Скотт Туроу - Презумпция невиновности
Я забираю из рук Кумачаи заключение и ухожу, прежде чем он успевает сказать что-либо. Сердце у меня бешено стучит и дрожат руки. Реймонда, разумеется, в здании муниципалитета нет. Прошу Лоретту, чтобы он срочно связался со мной. Ищу Лидию – она куда-то вышла. Иду к себе в кабинет, сажусь и начинаю мрачно размышлять. До чего же хитроумны, сволочи! Делают только то, что мы просим, и ни на йоту больше. Сообщают результаты экспертизы, но собственное мнение держат при себе. Сообщают, что готово заключение химической лаборатории, но о его содержании – молчок. Чтобы мы подольше побегали по ложному следу. А тем временем происходит утечка информации. Каждый мой шаг становится известен Мольто. Это бесит меня больше всего. Господи, какая же все-таки грязная штука – политика. А полицейское управление еще грязнее. Даже при правлении рода Медичи не было столько интриганства. С кем дружишь и с кем враждуешь, кому предан по гроб жизни и кому изменяешь – каждый поступок и каждый твой шаг становятся известны всем и каждому. Депутату муниципалитета, избранному от твоего округа, твоему букмекеру и твоей любовнице. Родне со стороны жены, твоему брату-бездельнику, продавцу в скобяной лавке, с которым торгуешься из-за фунта гвоздей. Новобранцу, за которым нужен глаз да глаз, наркоману, чья откровенность действует тебе на нервы, доносчику, от которого бежишь как черт от ладана. Инспектору, когда-то выдавшему твоему дядюшке лицензию на торговлю спиртным, или лейтенанту, который сцепился с мэром и рассчитывает вскорости стать капитаном, а то и майором. Твоему приятелю, с кем на пару снимаете квартиру, твоему соседу, твоему участковому полицейскому. Каждому нужно расслабиться, отвести душу, что-то кому-то рассказать и людей послушать.
И ты даешь им повод. Полицейскому управлению большого города, например в округе Киндл, где не знают, что это такое – жить по уставу. Устав устарел и давно заброшен. И каждый из двух тысяч человек в темно-синих рубашках играет за свою команду. Мясник, как и все остальные, просто играет за своих. Может быть, Нико пообещал сделать его следователем-коронером?
Звонит телефон. Это Лидия. Я иду в смежный кабинет, к ней.
– Ну вот, – говорю я, – наконец-то мы знаем, что затеял Томми Мольто.
Глава 11
Уходя домой, я вижу свет в кабинете Реймонда. Почти девять вечера – наверное, его задержал поздний посетитель. После разговора с Кумачаи три дня назад я сделался раздражительным и подозрительным и поэтому немного удивлен, видя Реймонда, сидящего над компьютерной распечаткой в непривычной для него спокойной позе и дымящего трубкой. Редкое зрелище на данный момент. Обычно Реймонд много работает и частенько засиживается над кипой бумаг, но теперь, когда его должность как бы выставлена на продажу, вечера он проводит выступая перед избирателями. Когда же он бывает здесь, приезжают Ларрен и другие члены его предвыборного штаба.
Постучав костяшками пальцев в старую дубовую дверь, вхожу к нему, спрашиваю:
– Гадание на кофейной гуще?
– Вроде того, только результаты, к сожалению, поточнее. – И зачитывает дикторским тоном: – «Опрос, проведенный Третьим каналом и „Трибюн“, показывает, что за восемь дней до выборов претендент на пост окружного прокурора округа Нико дель Ла-Гуарди немного опережает действующего окружного прокурора Реймонда Хоргана».
– Ерунда! – коротко бросаю я.
– Сам почитай. – Реймонд пододвигает мне бумагу. Листок испещрен цифрами, в которых я не могу сразу разобраться.
– Смотри нижнюю строку, – говорит Реймонд.
– «Н» – это неопределившиеся? – спрашиваю. – За Нико – сорок три процента, за тебя – тридцать девять. Ну, разрыв пока небольшой.
– Как только публика увидит, что у Делягарди появился шанс, будут голосовать за него. Новое лицо на выборах всегда притягивает, как новый товар в витрине. – Как политик Реймонд обладает пророческим даром, тем более что рассчитывать и предвидеть ему помогают Майк и Ларрен.
Я стою на своем:
– Конечно, последние две недели были трудные. Нико хорошо разыграл карту Каролины. И пусть пока порадуется, а там… Насколько, кстати, велика вероятность ошибки при опросе?
– Около четырех процентов. Но неизвестно, в какую сторону.
Майк Дьюк, говорит он, сейчас как раз поехал на телестудию убеждать народ, что в предвыборной гонке оба кандидата идут, что называется, ноздря в ноздрю. Ларрен, уже побывавший с той же целью в «Трибюн», добился от редакторов согласия, что мнение газеты совпадет с мнением Третьего канала. «Позиция нашего органа по вопросу о результатах совместного опроса не противоречит позиции телевизионного канала», – цитирует, попыхивая трубкой, завтрашний материал Реймонд.
– Уверен, они сдержат обещание, бросят мне эту кость, но что толку? Цифры – это цифры. Они посильнее слов. В городе скоро почувствуют, что мясцо-то с запашком.
– А каковы твои подсчеты?
– Ни хрена хорошего.
У сторонников Реймонда было мало денег, чтобы провести кампанию на высоте. Но и Ларрен, и Майк, и сам Реймонд считали, что положение отнюдь не безнадежное.
– Ты прав насчет Каролины. Ее убийство здорово нам повредило. И главное – мы потеряли темп. – Реймонд откладывает трубку и смотрит мне прямо в глаза. – Мы проиграли, Расти. Я тебе это первому говорю.
Я вижу изможденное лицо Реймонда Хоргана, моего друга, моего начальника, моего кумира. Руки скрещены на груди, он совершенно спокоен. Прошло двенадцать с половиной лет после того, как Реймонд заговорил о перестройке системы правопорядка, и вот он покидает свой пост. Нам обоим пошло бы на пользу, если бы это произошло на год-два раньше. Теперь перестраивать систему, если появится такое желание, будет другой. Недоумкам, которые утверждали, что принципы и идеи играют первостепенную роль, этот усталый стареющий человек всей своей двенадцатилетней службой как бы отвечает: нет, идеи и принципы не главное. Когда не хватает помещений, чтобы судить мошенников, воров, убийц, когда не хватает тюрем, чтобы содержать их, когда судьей становится какой-нибудь недоучка, который закончил вечерние юридические курсы, потому что единственное место в отцовской страховой компании занял старший брат, и который заполучил судейскую мантию после того, как тридцать лет оттрубил в полицейском участке, – тогда не до идей и принципов.
Что бы ни вещал по телевидению Нико дель Ла-Гуарди, его люди столкнутся с теми же извечными проблемами: одно преступление за другим, и никаких разумных способов прекратить их, нехватка дельных приставов, бесконечные просьбы оказать политическую услугу, много горя и много зла, которые всегда будут в этом мире, несмотря ни на какие идеи и принципы. Пусть теперь Нико окунется в это болото. Спокойствие Реймонда на краю бездны передается и мне.
– Ну и черт с ним, – беззаботно говорю я.
– Согласен. – Реймонд идет к столу заседаний, задвинутому в угол, и достает пол-литровую бутылку, которая всегда хранится в одном из ящиков. Он наливает виски в два складных стаканчика. Я подхожу к нему.
– Знаешь, первое время я совсем не пил. Не подумай, что жалуюсь. Но двенадцать лет назад я действительно не пил. Ни пива, ни вина, ни рома с кока-колой. А сейчас вот сижу и смакую скотч.
Спиртное обжигает мне пищевод, на глазах выступают слезы. Реймонд наливает по второй.
– Между первой и второй промежуток небольшой, – говорит он. – Ты тоже не становишься моложе, Расти. И на хрена эти воспоминания? Я тебе вот что скажу: воспоминания кончились, когда я развелся. Знаешь, вот уйду, но не буду плакать в кружку с пивом и распространяться о старых добрых временах.
– Не будешь, потому что тебя посадят в стеклянную клетку на сороковом этаже здания Ай-би-эм, вокруг тебя будут бегать хорошенькие секретарши, а клиенты с миллионным состоянием – занимать очередь, чтобы попасть к тебе на прием.
– Чепуху мелешь, – возразил Реймонд.
– Факт, чепуху.
В последние годы я не раз слышал, как Реймонд строит планы на будущее, когда ему придется уйти из прокуратуры: поднакопить за несколько лет деньжат, сесть в судейское кресло, скорее всего – в апелляционном суде, а там, глядишь, недалеко и до членства в Верховном суде штата.
– А впрочем, почему бы и нет? – рассуждает вслух Реймонд, и мы оба смеемся. – Пойдешь ко мне?
– Боюсь, много вариантов мне не светит. Делягарди сделает Мольто своим замом. Теперь это яснее ясного.
Реймонд пожал широкими плечами.
– От дель Ла-Гуарди всего можно ожидать.
– Ну, мне пора двигать.
– А тебе не хочется попасть в судьи?
Блаженный миг, награда за многолетнюю преданность. Хочу ли я стать судьей? Глупый вопрос. Все равно что спросить, если ли у автобуса колеса. Или играют ли в бейсбол янки с Бронкса. Я отхлебываю виски и говорю с деланной рассудительностью:
