Вильям Хортсберг - Сердце Ангела
— Это город чужаков, — заметил он. — Я тоже чужак.
— Откуда вы?
— Ну, скажем, я просто путешественник. — Сифр взмахом руки разогнал клуб дыма, блеснув перстнем с изумрудом, к которому не зазорно было бы приложиться и самому Папе.
— Прекрасно. Итак, — почему вы спросили меня о Джонни Фаворите?
Официант поставил на стол напитки, помешав нашему разговору не более, чем скользнувшая мимо тень.
— У этого парня был приятный голос. — Сифр поднял бокал на уровень глаз, как это принято в Европе, и выпил. — Я уже говорил, что не переношу джазовой музыки; слишком громко и грубо для моего слуха. Но Джонни, стоило ему захотеть, мог петь нежно, как исполнитель романсов. Я взял его под крыло, когда он только начинал. Неотесанный, тощий паренек из Бронкса. Сирота. «Фаворит» — это сценический псевдоним, настоящее имя — Джонатан Либлинг. Вам известно, что с ним стало?
Я не имел о том ни малейшего понятия.
— В сорок третьем Джонни призвали в армию. Благодаря своему таланту, ему удалось получить назначение в особую музыкально-театральную часть, и в марте, оказавшись в Тунисе, он присоединился к шоу-труппе. О том, что случилось дальше, у меня нет подробных сведений. В общем однажды, во время представления, начался воздушный налет. «Люфтваффе» превратили сцену в решето. Почти все артисты были убиты, А Джонни, получивший ранения в голову, едва выкарабкался из могилы. Впрочем, он уже не был прежним Джонни. Я не разбираюсь в медицине и поэтому не могу описать его состояние. По-моему, это называется «шок после бомбежки».
Я подтвердил, что мне знаком такой термин.
— Вот как? Вы были на фронте, мистер Энджел?
— Несколько месяцев, в самом начале войны. Я оказался среди тех, кому повезло.
— Что ж, с Фаворитом получилось иначе. Его переправили через океан совершенно невменяемым.
— Очень жаль, — заметил я, — но в чем, собственно, моя задача, вы не могли бы уточнить?
Сифр загасил сигару в пепельнице и покрутил в пальцах пожелтевший от времени мундштук из резной слоновой кости — там по спирали крутилась змея с головой кричащего петуха.
— Будьте терпеливы, мистер Энджел. Постепенно мы доберемся до сути. Итак, не являясь формально агентом Джонни, я, тем не менее, оказал ему определенную помощь в самом начале его карьеры. У меня обширные связи. Чтобы узаконить эту помощь — добавлю, значительную, — мы подписали контракт. Подробнее я объяснить не могу, поскольку в этом соглашении были пункты, оговаривающие конфиденциальность.
Итак, состояние Джонни казалось безнадежным. Его отправили в клинику для ветеранов в Нью-Хемпшире. Все шло к тому, что остаток дней ой проведет в больничной палате. Жертва войны… Но у Джонни были друзья и деньги, много денег. Хотя он и слыл человеком расточительным, его заработки за два года до ранения оказались весьма велики — больше, чем способен промотать один человек. Некоторая сумма была инвестирована, и агент Джонни получил права поверенного.
— Сюжет становится все более запутанным, — заметил я.
— В самом деле, мистер Энджел! — Сифр постучал мундштуком по краю пустого бокала, извлекая звук, подобный звону далекого хрустального колокольчика. — Друзья Джонни добились, чтобы его перевели в частную клинику на севере штата. Там применили какой-то новомодный метод лечения. Результат тот же: Джонни остался кретином. Только расходы на этот раз были оплачены из его кармана, а не из государственного…
— Вы знаете имена этих друзей?
— Нет. Надеюсь, вы не думаете, будто моя благотворительность беспредельна. Напротив, мой непреходящий интерес к Джонни Либлингу касается лишь нашего соглашения. Ведь я так и не видел Джонни с тех пор, как он ушел на фронт. Вопрос в следующем: жив он, — или мертв? Раз или два в год мои поверенные связывались с клиникой и получали заверенное нотариусом подтверждение того, что Джонни все еще среди живых. Это положение оставалось неизменным до конца прошлой недели.
— И что же случилось в конце прошлой недели?
— Нечто весьма странное. Клиника Джонни находится в пригороде Покипси. Оказавшись там неподалеку по своим делам, я решил навестить старого приятеля. Мне захотелось увидеть, что сделали с человеком шестнадцать лет пребывания на больничной койке. Но в клинике сказали, что по будням приемные часы у них ограничены. Я решил настоять на своем; появился дежурный врач и сообщил, что Джонни, мол, проходит специальную терапию и его нельзя беспокоить до следующего понедельника.
— Похоже, они хотели, чтоб вы убрались.
— Верно. Манеры этого типа не внушали доверия. — Сифр положил свой мундштук в кармашек жилета и сложил руки на столе. — Я задержался в Покипси до понедельника и вернулся в клинику точно в часы приема. Доктора я больше не видел, но, услышав, что мне нужен Джонни, девушка в регистратуре спросила, не родственник ли я ему. Разумеется, я сказал «нет». Тогда она заявила, что посещать пациентов разрешено только родственникам.
— А раньше они об этом не сказали?
— Ни слова. Я возмутился. Признаюсь, устроил небольшой скандал, что было ошибкой. Регистраторша пригрозила вызвать полицию, если я тотчас же не уйду.
— И что вы сделали?
— Я ушел. А что оставалось? Это частная клиника, и я не хотел нарываться на неприятности. Вот почему мне нужна ваша помощь.
— Вы хотите, чтобы я отправился в клинику?
— Именно. — Сифр выразительно развел руками, словно давая понять, что ему скрывать нечего. — Во-первых, я хочу знать, жив ли Джонни Фаворит, — это очень важно. И если жив, то где он находится.
Сунув руку во внутренний карман пиджака, я вытащил маленькую записную книжку в кожаном переплете и цанговый карандаш.
— По-моему, это проще пареной репы. Будьте добры, адрес и название клиники.
— «Больница памяти Эммы Додд Харвест», она находится к востоку от города, на Плезэнт Вэлли-роуд.
Я записал название и спросил имя доктора, выпроводившего Сифра.
— Фаулер. Кажется, его звали Альберт или Альфред. Я записал и это.
— Фаворит зарегистрирован под собственным именем?
— Да. Джонатан Либлинг.
— Пожалуй, этого достаточно. — Я спрятал книжку и поднялся. — Как мне связаться с вами?
— Лучше всего через моего адвоката. — Сифр разгладил усы кончиком указательного пальца. — Надеюсь, вы не покидаете меня? Я полагал, мы отобедаем вместе.
— Жаль отказываться от угощения, но если я потороплюсь, то успею в Покипси до закрытия клиники.
— В клинике нет приемных часов для посторонних. Вас не пустят.
— Зато пустят коллегу-медика. На этом держится любое мое прикрытие. Если я буду ждать до понедельника, это обойдется вам дороже. Я беру пятьдесят долларов в день плюс издержки.
— Что же, для хорошей работы сумма невелика.
— Работа будет выполнена на пять с плюсом. Я позвоню Уайнсэпу, как только что-нибудь прояснится.
— Прекрасно. Рад был познакомиться с вами, мистер Энджел.
Провожаемый насмешливым взглядом метрдотеля, я забрал из гардероба пальто и «дипломат» и вышел из ресторана.
Глава третья
Мой «шеви», купленный шесть лет назад, стоял в «Ипподром Гэридж» на Сорок четвертой улице, рядом с Шестой авеню. От этого легендарного театра осталось лишь название. Когда-то в «Иппе» танцевала Павлова, а местным оркестром дирижировал Джон Филип Суса. Теперь здесь воняло выхлопными газами, а единственная музыка, доступная уху, доносилась из маленького приемника в конторе, в редких паузах между пулеметной испанской скороговоркой диктора-пуэрториканца.
К двум часам дня я уже катил по Вест-Сайдскому шоссе. «Великий Исход» машин из города, знаменующий наступление уик-энда еще не начался, и движение по Сомилл Ривер-парквэй было небольшим. Остановившись у супермаркета, я купил себе пинту «бурбона», чтобы не скучать в дороге. К тому времени, как я добрался до Пикскилла, от пинты осталась половина, и я убрал бутылку в «бардачок», дабы не скучать и на обратном пути.
Я ехал по объятой тишиной, заснеженной сельской местности. Стоял чудесный денек, и жаль было нарушать его хит-парадом аденоидных голосов вещавших по радио недоумков. После серой городской слякоти все вокруг казалось белым и чистым — пейзаж в духе бабушки пророка Моисея.
В начале четвертого я добрался до окраин Покипси и свернул на Плезэнт Вэлли-роуд. Миновав поселок и проехав еще миль пять, я увидел окруженное стеной поместье с фигурными коваными воротами и большими бронзовыми буквами на кирпичной стене: «БОЛЬНИЦА ПАМЯТИ ЭММЫ ДОДД ХАРВЕСТ». Свернув на посыпанную щебенкой подъездную дорожку, я с полмили петлял в зарослях болиголова, прежде чем передо мной возникло шестиэтажное здание из красного кирпича, построенное в георгианском стиле, и снаружи скорее смахивающее на студенческое общежитие, чем на клинику.
