привет, Анук, надеюсь, мы тебе не мешаем, – поздоровался Мартин с одиннадцатилетней девочкой на ее родном английском языке. – Меня зовут доктор Шварц, – представился он и заметил, что докторша озадаченно посмотрела на него. Это значит, что Бонхёффер не показывал ей материалы судебного процесса, в противном случае она бы знала, что у него есть ученая степень доктора психологии, которой он сам не придавал большого значения. То, что он упомянул о ней сегодня, было редким исключением. Он надеялся, что Анук легче воспримет присутствие второго доктора, чем прошедшего обучение на психологических курсах дознавателя, который хочет порыться в ее прошлом.
– Мы не собираемся тебя снова обследовать, – сказал он. – Не беспокойся.
Анук не прореагировала на его слова. Не было заметно никаких изменений ни в ее позе, ни в ее мимике или жестах.
Вот только чесаться она стала еще сильнее.
– Она постоянно это делает, – прошептала Елена.
– Давайте будем говорить громко, – приветливо, но твердо предложил Мартин. – И по-английски.
Если он правильно понял, сейчас Анук была занята как раз тем, чтобы замкнуться в своем собственном мире, и этот процесс самоизоляции только усиливался, когда люди вели себя в присутствии травмированного человека так, словно его тут вообще нет. Мартин узнал это от другого человека с психическими расстройствами, с которым он имел дело очень, очень давно.
Он знал это и по себе самому.
– Я знаю, что сейчас ты хочешь побыть одна и не желаешь ни с кем разговаривать.
И уж тем более с мужчиной.
– Я только хочу быстренько проверить технику в этой комнате.
Это была всего лишь неловкая попытка внушить Анук, что ей не стоит бояться надоедливых вопросов. Из своего опыта работы дознавателем он знал, что никогда нельзя слишком давить на травмированных свидетелей. Жертвы преступлений на сексуальной почве, прежде всего дети, находятся в состоянии невыносимой раздвоенности. С одной стороны, они хотят, чтобы им помогли и наказали преступника. Но с другой стороны, они хотели бы навсегда стереть из памяти ужасное происшествие.
Мартин посмотрел на потолок комнаты, где на поворотном кронштейне висел темный плоский экран. Он показал вверх:
– Почему он не работает?
– Телевизор? – удивленно спросила Елена. – Я, в общем… я посчитала, что это как бы неуместно.
Мартин кивнул. Вполне объяснимая ошибочная оценка.
В обычной жизни не рекомендуется надолго оставлять ребенка одного перед телевизором. Но здесь сложилось положение, которое принципиально отличалось от обычной жизненной ситуации. Когда ему поручали опекать ребенка по программе защиты свидетелей, а раньше это время от времени случалось, он, оказавшись в надежном месте, первым делом включал телевизор, чтобы малыш не боялся.
Он попросил докторшу передать ему пульт дистанционного управления и выбрал из множества спутниковых программ, имевшихся на борту «Султана», детский канал, на котором демонстрировались рисованные мультипликационные фильмы.
– Тебе нравится «Ледниковый период»? – спросил Мартин.
Нет ответа. Анук осталась нема, как и телевизор, звук которого он намеренно отключил.
Елена вопросительно посмотрела на Мартина.
Позднее он объяснит ей, что жертвы, травмированные подобным образом, меньше страдают от косвенного ущерба их здоровью, если как можно быстрее после их спасения им предоставляется возможность отвлечься. Встречаются исследования, в которых утверждается, что солдаты, которым после ужасного боевого столкновения вручали игровую видеоприставку «Геймбой», реже страдали от посттравматических нарушений из-за чрезмерных нагрузок на психику, чем их боевые товарищи, с которыми слишком рано начинали вести психотерапевтические беседы.
– На редких фотографиях, сделанных корабельным фотографом, ее можно было часто видеть с альбомом для рисования в руках. Поэтому я оставила здесь бумагу и карандаши, – пояснила Елена. – Но это закончилось весьма печально.
Немудрено.
Для образной терапии было еще слишком рано, даже если исходная установка, побудить Анук нарисовать по памяти страшные картины и выкинуть их из головы сама по себе была правильной.
– Все в порядке, если у тебя нет желания рисовать, – объяснил девочке Мартин. – Ты не должна здесь делать ничего такого, чего тебе самой не хочется.
Елена сдула со своего лица прядь волос, которая выбилась из ее косы.
– Я имела в виду не это, – сказала она, затем подошла к кровати и засучила рукав ночной рубашки Анук до локтя, что девочка безропотно позволила сделать. Стала видна узкая повязка, находившаяся немного выше левого запястья. – Она попыталась воткнуть себе в предплечье карандаш.
