Джозеф Файндер - Жесткая игра
— Вот так, — поддакнул я. Надо закрепить контакт с ним. — Тогда гонщик просто выбивал конкурента. Не то что сейчас.
— Теперь, стоит поехать чуть жестче, штрафуют.
— Обабился НАСКАР.
Он снова посмотрел на меня с недоумением:
— Как так вышло, что ты моложе остальных?
— Я только выгляжу моложе. Правильно питаюсь.
— Ты чей-то помощник?
— Нет. На самом деле я здесь не по праву. Замещаю другого.
— Так вот почему тебя нет в изначальном списке гостей!
Значит, у него есть список гостей. От кого-то из обслуги? Нет, источник информации внутри «Хаммонда», иначе откуда он столько знает про частную жизнь Рона Слеттери?
— Меня включили в последнюю минуту.
— Вместо Майкла Зорна?
Интересно, подумал я. Он и это знает.
— Именно.
— А что случилось с Зорном?
Значит, у него сведения по меньшей мере двухдневной давности. Что еще интересно: он знает очень много об отмывании денег и об офшорных банках, но о «Хаммонде» он знает далеко не все.
— Майку пришлось вылететь в Индию на встречу с клиентами, — ответил я.
— А почему выбрали тебя?
— Понятия не имею. Вероятно, потому, что я хорошо знаю наш новейший самолет.
— Н-880. Ты инженер?
— Нет. Что-то вроде регулировщика.
— То, что ты регулируешь, включает денежные вопросы? Что ты знаешь о платежной системе, о том, как деньги приходят в компанию и уходят из нее?
— Знаю, что каждые две недели моя зарплата приходит на мой банковский счет. Вот и все. Я здесь — самая нижняя часть тотемного столба.
— Но нижняя часть тотемного столба на самом деле самая важная, потому что именно на нее большинство и смотрит.
— Спасибо, — сказал я. — Мне полегчало.
— Но, конечно, остальные про тотемный столб не понимают. И относятся к тебе как к грязи.
— Да нет. Хотя немного раздражает, когда они заводятся насчет того, как много у них денег. Шикарные рестораны, членство в гольф-клубах и все такое.
— Что ж, совершенно очевидно, что ты на них не похож. Они все слабаки и трусы.
Он тоже со мной заигрывает, но зачем?
— Да нет. Некоторые — весьма серьезные ребята.
Он подался вперед, поднял палец и назидательно проговорил:
— Величайшая трагедия нашего века в том, что мужчина может прожить всю жизнь, так и не узнав, трус он или нет. Видел когда-нибудь брачные игры лосей?
— Не имел удовольствия.
— Каждую осень лоси-самцы дерутся за самок. Набрасываются друг на друга, сцепляются рогами, ревут. Потом один уступает, и победитель получает даму.
— Я наблюдал очень похожие драки в барах.
— А самки видят, какой из них самый достойный. И отдаются победителям. Иначе возобладают гены слабаков и лоси вымрут. Вот как это устроено в природе.
— Или в корпоративном мире.
— Нет. Тут ты не прав. — Он опять строго поднял палец. — Я считаю, у людей теперь не так. Все перевернулось с ног на голову. Женщины теперь не отдаются достойнейшим, а выходят замуж за богатых.
— Может, богатые теперь и есть достойнейшие.
— Как будто бы закон Дарвина отменили. Господствуют слабые. Я имею в виду, посмотри на этих типов. — Он взмахом руки указал на стену, за которой томились заложники. — Эта страна создавалась такими парнями, как Кит Карсон, которые убивали индейцев ножами. Отважные были мужчины! А теперь какие-то дегенераты, сидя за компьютером, могут послать тысячи ракет и уничтожить миллионы людей. Миром правит горстка толстозадых зануд. Подумать только, их награждают «Пурпурным сердцем»! За то, что палец бумагой порезали!
В дверь постучали, вошел Верн.
— Теперь гости ноют, что не могут спать на голом полу, — ухмыльнулся он.
— Объясни, что здесь им не «Савой». Ладно, подожди. Я хочу, чтобы они уснули. Так за ними легче следить. За главным залом есть комната с большим ковром. С оленьими головами на стене. Отведи их всех туда.
— Есть, — сказал Верн и исчез.
Рассел откинулся на спинку кресла.
— Это ты сказал Верну, что выбьешь ему здоровый глаз, если он дотронется до твоей подружки?
— Она мне не подружка. Просто мне не понравилось, как он с ней разговаривает.
— А откуда ты знаешь про «Глок-18»?
— После школы год прослужил в Национальной гвардии. — Когда меня не принимали ни в один колледж.
— Помешан на оружии?
— Нет. Вот мой отец — да. У него были даже игрушки со счищенными номерами.
— Ты хорошо стреляешь?
— Неплохо.
— Я думаю, ты очень приличный стрелок. Такие не любят хвастаться. Итак, у тебя есть выбор. Или ты станешь моим другом и помощником, или мне придется тебя убить.
— Позвольте мне подумать.
— Подозреваю, что ты все-таки будешь геройствовать. — Он покачал он головой. — Не советую.
— Не буду.
— И не думай, что меня можно одурачить. Кого-то сегодня ночью придется пристрелить первым, чтобы преподать урок остальным. И возможно, это будешь как раз ты.
Если он рассчитывал меня запугать, ему это удалось. Хотя я и не хотел этого показывать. Я помолчал секунду-другую.
— Вы так говорите, но я уверен, вы этого не сделаете.
— Почему?
— Потому что я единственный, кому вы можете доверять. Среди всех, кто здесь есть, я один нанятый работник. Я не получаю бонуса. Я не получаю процентов с капитала. Мне действительно наплевать, сколько денег вы возьмете у компании. Миллион, миллиард — мне без разницы. Я даже не хотел сюда ехать.
— Ты говоришь, что тебе наплевать, если с любым из них что-нибудь случится? А если что-то случится с твоей подружкой?
— Она просто друг, не подружка. Да, на нее мне не наплевать. Но я же готов к сотрудничеству. Я хочу попасть домой.
Его оловянные глаза стали тусклыми и непроницаемыми.
— Похоже на то, что мы по одну сторону баррикад.
Понятно, он так не думал, и я не спешил соглашаться.
— Насчет этого не знаю, — сказал я. — Но насколько я понял, вы не шутите.
— Именно это я и хотел услышать.
— А что вы будете делать с полумиллиардом долларов? Это же черт знает сколько денег.
— Не волнуйся, что-нибудь придумаю.
— Знаете, что сделал бы я? На вашем месте?
— Ну что?
— Я бы свалил в страну, которая не имеет соглашения об экстрадиции с Соединенными Штатами.
— В какую? В Намибию? На Северный Кипр? В Йемен? Спасибо, нет.
Значит, он об этом думал.
— Есть и другие места, — сказал я.
— Например?
Он все еще меня прощупывает или действительно хочет знать?
— Коста-Рика.
— Забудь. Это все равно что попробовать скрыться в Беверли-Хиллз.
— Есть такое место в Центральной Америке, между Панамой и Колумбией, где вообще нет правительства. Десять тысяч квадратных миль вне закона. Как Дикий Запад в прежние дни.
— Ты говоришь про Дарьенский разрыв, — кивнул он. — Никаких дорог, сплошные джунгли, полно пчел. Ненавижу пчел.
— Должны же быть в мире достойные страны, не подписавшие договора об экстрадиции…
— Одно дело — договор об экстрадиции, и совсем другое — его соблюдение. Разумеется, в мире множество достойных мест. Можно затеряться в Белизе, Панаме.
— Вы хорошо подготовились.
Он лишь улыбнулся и ничего не сказал.
— Надеюсь, вы приняли меры предосторожности, чтобы скрыть путь этих денег, — продолжал я. — Когда уводишь полмиллиарда у крупнейшей в мире корпорации, понятно, что чертова уйма людей станет отслеживать, куда они ушли.
— Пусть себе отслеживают. Как только они попадут в офшор, они исчезнут.
— Знаете, наш банк вряд ли авторизует трансфер пятисот миллионов долларов на какие-нибудь Каймановы острова.
— Я-то имел в виду Казахстан.
— Казахстан? Это еще более подозрительно.
— Конечно. Если только не знать, как часто «Хаммонд» переводит деньги одной компании в Казахстане. Это все есть в Интернете. Кажется, «Боинг» покупает титан у России, а вы — у Казахстана.
Может, он все это выдумал?
— У «Хаммонда» контракт на десять лет с какой-то компанией в Казахстане, — пояснил он. — И каждый год вы переводите Национальному банку Казахстана сотни миллионов долларов.
— Мы переводим деньги в Казахстан?!
— Не прямо. Через их банк в Нью-Йорке — «Дойче банк».
— Откуда вы все это знаете?
— Я хорошо подготовился. Итак, скажем, я учреждаю компанию где-нибудь на Бермудах или на Виргинских островах и называю именем титанового экспортера из Казахстана. Ваш банк переводит деньги этой фальшивой компании, имеющей счет в «Дойче банке», — и никто ничего не узнает.
— А разве немцы не сотрудничают со Штатами в том, что касается отмывания денег?
— Конечно, сотрудничают. Только в «Дойче банке» денежки пробудут не дольше одной-двух секунд, а потом пойдут в Банк международных расчетов в Базеле. А оттуда — ну, я уже рассказал. Я сам все это вычислил.
