Кейт О'Мара - Негодяйка
– Да здесь полно еды, – примирительно сказала Леони. – Что именно ты хочешь? – Она обращалась к нему, как к капризному ребенку.
– Хочу печенья.
– Печенья! Ты же только что позавтракал!
– Что, есть какое-то неписаное правило, запрещающее мне есть это чертово печенье, когда я этого хочу? – Роб уже был на взводе. На его лице промелькнуло выражение обиды.
– Роб… не надо.
– Что не надо?
– Давай не будем ссориться. Мы ведь только что были так счастливы.
– Я до сих пор счастлив, а ты нет? – Роб был по-прежнему агрессивен.
– Нет, когда ты так кричишь на меня. Мне никогда не приходило в голову, что ты вдруг захочешь печенья. Ты всегда так следишь за своим весом, поэтому я, естественно, его не покупаю. – Леони вдруг возвысила голос. – Мне кажется, твоя критика несправедлива. Я из кожи вон лезу, пекусь и о тебе, и о всей съемочной группе, добываю деньги, оборудование! Как ты думаешь, легко это – угодить сразу всем? Так вот нет, нелегко, скажу я тебе.
Роб прекратил свои поиски и молча слушал.
– Ты все сказала?
– Нет! – огрызнулась Леони. – Ты замечательный актер, я безумно люблю тебя, но с этого момента можешь сам покупать себе это проклятое печенье.
Роб просиял и расхохотался.
– Лео, ты бесподобна! Этот твой бешеный темперамент… я перед ним пасую. – Он заключил ее в объятия. – Давай не будем спорить. Ты же знаешь, как я люблю тебя.
Его настроение, ВАК всегда, сменилось с быстротой, подобной вспышке молнии. И эта непредсказуемость тоже добавляла ему шарма. В общем-то, Роб во многих вопросах до сих пор мальчишка, думала Леони, счастливо прижимаясь к его широкой груди. Теперь, на какое-то время, он будет вдвойне нежен и внимателен. Так всегда бывало после их ссор. Иногда Леони спрашивала себя, не боится ли он перегнуть палку, – ведь им обоим было известно, как безжалостна могла она быть в ярости, – и все же он не мог преодолеть искушения испытать силу своей власти над ней. Возможно, сам того не сознавая, Роб пытался хотя бы так, отстаивая свое мужское „я“, встать над ней, над ее успехом и славой.
Как бы то ни было, но сейчас Леони была счастлива, нежась в лучах спокойствия, пришедшего на смену буре. Она еще теснее прижалась к любимому, с наслаждением ощущая силу обнимавших ее рук.
– Ты действительно любишь меня?
– Обожаю. Ты – это лучшее, что было в моей жизни. И, конечно, я хочу, чтобы мы снимались вместе, нужно лишь подождать, пока для этого настанет подходящий момент. Чтобы нам обоим было хорошо.
Леони подняла на него взгляд, открытый и недоверчивый.
– На днях Найджел обмолвился, что у него есть пьеса – для нас двоих, – сказала она сладким голосом.
– Так давай за нее и возьмемся.
Она улыбнулась.
– Но ты даже еще не знаешь, что это за вещь.
– Не важно. Главное – что я буду с тобой.
– О дорогой! – Умиротворенная, она еще теснее прижалась к нему, легкими поцелуями осыпая его шею.
– И буду играть главную роль, получая при этом высшее вознаграждение, – добавил он.
Рассмеявшись, Леони игриво провела пальчиком по его плечу.
– Ты невозможен.
– Я знаю, потому-то ты и любишь меня, – с раздражающим самодовольством заявил Роб. – Ну ладно, а какие у тебя планы на сегодня?
– Ленч с Джастином Гамильтоном-Брауном из „Санди кроникл“. Как ты мог забыть об этом?
На лице Роба отразилось презрение.
– Проклятый журналистишка. Он не стоит того, чтобы так уж волноваться по поводу встречи с ним.
– Он писатель, а не журналист, – поправила Леони. – И, кстати, довольно неплохой.
– Не обманывайся на этот счет, все они одним миром мазаны, задают одни и те же идиотские вопросы. „Итак, скажите, мисс О'Брайен, – заныл, передразнивая, Роб, – чувствуете ли вы себя готовой взяться за леди Макбет? Может быть, вам стоит подумать о том, чтобы пригласить мистера Фентона на роль Гамлета?“ – Он ловко увернулся от пущенного в него Леони пустого пакета из-под сока и поймал его на лету. – „А теперь, мисс О'Брайен, давайте поговорим о вас и мистере Фентоне. Ах, вы не хотите? О, милая, наши читатели будут так разочарованы! Может быть, я тогда сам что-нибудь придумаю?“
Леони расхохоталась.
– Ты смешон, Роб.
– Не более, чем будешь выглядеть ты, когда выяснится, что я прав, – ответил он, направляясь в сторону спальни.
Леони последовала за ним, внутренне усмехаясь. Она молча наблюдала, как Роб натягивал красиво сшитые светлые брюки, как щелкнул застежкой кожаного пояса.
– Я явно похудел. Наверное, плохо питаюсь. – Он бросил на нее шаловливый взгляд.
– Ты выглядишь великолепно, – твердо сказала она.
– Знаю. – Он взял со столика бумажник и ключи и засунул их в задний карман брюк, исподтишка запустив свободную руку под полотенце, лаская ее грудь.
– Сукин сын. – Она, смеясь, оттолкнула его. – Лучше поторопись, а то опоздаешь.
Он быстро обулся и побежал к входной двери, на ходу застегивая золотые часы „Ролекс“.
– Может, заскочу попозже, – бросил он через плечо.
– Попробуй только не прийти, – крикнула она ему вслед, но ее голос утонул в грохоте, с которым хлопнула дверь.
Все еще прислушиваясь к удаляющимся шагам Роба, Леони скинула с себя влажное полотенце и схватила шелковый, цвета слоновой кости халат, валявшийся возле кровати. Накинув его, она поспешила на балкон, чтобы успеть полюбоваться, как бросится Роб к своему серебристому „мерседесу“, припаркованному в неположенном месте на соседней улочке. Она увидела, как, уже садясь в машину, он вдруг замер на мгновение, явно завороженный эффектной молодой девушкой с копной длинных, до талии, рыжеватых волос, пронесшейся мимо на „веспе“.
Словно почувствовав на себе взгляд Леони, Роб боязливо покосился на балкон. Пожав плечами, он забрался в машину, послав Леони ослепительную улыбку. Затем надел солнцезащитные очки, полюбовался собой в зеркальце, завел мотор и с ревом умчался в полуденную римскую жару.
Возвращаясь в прохладу дома, Леони мысленно возвратилась к рыжеволосой девушке на мопеде. Когда-то, очень давно, у нее самой были такие же волосы: роскошные, с медным отливом, и тоже до пояса. А сейчас… Она уставилась на свое отражение в одном из огромных зеркал, которых в квартире было множество. И сейчас рыжеватые кудри… немного темнее, намного короче… но лицо, которое они обрамляли, хотя и красивое, бесспорно принадлежало женщине за сорок. Она вполне годилась в матери той девушке… и мысль, которую она все время старалась гнать от себя, сейчас пронзила ее жгучей болью – а ведь она годилась в матери и Робу.
1
Рим задыхался от жары. Туристы, выплывавшие из Сикстинской капеллы, слепли от жгучего солнца, останавливались в дверях, беспомощно жмурясь, одуревшие от палящего зноя. Совсем как узники из последнего акта "Фиделио", подумала Берил Уиллоуби, тоже застрявшая на выходе в ожидании, когда же сдвинется толпа.
Она, бесспорно, знала толк в оперном искусстве. Любовь к музыке и привела ее в Италию в эти каникулы. Впервые она была за границей одна. Впервые за свои пятьдесят два года. Даже когда Арнольд был жив, они не слишком много путешествовали по миру – так, пару раз гостили в маленьком отеле в Бретани, медовый месяц провели в Париже, да еще был отвратительный тур на остров Тенерифе.
Арнольд не любил заграницу – ненавидел жаркое солнце и то, что он называл "мерзкой пищей", а еще страшно злился, когда не понимал чужого языка. Он предпочитал отдых на Озерах, так что за двадцать два года супружества они большей частью проводили отпуска именно там.
Арнольд, наверное, возненавидел бы Италию, думала Берил. Она же, напротив, была в восторге от страны и чудесно проводила время. Она обожала солнце, тепло, великолепную архитектуру, новую, незнакомую ей кухню, изобиловавшую приправами и маслом, густое красное вино. Их группа меломанов, с которой путешествовала Берил, уже посетила несколько европейских городов, но Рим, конечно же, произвел на нее наибольшее впечатление, а Италия стала ее любимой страной.
Единственное, что понравилось бы Арнольду в этой поездке, была музыка. Скажем, тот вечер в "Ла Скала" два дня назад – даже Арнольд согласился бы, что только ради того, чтобы послушать "Риголетто" Верди в этом бесподобном театре, стоило пересекать Европу. В конце концов, музыка была их единственным общим интересом. Именно она и связала их судьбы в те далекие годы.
Тридцатилетняя Берил не могла похвалиться особыми внешними данными. Прямые, мышиного цвета волосы, спортивная фигура; на миловидном, но довольно скучном лице выделялись лишь выразительные серовато-зеленые глаза. Но ее голос, мелодичное сопрано, был поистине великолепен. Единственное дитя стареющих родителей, посвятив себя нудной работе секретаря в одной из нотариальных контор, она не умела общаться со сверстниками и была болезненно стеснительной. За год до описываемых событий одна за другой последовали две смерти, унесшие и мать, и отца, и Берил осталась одна в их маленьком уединенном домике на окраине городка Эшбурна в Суссексе.
