Владимир Орешкин - Вдох Прорвы
Я, конечно, протестовал, но понимал в то же время, что от меня ничего не зависит.
Это было странное, и как я понимаю сейчас, не совсем ординарное ощущение. Словно бы шел-шел, и пришел в местность, про которую ничего не знал. В какую-нибудь Австралию, где живут утконосы и кенгуру, и летают по небу странные птицы.
Здесь, среди чудовищных вулканов, всесокрушающих тектонических разломов, и пугающих всполохов атмосферы, — я был песчинкой, не приспособленной для дальнейшей жизни.
Так что, мне оставалось только свернуться калачиком, под своим одеялом, и трястись от страха, а затем входить в ступор. Потому что, ничего и никогда от меня не зависело. Моя жизнь… Хозяином которой, — я не был.
У нее был какой-то другой хозяин, — до сегодняшнего дня я его не знал, даже не подозревал о нем. Не знал и сейчас. Но уже догадывался о его существовании.
Уже знал, что ничего не значу. Не имею никакой цены, не представляю никакой ценности.
И еще, окончательно как-то, меня пугала мысль, — что так бывает со всеми. Со всеми, кто живет и жил на Земле. Просто, когда это происходило или происходит с ними, никому не бывают интересны их проблемы. Так что никому и не интересно, — как это бывает.
Когда все заканчивается…
Какое мне дело до остальных. Когда это произошло со мной… Почему я? Почему именно я, — когда мне всего двадцать восемь, и впереди огромная бесконечная жизнь.
Казалось бы.
И, когда мне, в моем полуобморочном состоянии, виделось, что моя жизнь — бесконечна, что-то ужасное отходило от меня. А когда виделось, что я сейчас, и вот-вот умру, — накатывало снова.
Так что, оставалось, то покрываться под одеялом потом, то ощущать вокруг себя, под тем же одеялом, кладбищенский холод.
Ничего другого вокруг меня не было…
2Странно, — я хорошо и спокойно спал… Настолько хорошо и спокойно, что утром не сразу вспомнил то, что вчера случилось со мной.
Проснулся в каком-то удивительно хорошем расположении духа, как когда-то в детстве, чувствуя удивительную легкость в теле, с по-особенному какой-то ясной головой, как когда-то: с предощущением счастья, которое обязательно придет ко мне сегодня.
Как же иначе: «Реал» два — один выиграл у «Милана», — придется Пашке раскошелиться на три бутылки пива, две мне — одну ему, от моих щедрот…
Но я же не досмотрел футбол. Вообще, не знаю счет… Я…
Нет… Я вчера, как самая банальная девчонка, свалился в обморок. Нашел место, не где-нибудь, а в метро, на эскалаторе, — мог бы, если бы не повезло, угрохаться вниз, летел бы, кувыркаясь и сшибая всех на пути. Авитаминоз. Отсутствие апельсинов в пище, лимонов, бананов, капусты, вообще всякой зелени… Одни пельмени, каждый день пельмени, утром, вечером и в обед. От этих пельменей, — в которых понамешано черт знает что, одни отходы. Попался какой-нибудь крысиный яд, крысу закатали в тесто, досталось мне. Вместе с ядом. Отсюда — обморок… И отсюда мораль, — больше никаких пельменей. Свари мясо, если хочешь мясо, ешь редиску и укроп, — никаких полуфабрикатов. Новая жизнь.
Протянул руку к трубке, набрал Пашкин номер:
— Чего тебе? — спросил он, сонным голосом.
— Ну как? — спросил я, с тайной надеждой.
— Поставлю, поставлю… Ты хоть знаешь, Мишка, сколько сейчас времени?.. У тебя что, часы встали, — половина шестого утра… Или крыша от счастья поехала?
— Какой счет, мазила?
— Ты что, заснул перед ящиком, — от азарта?.. Один — ноль, какой же еще.
Но все равно было в мою пользу. Хоть и так…
После работы мы ушли в подсобку, купили еще сушеных кальмаров, и пригласили для компании Витьку Ненашева, со своим пивом.
— Третьим будешь? — спросили мы его.
— Всегда, — строго ответил он.
Зарабатывать бабки на гарантийном обслуживании холодильников, сложно, почти невозможно. Поэтому на «гарантийке» держат салаг холодильного бизнеса. Чтобы салага годик-другой набирался опыта, входил в курс дела, осваивал азы конкурентной борьбы, и науку общения с клиентурой. Через пару лет, если освобождалось место, можно было превратиться в черпака, то есть перейти в бригаду, которая занималась обыкновенным ремонтом, — и это голубая мечта всех нас, поскольку деньги там совсем другие, а не одна жидкая зарплата, как сейчас.
Наше ЗАО «Нептун», — почему Нептун, при чем здесь Нептун, с какой стати, никто не знал, да никого это не волновало, — занимал часть подвала в «сталинском» доме на проспекте Мира. Когда-то в застойные времена здесь хозяйничал гастроном, потом был книжный склад, после него эти подвальные катакомбы поделили между собой штук шесть мелких шарашек, одна из которых и называлась красиво, ЗАО «Нептун», — лучшее в столице гарантийное и постгарантийное обслуживание бытовых и стационарных холодильников.
Где в наше время можно найти работу лучше? Я бы даже сказал по-другому: где в наше время можно найти работу?.. Когда на любой стройке, куда только и можно попасть, тебе будут платить столько, что не только рассчитаться за квартиру, на еду будет не хватать.
У нас по-божески… Начальство понимает, левого навара у гарантийщиков нет, поэтому мы получаем даже больше, чем во второй бригаде, хотя изо всех сил рвемся туда. Хотя там зарплата меньше.
Я вот мыкаюсь здесь полтора года и получаю в месяц шесть с половиной тысяч. Столько же Пашка. Ненашев, как одногодок, — шесть ровно… Кроме этого, раз в месяц — премия. Если не пить на рабочем месте, если нет жалоб от клиентов, если выполняешь план, если не опаздываешь на работу, и, самое главное, если ты не болеешь. То есть, если ты этот месяц и предыдущий не болел, то за этот месяц ты получишь еще три тысячи рублей… В сумме — больше трехсот баксов. Для салаг, мечтающих стать черпаками, — нормально… Если не нормально, никто никого не держит. Безработных — половина Москвы.
В подсобке — еще с гастрономовских времен цинковый разделочный стол, покрытый драной клеенкой и старой прессой, стеллажи с запчастями, сгоревшие моторы, паяльные лампы, с десяток стульев и зарешеченное окно высоко вверху, у самого потолка.
Сортир — в конце коридора. Все удобства.
— Епифан машину купил, — сказал Пашка, — «Опель», я сегодня ее видел, он на нее не надышится, пылинки сдувает… Еле ездит, такая старая, — раритет, но на ходу. Синяя.
Епифан, наш бывший коллега, четыре месяца назад перешедший во вторую бригаду. И уже «Опель».
— Обмыть не обещал? — спросил я, с надеждой.
— Как же… — ответил Пашка.
— Тогда поднимем бокалы за мадридский «Реал», королевский футбольный клуб. Там игрок получает в год по два миллиона баксов. И за каждый забитый гол — отдельно.
В общем-то, я сказал обычную фразу. Чтобы показать Пашке его место, и чтобы уесть счастливчика Епифана. Но про миллионы получилось как-то скучно, без энтузиазма. Словно сказал и понял, что сморозил какую-то глупость.
Какую глупость, никакой глупости. Но словно сказал что-то неинтересное, скучное, — сродни этой самой глупости… Потому что, кому они нужны, эти миллионы, когда отрубишься как-нибудь на эскалаторе еще раз. На этот, — в последний. И все твои миллионы, — коту под хвост.
— Мужики, — сказал Ненашев, — когда разбогатеем, давайте не зазнаваться. Бабки, они очень разделяют людей.
— Разъединяет отсутствие бабок, — поправил Пашка, — кому ты без них нужен? Собственной жене, и то не нужен, не говоря уже о подрастающем поколении.
Пашка четвертый год мыкался семейной жизнью, потому был мудр без меры. Мы признавали за ним это право, — быть мудрым. А посему спорить с ним никто не стал.
Достали пиво из холодильника, куда фреона по-блату мы накачали в два раза больше, чем нужно, который от этого не просто морозил, плевался холодом, особенно когда открываешь дверцу, — водрузили бутылки на стол, и приготовились посидеть, почесать языком, расслабиться, перед отъездом домой, на все сто.
Меня потянуло было рассказать ребятам, как я вчера отключился, от недостатка витаминов, в метро, но слава богу, в последний момент, когда рот мой открылся сообщить новость, до меня все-таки дошло, что это не очень-то смешно, и никому не будет интересно… Особенно, нашему бригадиру, Захару.
Я люблю наши рабочие посиделки, безалаберные и простые, как жизнь, которой мы живем. Раньше любил, сейчас, и, наверное, буду любить всегда… Когда на газете бутылка водки или, как теперь, пиво, когда рядом закуска, пепельница, и наполовину пустая пачка сигарет. Когда кругом — свои, те ребята, с которыми приятно посидеть, выпить, и поболтать за милую душу. Когда разговор течет так же безалаберно, перескакивая с одного на другое, и никогда не возвращается в своему истоку… Какие еще истоки, — мы сами исток, начало, сермяжная правда и окончательная истина, в одном лице. Особенно после второй или после третьей.
Не говоря уже о добавке, которая возникает естественно и непременно, и на которую скидываться нужно отдельно.
