2. Лица
Долгое время он полагал, что должен знать тех, кто за ним гонится, иначе как он их обнаружит, когда оглянется и взгляды их встретятся, он пытался составить их облик из цвета глаз, высоты лба, из прически, оттенка волос, из формы носа, рта, губ, из пропорции подбородка, бровей, скул к лицу в целом и так далее, но когда ему удавалось закончить хотя бы с каким-то одним лицом, он видел перед собой лишь нечто неопределенное, ни на что не пригодное, среднее арифметическое из многих лиц, то есть видел ничего не говорящее лицо, а это вело на очень скользкую почву, потому что тогда он мог бы подумать, что за ним гонятся не несколько человек в толпе, а прямо-таки сама толпа в целом, однако это было бы неправдой, ведь толпу, сбившуюся воедино по самым разным причинам, данную так называемую уличную толпу, в которую его как раз занесло, в которой он как раз скрывается, толпу эту ну ни капли не интересует, тут он или нет, является он частью этой толпы или не является, толпу ничто не интересует, у толпы нет своего «я», своей воли, цели, своего направления, ведь она даже не думает о том, что она — толпа, так что ему по-иному нужно было относиться к лицам, и прежде всего надо было отказаться от намерения составить лица преследователей из глаз, лбов, волос, носов, ртов или ушей, а вместо этого сконцентрироваться на взгляде, да, на взгляде, на полной истории взгляда за одно-единственное мгновение, когда какой-то из этих взглядов встретится с его взглядом — и вдруг отдернет голову, на взгляде, для отождествления которого он должен был выработать в себе некую неизвестную ему до сих пор способность, нет-нет, не поймите неправильно, ему в самом деле нужно было обзавестись способностью увидеть полную историю беглых взглядов своим тоже беглым взглядом, и для этого недостаточно было зрения — во всяком случае, в привычном значении этого слова, — он, собственно, должен был, молниеносно обернувшись и скользнув взглядом туда-сюда, с уверенностью понять, принадлежит ли этот или тот взгляд, с его полной, без малейших пропусков, историей, принадлежит ли он его преследователям, и это притом, что он еще даже понятия не имел, трудно ли было бы ему выработать в себе эту способность, — нет, не было трудно, достаточно было бояться, жить в страхе с тех пор, как он заметил, что его преследуют, что за ним гонятся, и единственный способ выжить для него — удариться в бегство и остаться беглецом.
3. Отношение к защищенному месту
Его не готовили к тому, что когда-нибудь ему понадобится то знание, от которого сегодня зависит его жизнь, его учили совсем другому: обучали древневерхненемецкому языку, и древнеперсидскому языку, и еще латыни, и еще ивриту, потом еще мандаринскому языку и японскому эпохи Хэйан, и еще склоняли познакомиться с санскритом, и с языком пали, и с древним суахили, и с наречием чанго в Молдове, потом — причем никто не предупредил, что это ему не понадобится, — ему пришлось углубиться в Еврипида и Ксенофона, в Платона и Аристотеля, в Лао-цзы, Конфуция и Будду, потом, параллельно с ними, его усадили за Тацита, Цицерона, Горация и Вергилия, спустя какое-то время — за Руми, Данте, Шекспира, Ньютона, Эйнштейна и Толстого, после ему порядочно влетало, если он недостаточно прилежно выполнял задания по алгебре, геометрии, теории множеств, топологии, по математике под названием дискретная и вообще по аналитическому мышлению, а еще нужно было штудировать мировую историю, психологию, историю науки, дистанционную и локальную торговую бухгалтерию, антропологию, философию и логику, потом пришлось сдавать экзамены по истории права, по гражданскому и уголовному праву и, наконец, еще по истории мировой моды и даже по истории венгерского языка, но ни одна собака не учила его резать, шить, копать и забивать гвозди, сваривать, связывать и развязывать, отвязывать и привязывать одно к другому, другое к третьему, его не учили ориентироваться на местности, не учили технике выживания, никто пальцем не пошевелил, чтобы научить его сражаться без оружия, обезвреживать мины, взламывать коды, разбираться в подслушивающих устройствах, защищаться от радиации, обеспечивать безопасность онлайн-систем, не посвящали его в секреты единой теории поля, не объясняли, что такое универсальный принцип возмещения ущерба и как вообще можно уберечься от зла, так что в тот момент, когда выяснилось, что его ждет, когда он понял, что путь его будет идти из города в город, с суши на море, из дождя в засуху, из зноя в стужу, изо дня в день, из часа в час, из минуты в минуту и из мгновения в мгновение, — ему пришлось успеть все освоить, пока длится одна вспышка молнии, и знание это должно было появиться в его голове так же внезапно, как и знание того, что все, что ему необходимо, это не знание вовсе, а лишь случайное прозрение, вроде того, что относится к обращению с выключателем, где можно опытным путем постичь: если ты нажал на рычажок, то свет или вдруг вспыхнет, или внезапно погаснет, — потому что именно это с ним и произошло, внезапное действие рефлексов во время вспышки, и самое важное в этом было понять, пока длится одна вспышка молнии, что важнейший элемент бегства — вовсе не поиск защищенного места, для него защищенное место — это и есть опасность, потому что преследователи как раз в таком месте и будут его искать, а кроме того, в защищенном месте усиливается страх — от сознания, какая же огромная опасность подстерегает тебя снаружи, и страх этот усиливается сам по себе, сам себя раздувает, затмевая, заглушая все остальное, подталкивая тебя к абсурдным, то есть ошибочным выводам о том, что там, снаружи, на самом деле, — вот откуда берется эта самоубийственная стратегия, которая делает тебя беззащитным в защищенном месте, так что решение — в том, что защиту нужно находить не в защищенном месте, а в самой опасности, то есть снаружи, где действительно есть, — если он вообще существует, то именно там — шанс оценить опасность, грозящую ему непосредственно, почувствовать непосредственную близость опасности, и где он не в воображении представляет, какой может быть интенсивность данной опасности в данном пространстве, которое как раз и защищает его, но где он видит или, точнее, чувствует, то есть может точно определить, что именно способно навлечь на него опасность, где он может с безошибочной уверенностью сказать, откуда именно на него нападут, а значит, куда ему нужно в тот же момент метнуться, поскольку только так можно принять решение — причем тоже за микроскопическую долю секунды — относительно технических подробностей спасения, только таким образом можно выбрать самый подходящий момент и самое лучшее решение, причем он — и повторить это в данном случае отнюдь не будет излишней роскошью — должен знать, да он, собственно, и знал, что нет такого — «самого подходящего» и нет такого — «самого лучшего», а главное, нет такого — «решения», так что он, тот, кто спасается бегством, должен существовать именно в том мире, от которого и из-за которого он и спасается бегством. А скулить, что смотреть в глаза опасности — лишь усиливать страх, а значит, это легко может привести к ошибке, — скулеж этот не помогал, так что, после того как он согласился, что допущенная ошибка — в этом смысле — как раз и представляет собой важное средство в глубоко продуманном и, значит, действительно эффективном, скрытом от всех бегстве, — после этого он довольно скоро вынужден был признать, а признав, постоянно повторять и повторять для себя, что опасности нужно смотреть в глаза, более того, нужно прямо-таки искать опасность, нужно, так сказать, охотиться на опасность, чтобы знать: она вон там, она грозит вон оттуда, вон в том направлении нужно будет — уже нужно — ее встретить и отразить, то есть, обобщая: нужно жить, а другими словами — нужно знать, что жизнь эта маленькой кучки дерьма собачьего не стоит, ведь она не предлагает нам ничего, кроме — в какой-то точке бегства, когда придет время, — неизбежного краха — краха еще перед концом, доноса на самого себя, предательства самого себя, отказа от самого себя — или, в лучшем случае, самого конца. В защищенном месте властвовали бы страх и непонимание, в защищенном месте, здесь, снаружи, сказал он себе — и быстро обернулся, здесь и речи нет о чем-то подобном, здесь, и он вернул голову в прежнее положение, есть лишь постоянная, беспрерывная, нескончаемая готовность.
