Джек Хиггинс - Ад всегда сегодня
— Слышу, слышу, уже иду. — Он щелкнул замком и неожиданно улыбнулся. — А, это ты, Джек, привет.
Молодой мужчина, ровесник хозяина, прислонившись к стене, не успев снять палец с кнопки звонка, весело ответил:
— Ну ты и копаешься!
Фокнер распахнул дверь пошире и впустил гостя. Молодой человек в безукоризненном смокинге и наброшенном на плечи плаще с бархатным воротником привычно переступил высокий порог.
Хозяин захлопнул дверь, шагнул в гостиную и вытащил сигарету из серебряной шкатулки. Джек следил за ним внимательным взглядом.
— Выглядишь ты не лучшим образом.
— Не трудись, я все равно испытываю к тебе добрые чувства, — рассмеялся Бруно.
Морган обвел глазами комнату, его взгляд споткнулся о трубку, снятую с телефона и лежавшую рядом на маленьком инкрустированном столике. Вздохнув, он подошел и аккуратно положил ее на рычаг.
— Так я и думал. Все мои попытки в течение трех часов дозвониться до тебя не увенчались успехом.
Фокнер невозмутимо пожал плечами.
— Двое суток работал как каторжный… А потом снял трубку и завалился спать. А что случилось, Джек? Чего ты пришел?
— Что с твоей памятью, Пракситель?[2] Сегодня день рождения Джоанны. Она прислала меня за тобой.
— Боже мой, клянусь, совсем вылетело из головы! Уже, пожалуй, не отвертеться?
— И не мечтай. Всего лишь восемь вечера, — ухмыльнулся Джек.
— Черт возьми! Не сомневаюсь, что Джоанна, как всегда, зазвала целую толпу зануд. И потом, я забыл про подарок, — уныло вспомнил Бруно.
Жестом фокусника, в преддверии бурных аплодисментов, Морган вынул из кармана кожаный футляр и положил его на стол.
— Жемчужное колье… Всего-навсего целых семьдесят пять фунтов. Прямо от «Хамберта». Я позволил себе записать его на твой счет.
— Воздам сторицей, Джек! — засмеялся хозяин. — Не могу передать, как я намучился с этими чудовищами! — Он махнул рукой в сторону скульптуры и отправился в ванную сбривать двухдневную щетину.
Гость, сбросив плащ на кресло, приблизился к скульптуре и застыл в созерцании.
Конечно, далекий от искусства новичок не назвал бы классикой эти четыре женские фигуры, сработанные в натуральную величину, хотя и было в них что-то от ранних образов Генри Мура.[3] От группы застывших женщин веяло холодом и ужасом. Джек передернул плечами.
Хлопнула дверь в ванной, и Бруно в махровом халате ласково хлопнул приятеля по плечу.
— Ну, как тебе?
— Ты добавил еще одну… А ведь спорил с пеной у рта, что три — классическая триада, что все остальное от лукавого…
Скульптор пожал плечами.
— Пять недель назад, когда я впрягся в эту работу, мне казалось, что и одной хватит с лихвой. Потом замыслы стали расти, грузнуть, пухнуть словно грибы после дождя… Хуже всего, что я уже не в силах оторваться.
— Знаешь, дружище, но это же чудо, лучшее из того, что ты когда-либо совершил!
Фокнер ответил, помолчав с полминуты. В голосе его были усталость и сомнение.
— Я не спешил бы с выводами. Кажется, все еще чего-то недостает. Нарушены пропорции, нет какого-то равновесия и, как следствие, покоя или ужаса. Наверное, придется прибавить к ним еще одно чучело.
— По-моему, хватит.
— Мне видней, дружище. Ну да черт с ней, работой, глина может подождать, а Джоанна вряд ли. Пойду переоденусь — и вперед.
Он вернулся в ванную, а Джек запустил руку в шкатулку, вытащил сигарету, с удовольствием затянулся ароматным дымом и громко, чтоб его было слышно, спросил:
— Что ты думаешь о последнем случае этого Дождливого маньяка?
— Только не говори, что он еще кого-то грохнул. Сколько уже всего, четыре?
Морган протянул руку к газете, лежавшей на кресле у камина.
— Сейчас узнаем подробности. — Он пробежал глазами колонки и крикнул: — Нет ничего. Ага, это вчерашний вечерний выпуск, а жертву нашли позже, в девять.
— Где это случилось? — спросил Фокнер, выходя из ванной и застегивая вельветовую куртку.
— Неподалеку от парка, — кивнул Морган и поморщился. — Ты что, не думаешь переодеваться?
— А я что, по-твоему, голый? — возмутился Фокнер.
— Ты отлично знаешь, о чем я говорю.
— Для кого мне выряжаться? Для своры чопорных придурков? Никогда! Когда мы с Джоанной решили пожениться, она дала слово принимать и терпеть меня таким, каков я есть. Примерно таким, как сейчас. — Он снял с вешалки плащ и накинул его на плечи. — Единственное, в чем я не сомневаюсь, это то, что, прежде чем попасть на «ярмарку тщеславия»[4] у Джоанны, я должен промочить горло.
— Обойдешься. Нет времени, — отрезал Джек.
— Не мели ерунды. Нам все равно по пути не миновать бар «Кинг», так ведь? А пару минуток всегда можно найти.
— Черт с тобой! Сдаюсь, но только по глотку.
Фокнер расплылся в улыбке, и сразу оказался моложе и симпатичней.
— Честное-пречестное. Ну, идем.
Он потушил свет, и оба вышли в дождь.
Бар, куда они заглянули, был непривычно пуст, а его хозяин, Харри Медоуз, добродушный бородач лет пятидесяти, читал газету за стойкой. Кинув взгляд на посетителей, он улыбнулся:
— Добрый вечер, мистер Фокнер. Рад вас видеть, мистер Морган.
— Привет, Харри. Плесни-ка нам два стаканчика бренди.
— Мне полстаканчика, — вмешался Морган, — я за рулем.
Фокнер вытащил сигарету из пачки и закурил, пока Медоуз ловко протирал бокалы, смотрел сквозь них на свет и наполнял золотой влагой.
— Что-то тихо у тебя сегодня, — заметил Бруно.
— Еще рано, — предположил Морган.
— Сегодня клиентов не будет, готов держать пари. — Медоуз придвинул к ним газету, сложенную на странице с крупным заголовком «Дождевой Любовник снова дал знать о себе». — Пока этот сукин сын разгуливает на свободе, никто и носа не высунет на улицу. Он всегда выходит на охоту в дождь. Ему, видите ли, нравится убивать под шорох капель. Куда только смотрит эта чертова полиция!
Фокнер отпил из своего бокала и покосился на газету.
— Ручаюсь, что издатели заплатили ему за сенсацию фунтов пятьдесят, не меньше, — усмехнулся Джек.
— Скорее всего какой-нибудь репортер сам крадется дождливыми ночами, лишь бы было о чем писать и что читать, — добавил Фокнер, осушая стакан.
Харри Медоуз согласно кивнул.
— Скажу вам, приятели, у меня мороз по коже, стоит лишь о нем вспомнить. Но ручаюсь, сегодня на улицах не встретишь одинокую дамочку.
Двери неожиданно скрипнули и впустили молодую женщину лет девятнадцати, может быть, двадцати, не старше. Такой тип красоток, у которых всего слишком много (огня во взгляде, косметики на лице, нейлоновой откровенности ног), нравится почти всем мужчинам, невзирая на доступность и вульгарность, а может, именно поэтому. Девушка была одета в черный лаковый непромокаемый плащ, красную полоску материи, которой не хватило бы на мужской носовой платок, вместо юбки и высокие обтягивающие кожаные сапоги. Она окинула равнодушным взглядом бар, посетителей, стаканы в их ладонях, без страха пошла в дальний неосвещенный угол и уселась на табурете, не заботясь, что плащ распахнулся и крошечная юбка поползла вверх. Достав из сумочки дешевую пудреницу, она занялась макияжем.
— И все-таки нашлась куколка, которая не из пугливых, — кивнул Фокнер в угол.
Джек Морган ответил ему улыбкой и добавил:
— Скорее всего она не читает газет. Наверное, запомнила не все буквы алфавита. Страшно подумать, что с ней случилось бы, наткнись она в эту ночь на Любовника Дождя.
— Зато я отчетливо представляю, что стало бы с ней, попади она в мои руки, — кровожадно прищурился Фокнер.
Медоуз с серьезным видом покивал головой.
— Ага, если принять во внимание ее «боевую раскраску» и длину юбки, то неизвестно, кто остался бы после вашей встречи в живых.
Фокнер оторвался от стакана:
— Значит, она проститутка?
Харри Медоуз лишь пожал плечами вместо ответа.
— Что за вопросы!
— Черт тебя подери, Харри! Ведь она, как и все мы, тоже хочет кушать. Сам живи, но и другим дай пожить. Налей-ка, Харри, ей за мой счет, а нам с Джеком повтори.
— Желание клиента — закон, — деловито ответил Медоуз.
Он вышел из-за стойки, отодвигая пустые столы, прошел в конец зала и склонился над юной дамочкой. Девушка нехотя обернулась, бросила оценивающий взгляд на толстяка и… — о, диво! — кокетливо покачала кудрявой головкой. Медоузу пришлось прогуляться к стойке и обратно, чтоб подать ей джин с тоником. Фокнер не мог оторвать от нее глаз, пока Морган не похлопал его ласково и требовательно по плечу.
— Пора, Бруно, хватит. Не суй свой нос, куда не следует. Потом, мы и так опаздываем.
— Не принимай близко к сердцу, — проворчал приятель.
Девушка поднесла бокал к губам, а он погладил ее прямую спину, еще раз обнял взглядом ее притягательную фигурку в распахнутом плаще с блестящими от дождя нейлоновыми коленками и внезапно расхохотался.
