Алексей Яковлев - «Прощание славянки»
— Зачем ему это надо?
— Не знаю… Узнать бы сначала, кто этот Покупатель… Может, посоветуешь что-нибудь? С сегодняшнего дня я тебе денежки за это плачу!
Если честно, я про Покупателя как-то не думал. Загадочная дуэль Пушкина захватила все мое внимание. Мне показалось, что в ее загадке и содержится главное. Но Константин молча требовал ответа. И я сказал:
— Жаль, что со звонком в магазин ты поторопился. Оценщик понял, что им интересуются, и предупредил Покупателя… На свою голову…
— Как он это понял? — хитро спросил Константин.
— Ему директор сказал. Ты же директору звонил.
Константин достал сигареты и закурил.
— Фуфло ты, а не советник.
Я не сдавался:
— Если бы ты в магазин не позвонил, оценщик был бы живой… Мы бы уже знали Покупателя!
Константин глубоко затянулся черной сигаретой.
— Не расстраивайся, Славик. Покупателя не оценщик предупредил.
— А кто же?
— Ми-ша! Мой небольшой розовый друг!
— Директор?!
Константин наслаждался моей растерянностью.
— Я тут хорошо подумал, Славик! Очень хорошо! И вот что у меня получилось. После моего звонка Миша позвонил Покупателю и предупредил, что я оценщиком интересуюсь…
— Откуда он Покупателя знает?
— А к кому, ты думаешь. Покупатель обратился, когда начал гарнитур искать?
— Он мог напрямую к оценщику.
— Вряд ли. Покупатель большие деньги предлагал. Оценщик и директор — друзья детства. Большие деньги друг от друга не скрывают.
— И Миша этот на своего друга детства убийцу навел?
— Он не знал, что так получится! Не знал! Он думал. Покупатель просто предупредит Анатолия Самойловича… А он пришел и на струну его подвесил! Вот как все было, Славик.
Я задумался.
— Ты думаешь, этот старичок и есть Покупатель?
Константин затушил в консервной банке черную сигарету.
— Какой он старичок, мы с тобой скоро увидим!
Я вспомнил бледного директора у фанерных дверей.
— Нет! Старичок — не Покупатель…
— Почему ты так решил? — спросил Константин недовольно.
Я объяснил:
— Первое, что сделал директор, когда труп увидел, бросился к сейфу. Проверять — не хапнул ли оттуда чего убийца! Стал бы Покупатель по чужим сейфам лазить?… И сам бы убивать никогда не пошел. У него для этого отморозков полно. Таких, как Мангуст, например…
— С чего ты взял, что полно?
— Помнишь, как директор вопил: «На кого они подняли грязные руки?!» ОНИ! А кого называют «они»?
— Чертей, что ли? — спросил серьезно Константин.
Я вспомнил монументальную наколку на груди Котяры и улыбнулся.
— Значений много. Но такой человек, как директор, мог иметь в виду только одно — спецслужбы… КГБ, например… или как оно теперь называется?
— Может, ты и прав… — подумав, согласился Константин. — Миша нам ничего больше не скажет…
— Почему?
— Потому что он живой, а его друг на струне висит. Миша уже предупрежден Покупателем… Никто нам о нем ничего не скажет… Ну и ладно. Мы сами на него выйдем, Славик! Сами!
У меня вдруг мелькнула сумасшедшая мысль. Я привык в своей работе не отбрасывать самые невероятные вещи. В тайной истории часто случалось, что именно самые абсурдные, казалось бы, подозрения и становились жуткой реальностью. И я спросил Константина:
— Костя, ты правда думаешь, что для профессора доклад самое главное?
Константин насторожился.
— Куда ты клонишь, советник?
— Я думаю, что доклад его для вида только…
— Как это для вида?
— А как ты квартиру у Адика покупал. Сам говоришь, делал вид, что квартира для тебя самое главное, а мебель просто заодно берешь…
Константин долго смотрел на меня в упор:
— Ты даешь, советник! Ты, брат, ёкнулся совсем на своих тайнах! Месье Леон только вчера прилетел.
— А сегодня появились два трупа… И старичок…
— Стоп! — перебил меня Константин. — А ты?
— Что я?
— В тебя-то раньше стреляли! Когда месье Леон в воздухе был! Бред! Чушь собачья! Уволю! За бред я отказываюсь платить!
— Допустить-то можно? — защищался я.
— Чушь! — отрезал Константин. — За такие допуски в сумасшедшем доме ставят клизму из битого стекла! Я понятно излагаю? Ты бы слышал, как расстроился месье Леон, когда я сказал, что он сегодня мебель не получит…
— Ты ему сказал?
— А что я мог? Утром я ему обещал. А что я ему вечером скажу? Я перенес все на завтра. Сослался на дела. А он заволновался. Французы вообще прижимистый народ. А он не поскупился… он заволновался очень… что-то подозревает… Какой ему смысл в такие страшные прятки играть?! Ты даешь, советник! Стыдно, Славик.
Я извинился.
— В науке и отрицательный результат — результат…
— Договоримся сразу, — сурово предупредил Константин. — Мне некогда за отрицательные результаты платить! Мебель должна быть у меня завтра! Я понятно излагаю?
Мы выпили и доели остывшее блюдо, у которого не было названия. Константин аккуратно вытер выкидной нож о кухонное полотенце и пошел к плите заваривать кофе.
— Для профессора доклад самое главное, Славик. Он сенсацию приготовил. Вся научная общественность на уши встанет! Как пахнет-то, Славик! А? Настоящий «Мокко».
Я заинтересовался:
— А в чем сенсация?
— Профессор с собой специально Жорика привез!
— Зачем?
Константин разлил по чашкам кофе и объяснил с достоинством:
— Чтобы общественность перед Жориком извинилась за его оболганного предка! Я понятно излагаю?
— За Дантеса? — вскрикнул я. — За него извиняться?!
— Дантес ни в чем не виноват, — спокойно объяснил Константин, прихлебывая «Мокко».
— Как не виноват? Он Пушкина убил!
— На дуэли. По-честному. Он же не повесил Пушкина на струне… Мужские разборки тогда кончались дуэлью. Кодекс чести. В чем Дантес виноват? Его Александр Сергеевич вызвал. Он вышел. И ему повезло…
— Дантес сам вызвал! — вздохнул я. — Убил Пушкина — и не виноват?
Константин сказал торжественно:
— Любовь не бывает виноватой.
— Какая любовь? — не понял я.
— Дантес любил Натали. И она его любила. Профессор нашел ее письма Дантесу. Вот такая «семейная история». Очень нежные письма, Славик…
— Не может быть!
Константин уставился на меня глазами цвета «металлик».
— Я похож на идиота? Наш фонд оплачивает всю поездку французов. Стал бы я без реальных документов такие деньги швырять? Профессор письма Натали обещает продать моему фонду.
Он начал мне рассказывать про сенсационные письма Натали, про дорогие графологические экспертизы, доказывающие их подлинность. Я не слушал его.
— Подожди! Я тебе что-то покажу.
Я выскочил в комнату, схватил со стола раскрытую книгу, вернулся и хотел зажечь свет. Стало уже темно.
— Не включай! — крикнул Константин. — Не надо света!
Я не обратил внимания на его крик, но свет не включил. Я подсел поближе к окну и нашел в книге нужную страницу.
— Слушай внимательно, Костя! Это письмо Пушкина Бенкендорфу!
Я, волнуясь, начал читать:
— «Граф! Считаю себя вправе и даже обязанным сообщить вашему сиятельству о том, что недавно произошло в нашем семействе. Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены. По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от ино— странца, от человека высшего общества, от дипломата. Я занялся розысками. Я узнал, что семь или восемь человек получили в один и тот же день по экземпляру того же письма, запечатанного и адресованного на мое имя под двойным конвертом. Большинство лиц, подозревая гнусность, их ко мне не переслали…»
— К чему ты это?, — оборвал меня Константин.
— Подожди! Сейчас поймешь. Вот самое главное… «Тем временем я убедился, что анонимное письмо исходило от г-на Геккерна, о чем считаю своим долгом довести до сведения правительства и общества!»
— Ну и что?
— Какая тут любовь?! Какая «семейная история»?! «До сведения правительства и общества!» Ты понимаешь, Костя?
Константин посмотрел в окно на дом Пушкина и пожал плечами.
— Не понимаю. Излагай.
Меня даже заколотило.
— Ты же не думаешь, что Пушкин какой-нибудь стукач?! Или выживший из ума пенсионер?!
— Кончай дергаться, советник! Говори яснее.
— Только выживший из ума пенсионер докладывает о своих семейных неурядицах по адресу: «Москва. Кремль. Правительству». Похоже это на Пушкина?
Константин посмотрел на меня в упор. Даже в полутьме его глаза отливали металлическим блеском.
— До сведения пра-ви-тель-ства и об-ще-ства! — втолковывал я ему. — Так пишут, когда дело идет о государственной важности!
Константин стукнул ножиком по столу.
— И в чем же дело?
Я растерялся, про себя дочитал у окна письмо:
— Он не написал… Но это же тайна! Ее даже письму доверить нельзя! Он через день с Бенкендорфом встречался! С шефом жандармов! По-нашему, с директором КГБ!
