Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов
Фортунато посмотрел на них. Он не мог не увидеть мрачной, тяжелой печати, свойственной людям, привыкшим единолично решать вопросы чужой жизни и смерти. Один был высокого роста, лет сорока пяти, с коротко подстриженными светлыми волосами, в синем пиджаке поверх тенниски. Глаза у него были карие и беспокойные. Другой был помоложе, morrocho[7] смуглый брюнет в темно-синем тренировочном костюме. Фортунато заметил чуть выпиравшую из-под его левой руки кобуру. Оба выглядели натренированными, уверенными в себе оперативниками, которые накачивают бицепсы и ходят в тир. Крепкие ребята. Бывшие военные. Он знал таких по временам диктатуры.
Он улыбнулся им:
– Bien, muchachos.[8] Так что там с североамериканцем? Мы закрыли это дело месяца два назад.
Они поглядели друг на друга, и Шеф заговорил проникновенным серьезным тоном, как обеспокоенный родственник:
– К несчастью, Мигель, как я сказал тебе по телефону, это дело, похоже, привлекло внимание за рубежом. Североамериканцы стали нажимать на нас, они хотят, чтобы мы снова открыли его, покопались в каких-нибудь бумагах. Что-то в этом духе.
Фортунато постарался, чтобы в его голосе не прозвучало недовольство:
– Ты же сказал мне, что он ничего собой не представляет.
– Он ничего собой и не представлял. Но у мистера Никто были жена и ребенок. Наверное, его жена поплакалась какому-то сенатору, что ее бедный муж убит, и в конце концов сенатор погнал волну. Для него это дешевое паблисити. – Он отхлебнул пива и с иронией добавил: – Знаешь, Мигелито, «права человека» сейчас в большой моде.
Фортунато принял это сообщение как должное и не стал задавать вопросов. Он мысленно задержался на первой части сказанного Шефом, на том, что у Уотербери была жена и ребенок. Это было то немногое, что он знал об американце, потому что Уотербери сам сообщил ему это в самом начале похищения, еще пытаясь придать ситуации некую видимость нормальности. Фортунато почувствовал, как на него опять надавил мертвый груз Уотербери, и тут же переключил внимание на то, что говорил Бианко.
– Гринго ведут переговоры о новом плане приватизации, и министру экономики нужно показать, что он сотрудничает с ними.
– Понимаю. Но почему ты выбрал меня вести дела с гринго?
– А твое лицо! – сказал Шеф. – Ну можно ли не поверить такому лицу! – Никто не среагировал на шутку, и Шеф продолжил: – Так вот, Мигель. Это случилось в твоем районе. Ты следователь высокого ранга по делам об убийствах, и у тебя за плечами более тридцати лет службы. Ты подходишь по всем статьям.
– Ты сам заварил эту кашу, Фортунато! – вмешался блондин. – От тебя требовалось помять его, а не убивать.
Шеф поморщился и попытался смягчить неловкость.
– Ладно, ладно, – сказал он блондину. – Американец плохо себя вел. Это всем известно. Сам виноват. Комиссар Фортунато один из лучших офицеров полиции. Я ему полностью доверяю. – Он снова обратился к Фортунато: – Это формальность. От тебя требуется только потрясти архивными папками, съездить на место преступления и угостить ее стейком, перед тем как она вернется домой.
– Ее? Кого это они присылают?
Шеф взглянул на блондина, и они оба заулыбались. Даже смуглый чуть просветлел. На вопрос ответил блондин:
– La Doctora Фаулер, из Джорджтаунского университета. Активистка движения за права человека и специалист по истории и культуре Перу.
– Перу?
Остальные трое, переглянувшись, улыбнулись.
– Так что, видишь, – продолжал Шеф, – ничего особенно сложного не предстоит. У гринго нет никакого желания ворошить это дело, но чертов сенатор выкручивает им яйца.
Из радио послышалась мелодия Пуглиесе, и Шеф поднял руку, чтобы все послушали первые такты:
– До чего же оно мне нравится! Чистое танго, без всяких финтифлюшек!
Верзилы встали, и Фортунато повернул голову, чтобы видеть их. Когда блондин молча уставился на него, у комиссара внутри похолодело, потом оба ушли, не подав ему руки. Фортунато проследил глазами за тем, как они направились к залитому светом выходу мимо игравших у дверей картежников.
– Кто прислал этих обезьян? – поинтересовался он.
Шеф вздохнул:
– Это вовсе не так просто, Мигель.
– Чьи они? Карло Пелегрини?
Услышав это имя, Шеф насторожился:
– С чего ты взял?
Фортунато бросил на него острый взгляд:
– Сам же втянул меня в это дерьмо! Так они от Пелегрини или нет?
Бианко отвел от него взгляд и уставился в темноту за его спиной:
– Это не так просто.
Задание заключалось в том, чтобы взять человека по имени Роберт Уотербери у входа в его отель на Калье-Парагвай и попугать его. Он не имел представления, кто такой Уотербери или кому нужно его помять, он знал только, что речь идет о каких-то записных книжках, с помощью которых Уотербери кого-то шантажировал. Уотербери не носил оружия и был смирным человеком, поэтому все казалось очень простым. Они его схватят, наденут наручники, приставят к голове пистолет и отвезут куда-нибудь за город. Может быть, надают немного, чтобы запомнил. Затем вытряхнут карманы, выкинут в грязь, и пускай добирается домой сам. И никаких объяснений: частью задуманного было заставить его поломать голову.
Фортунато покачал головой:
– Я взялся за это дело только ради тебя, а ты подсунул мне Доминго с этим его наркоманом. Как, скажи мне на милость, можно было работать в машине, набитой недоумками с распухшими от merca[9] носами? Как?
Шеф на миг раскрылся:
– Я не хотел Доминго. Предложили его они.
– Кто его предложил?
Шеф смотрел мимо него на старика, игравшего в карты.
– Послушай, Мигель, не спрашивай ты больше ничего, потому что я не могу тебе рассказать. – Потом командным тоном: – Но чтобы больше нигде не вякал имени Пелегрини. – Наверное, пожалев о своей грубости, он вскинул голову и добавил: – Дело выеденного яйца не стоит. Судья у нас Дуарте. Если понадобится о чем-то договориться, мы можем на него рассчитывать. Тебе нужно еще раз просмотреть expediente[10] и ознакомиться с материалами.
Шеф, наверное, не заметил иронии в предложении, чтобы Фортунато ознакомился с делом о преступлении, которое сам и совершил, но скорее всего он был прав. Есть преступление, которое является реальностью, и есть Дело, в котором реальность оставляет свои окаменелые следы. Две совершенно разные вещи, особенно в Буэнос-Айресе.
– А что с этим североамериканцем? Уотербери. Что мне еще понадобится о нем знать?
– Не так уж много. По-видимому, он был каким-то журналистом, но не очень известным. У него были трудности с деньгами, потому он и приехал сюда. Наверное, у него был какой-то план. – Шеф отвел глаза в сторону, потом снова поглядел на Фортунато. – Можешь остальное разузнать у этой гринго,[11] когда она приедет. Будешь выглядеть еще искреннее. – Шеф выбрал очередной орешек из стоявшего перед ним блюдечка. – Это не так уж трудно, Мигель. Походи с недельку со своим идиотским выражением, и все образуется само собой. – Он повеселел. – Знаешь что, в следующий уик-энд в «Эль-Вьехо» Альмасен поет Сориано. Своди сеньору доктор послушать настоящее буэнос-айресское танго, научи ее нескольким па. У нее весь этот идиотизм вылетит из головы.
– Она приезжает на следующей неделе?
– Sí, señor.[12] И будь к ней повнимательнее, – произнес Шеф. – Она в Аргентине в первый раз.
Глава вторая
Фортунато приехал встречать ее в Aeropuerto Ezeiza[13] с маленьким плакатиком, на котором было написано «La Doctora Fowler», и с шофером в безупречной синей униформе. В последний момент, чтобы делегация выглядела посолиднее, он прихватил с собой инспектора Фабиана Диаса.
Фортунато перед этим объяснил Фабиану, что новое расследование носит политический характер и будет вестись в темпе, который он назвал tranquilo.[14] Вообще-то Фабиано все свои расследования проводил в таком темпе. Он был придан одной из пяти patotas – групп следователей в гражданском, которыми руководил Фортунато. Фабиан занимался азартными играми и преступлениями против нравственности и пользовался этим как лицензией на право носить одежду, которую Фортунато считал чересчур легкомысленной для серьезного полицейского. Большинство дней он проводил на таинственных operativos[15] на ипподромах и футбольных стадионах, в участок наведывался всего на несколько часов и писал куцые рапорты, неизменно завершавшиеся фразой «расследование продолжается». Это ничего не значило, он регулярно взимал соответствующую мзду со сводников и устроителей нелегальных лотерей, а в оставшееся время арестовывал достаточное число преступников, чтобы выглядеть вполне презентабельным полицейским. Ему было около тридцати, волосы русые, а лицо – с обложки модного журнала. В участке его звали Ромео. К счастью, на этот раз он облачился сравнительно степенно, в спортивный пиджак в белую с черным клетку и черную футболку. Они высматривали женщину-гринго среди прибывающих пассажиров.
