Крейг Расселл - Кровавый орел
Во время одного следствия Фабелю довелось вдохнуть здешнюю ядовитую атмосферу, как говорится, обеими ноздрями – и несколько раз просмотреть в замедленном темпе снятый тут порнофильм, вещественное доказательство преступления. Сама природа его работы была такова, что Фабель обычно появлялся, так сказать, после последнего акта трагедии – когда на сцене уже лежал труп. Его задачей было опросить свидетелей, собрать улики – и восстановить картину преступления. Работа, как правило, медленная и кропотливая. А тут Фабель впервые мог быть свидетелем преступления, которое он расследовал. Он вынужден был предельно внимательно смотреть на телеэкран, с ужасом и отвращением наблюдая, как ни о чем не подозревающая порноактриска прилежно имитировала экстаз по стандартному безвкусному шаблону подобного рода фильмов. Ее бесстрастно, механически трахали трое мужчин в черных масках, а она вся извивалась и стонала, отрабатывая свой наверняка не очень большой гонорар. Зная, что произойдет в следующую минуту, смотреть на ее до смешного преувеличенное сексуальное упоение было жутко. Что обычно могло вызывать отвращение или заводить, теперь только леденило душу. Внезапно один из мужчин экономным профессиональным движением ловко накинул ей на шею кожаную удавку. В первый момент актрисулька несколько оторопела: так не договаривались! Этого не было в сценарии! Впрочем, Фабель не знал, существуют ли какие-то сценарии у таких фильмов. После секундной растерянности девушка стала подыгрывать – делать вид, что петля на шее ее зверски возбуждает. Однако мужчина затягивал удавку все сильнее и сильнее. И притворный экстаз девушки сменился сначала испугом, а потом неподдельным ужасом. Она исступленно заметалась, но было уже поздно. Попытка вырваться неуловимо сменилась судорогами агонии…
Они так никогда и не поймали ее убийц, и несчастная присоединилась к толпе возмущенных покойников из кошмаров Фабеля.
Тот видеофильм был снят где-то здесь, за одним из наглухо закрытых окон.
Не исключено, что в доме на этой улице прямо сейчас снимают другой фильм в том же роде – и с таким же финалом…
Еще один поворот – и ошеломляющее возвращение в нормальную жизнь: по обе стороны улицы – заурядные четырехэтажные жилые дома с темными в этот час окнами. После кварталов разврата тишина, покой и отсутствие кричащего света казались странными. Еще поворот – и новая улица, внешне еще более банальная. Но как раз тут их поджидало нечто незаурядное. Вокруг полицейского кордона собралась большая группа зевак – наверное, жильцы ближайших домов, которых любопытство выгнало в дождь и рассветную тьму. Внутри прямоугольника, обозначенного желтой ограничительной лентой, у жилого дома постройки 1950-х годов стояло несколько полицейских машин.
Фабель посигналил, и обермейстер средних лет принялся вежливо, но энергично оттеснять толпу, освобождая проезд. У одних зевак были приличествующие случаю торжественно-мрачные физиономии. На лицах других светилось бесстыже-веселое любопытство. Кто-то был одет нормально – откуда-то возвращался или куда-то шел. Однако у большинства под куртками или плащами были пижамы. Некоторые, в домашних тапочках посреди луж, вампирски тянулись посмотреть через головы других. Наметанный взгляд Фабеля, привычный к скоплениям зевак у места преступления, машинально выхватил из толпы необычную фигуру. Зеваки расступались неохотно, и, пока машина двигалась вперед короткими рывками, Фабель смог хорошо разглядеть странного старика: под семьдесят, невысокого роста – не больше метра шестидесяти пяти, – очень коренастый. Плоское скуластое лицо и маленькие цепкие зеленые глаза, которые даже в неверном свете фонарей светились ярким холодным огнем. Явно с Востока. Прибалт? Поляк? Или из еще более далекой страны? На одних лицах в толпе читался рассеянный интерес, на других угадывалось вульгарное нездоровое любопытство. А выражение на лице старика не поддавалось истолкованию. И, в отличие от прочих, он не был сосредоточен на суматохе полицейских у дома: он словно прикипел взглядом к Фабелю за опущенным стеклом бокового окна «БМВ». Обермейстер, заслонив старика, наклонился к Фабелю. Тот показал удостоверение уголовного розыска. Полицейский выпрямился, отсалютовал, махнул коллеге: «Пропусти!» – и отошел. Фабель поискал глазами коротышку с люминесцентными глазами, но тот словно сквозь землю провалился.
– Вы обратили внимание на старика? – спросил он Вернера Мейера.
– Какого старика?
– А вы? – Фабель повернулся к Анне и Паулю. – Вам он не бросился в глаза?
– Увы, шеф, – ответила Анна.
– Что за старик? – поинтересовался Пауль.
– А, проехали… – Фабель пожал плечами и подрулил к полицейским автомобилям у входа в дом.
Квартира, где было совершено преступление, находилась на четвертом этаже. Лестничную клетку скупо освещали полусферы настенных ламп – по одной на каждой площадке. Поднимаясь по лестнице, Фабель и его команда несколько раз прижимались к стене, чтобы пропустить идущих сверху полицейских в форме или судмедэкспертов. Никто их не приветствовал. Лица встречных были мрачны и замкнуты – и бледны явно не из-за дурного электрического света. Фабелю стало ясно, что наверху их ожидает что-то необычное. Что-то гораздо более страшное, нежели обычное преступление.
На лестничной площадке последнего этажа стоял, сложившись почти пополам, молоденький полицейский в форме. Парень был похож на марафонца после финиша: спина колесом, руки висят плетями у колен. Вдобавок он громко сопел, словно пытался отдышаться от бега. Он был так поглощен своим дыханием и изучением царапин на линолеуме, что Фабелю пришлось сунуть свое удостоверение под его склоненное лицо. Лишь тогда полицейский отреагировал, выпрямился и встал по стойке «смирно». Виновато хлопая глазами, рыжий вихрастый малый, с россыпью веснушек на лице, особенно ярких из-за смертельной бледности, быстро сказал:
– Извините, герр гаупткомиссар, я вас не заметил.
– Ничего страшного, – отозвался Фабель, по-отечески кладя руку на плечо стоящему навытяжку полицейскому и пытаясь заглянуть ему в глаза. – Ну как, отпустило?
Немного расслабившись и перестав моргать, полицейский кивнул. Фабель дружелюбно улыбнулся:
– Твое первое дело?
Юный полицейский впервые посмотрел Фабелю прямо в глаза:
– Нет, герр гаупткомиссар. Не первое. Но самое поганое… Никогда не видел ничего подобного…
– А меня, боюсь, уже ничем не удивишь, – произнес Фабель со вздохом.
Немного отставшие Пауль Линдеманн и Анна Вольф теперь присоединились к Фабелю и Вернеру Мейеру. Стоявший у двери квартиры полицейский в плаще-накидке ответственного за фиксацию места преступления вручил каждому из них по паре бледно-голубых бахил и белых хирургических перчаток. После того как они оделись, Фабель кивнул на дверь:
– Ну что, двинули?
В прихожей бросилась в глаза свежесть краски на стенах, словно здесь только-только закончили ремонт. Стены были бледно-желтого цвета: приятного, но какого-то уж очень невыразительного. Дверь в комнату. Дверь в кухню. И ближайшая – в ванную. Фабель первым делом заглянул туда. Тесновато, но очень чисто. И опять впечатление совсем недавнего ремонта. Казалось, этим помещением никто по-настоящему не пользовался. В ванной комнате обжитого дома на всех горизонтальных поверхностях какие-то флаконы, баночки-скляночки, тюбики и прочая полезная мелочь. А тут полок раз два и обчелся, и на них хоть шаром покати. Вторая дверь была широко распахнута и вела в единственную комнату – спальню и гостиную одновременно. Эта комната, и без того небольшая, казалась еще меньше из-за маленькой толпы полицейских и судмедэкспертов. Впрочем, каждый был при деле. С места на место переходили часто, лавируя между другими. Странный молчаливый балет.
Едва войдя в комнату, Фабель отметил про себя диковинную торжественную мрачность на лицах присутствующих. Она вроде бы и соответствовала ситуации, но на самом деле подобное поведение – большая редкость. На месте преступления, рядом с покойником или покойниками, видавшие виды сотрудники никогда не делают постных лиц. Обычно царит юморок висельников: черные шуточки позволяют тем, кто имеет дело со смертью, дистанцироваться от происходящего и хоть как-то оберегать себя от душевных травм. Сегодня все словно языки проглотили. И ходили как зомби. Похоже, на этот раз смерть исхитрилась и этих ёрников-балагуров за живое зацепить – и костлявой рукой щекотнуть их почти зачерствелые сердца.
Взглянув на кровать, Фабель понял, почему сегодня все ведут себя как-то по-особенному. За его спиной Вернер Мейер, тоже человек бывалый, тихо ругнулся:
– Дерьмо!..
В комнате словно взорвалась бомба с красной краской. Широкие лучи крови разлетелись от кровати во все стороны и лежали на ковре, на мебели и на стенах. Простыня на кровати была залита темной липкой кровью почти вся – от конца и до конца и во всю ширину; даже воздух, казалось, был пропитан густым медным запахом крови. Центром этого кровавого извержения было распятое тело женщины, привязанной за запястья и лодыжки к стойкам кровати. Фабель затруднялся определить ее возраст – скорее всего между двадцатью пятью и тридцатью годами. Туловище несчастной было вскрыто от шеи до середины живота, ребра развернуты от грудины вверх и в стороны – так что грудная клетка напоминала остов корабля. Перерубленные ребра белели в спутанной массе изрезанного мяса и поблескивающих темных внутренностей. Легкие, два черных комка в пене более светлой крови, лежали у женщины на плечах: одна доля справа, другая слева – как погоны.
