Грег Лумис - Секрет брата Бога
Когда он решил поехать в Прагу, Герт захотела отправиться вместе с ним. Они крепко поспорили. Герт вполне справедливо, пусть и безжалостно, напомнила, что дважды (если не больше) спасала ему жизнь. В профессиональной подготовке она не только не уступала ему, но и превосходила, поскольку прошла ее на несколько лет позже. Кроме того, Герт владела несколькими европейскими языками, в том числе парочкой славянских.
— Ну а что, — спросил Лэнг, — ты собираешься делать с Манфредом?
В этой поездке мальчик мог бы не только лишиться обоих родителей, но и сам оказаться жертвой убийц.
Лэнг тут же вспомнил, что в прошлом, если ему случалось подумать, будто он переубедил Герт, через некоторое время оказывалось, что она попросту перенесла завершение спора на потом. Но на сей раз она в буквальном смысле открыла рот и не нашлась, что ответить.
— Брать его с собой ни в коем случае нельзя, — продолжал Лэнг. — И, думаю, он не заслужил того, чтобы остаться сиротой.
— Но ведь у нас нет места…
— Никаких проблем, — заявил Лэнг тем самым тоном, каким обращался к суду с просьбой отклонить свидетельские показания, которые могли повредить его клиенту. — Можно найти такое место здесь, в Атланте, или же вы сможете вернуться в Германию, до тех пор пока не кончится вся эта заваруха.
В этот день у него не осталось никаких сомнений в том, что он взял верх в споре.
Что касается самого путешествия, то здесь имелись две проблемы (помимо обычных неудобств, сопровождающих полеты регулярными рейсами авиакомпаний). Во-первых, вывезти «браунинг» и боеприпасы к нему за границу — хоть на себе, хоть в багаже — будет очень непросто. Во-вторых, при взрыве и пожаре в его квартире погибли фальшивый паспорт и кредитная карточка, которыми он пользовался для таких случаев. Настоящие документы, к счастью, были заперты в банковском сейфе. Теперь он оказался вдвойне уязвим. Стоило внести свое имя в пассажирскую декларацию любой авиакомпании, и он мог бы с полной уверенностью считать, что отправил своим преследователям письмо за личной подписью, где указаны время и место вылета и назначения, — если, конечно, они обладали техникой и квалификацией, которые позволяли бы им проникать в почти незащищенные компьютерные сети авиакомпаний. Но в последнем у Лэнга сомнений не было.
Так что выбора не оставалось — нужно было брать «Гольфстрим IV», зарегистрированный за Фондом Джеффа и Джанет Холт, благотворительной организацией, которую Лэнг учредил на деньги, с великим риском для собственной жизни вытребованные им у убийц его сестры и ее приемного сына[18]. Основной объявленной целью фонда было оказание педиатрической медицинской помощи в слаборазвитых странах. Лэнг не получал жалованья, но без особого стеснения пользовался самым роскошным частным реактивным самолетом, какой только имелся в то время на рынке.
И, но стечению обстоятельств, этот самый самолет должен был завтра доставить в Нигерию группу медиков. Причем за одним из них следовало залететь в Мюнхен. Оттуда Лэнг мог без труда добраться поездом до Вены и дальше до Праги. Времени на это уйдет больше, зато билет на поезд можно купить без проверок по полицейским базам данных и вообще без предъявления документа. К тому же, пока он расплачивается наличными, его нельзя проследить и по кредитной карточке.
До отъезда оставалось сделать лишь одну вещь. Как всегда перед тем, как уехать на неопределенный срок по делу, исход которого трудно предсказать заранее, Лэнг отправился на кладбище. Такси остановилось у подножия пологого холма, откуда открывался вид на город. Водитель не выключил ни счетчик, ни мотор. Опираясь на трость, с завернутым в бумагу букетом цветов, Лэнг медленно поднялся по склону. Дон, Джанет и Джефф, самые родные люди, какие только были у него за время его взрослой жизни до недавних пор. Он никогда не мог до конца понять, зачем приходит сюда, оказываясь в подобных ситуациях, и на сей раз понимал еще меньше, чем обычно. Ему вдруг показалось, что, навещая свою прежнюю семью, он каким-то образом предает ту семью, которая появилась у него недавно. Неужели он ведет себя неправильно и потому-то не сказал Герт, куда отправился? Может быть, боялся оскорбить ее? Или считал, что поступил неправильно, отказавшись взять с собою Манфреда? Дон всю жизнь заботилась о нем и сейчас очень обрадовалась бы, будь у нее возможность узнать, что у него есть ребенок, которого не смогла дать ему она. Джанет постоянно твердила, что ему нужно снова жениться. Ну а Герт вовсе не из тех, кто склонен оглядываться на прошлое. Так откуда же угрызения совести?
Опустившись на колени, он снял с двух дюжин роз зеленую обертку и поставил цветы в вазы на надгробных плитах. Потом выпрямился, постоял несколько секунд, глядя на полированный гранит, и захромал вниз по склону.
В конце концов поезд остановился под сводами в громадном бетонном кубе — пражском железнодорожном вокзале. Это безликое массивное сооружение служило напоминанием о том времени, когда страна входила в коммунистический пояс, — ее столицу тогда застраивали зданиями, архитектуру которых Лэнг определял про себя как сталинский ампир. Выйдя из полутемного помещения, он увидел неплохо, если судить по виду, сохранившуюся «Шкоду» — чешскую подделку под «Ауди». На крыше у нее светились шашечки такси. Открыв багажник, Лэнг поставил свой единственный чемодан между валявшимся на дне домкратом и запасным колесом, которое если и знало лучшие времена, то когда-то очень давно.
Водитель, остававшийся в это время на своем месте, отложил газету и в последний раз затянулся сигаретой, набитой, судя по запаху, силосом. Еще ее запах напомнил Лэнгу те картонные трубки, что курили многие из перебежчиков из советского блока, которых ему доводилось допрашивать; они называли их папиросами. Дешевый зловонный табак не исчез вместе с советской империей. Зло, как правило, надолго переживает тех, кто его содеял.
— Отель «Континенталь», — сказал Лэнг, надеясь, что водитель поймет его.
Проехав мимо дряхлых на вид складов со ржавыми железными дверями, машина въехала на бульвар с четырехрядным движением, тянущийся вдоль плавно изгибавшейся Влтавы. Впереди Лэнг видел замок Пражский Град — единственную возвышенную точку на плоском ландшафте города. Над крепостными стенами, словно корона, виднелись устремленные в небо готические башни собора Святого Витта.
В памяти всплыло странное слово «дефенестрация». Лэнг ухмыльнулся.
В мае 1618 года более сотни дворян-протестантов явились во дворец, чтобы протестовать против восшествия на престол эрцгерцога Фердинанда Габсбурга, ревностного католика, который постоянно преследовал протестантов. Спор перешел в драку, во время которой двоих советников Фердинанда самым буквальным образом выбросили в окно — «fenestra» по-латыни — пятого этажа, но оба остались невредимыми.
«Заступничество ангелов!» — заголосили католики. «Нет, скотины из хлевов при замке», — возражали протестанты. Оба советника счастливо рухнули на большой воз со свежим, еще дымящимся навозом. Так началась Тридцатилетняя война, единственный серьезный конфликт из всех, какие мог вспомнить Лэнг, начавшийся в самом прямом смысле из-за кучи дерьма.
Миновав мост, такси остановилось перед зданием из стекла и железобетона, не уступавшим уродством железнодорожному вокзалу.
Лэнг протянул водителю несколько крон, снова сам открыл багажник, достал чемодан и захромал в отделанный панелями светлого дерева вестибюль. Слева располагался магазин, торгующий изделиями из стекла, справа — табачная лавка с кубинским табаком.
Лэнг встал в очередь за обвешанными фотоаппаратами японцами, желавшими поселиться в гостинице. Обернувшись, он увидел сквозь застекленную стену, как в такси, на котором он прибыл, сел другой пассажир, и машина отъехала от тротуара. Подождав еще несколько минут, он повернулся, покинул очередь и снова вышел на улицу. Волоча за собой чемодан, а другой опираясь на трость, он направился по Парижской улице на юг. Вокруг тянулись дома эпохи барокко — все первые этажи в них были заняты магазинами и ресторанчиками. Шум уличного движения постепенно стихал за спиной. Справа вырастала, приближаясь, остроугольная крыша Староновой синагоги, отмечавшей собой местонахождение гетто, где погромы начались за много столетий до рождения Адольфа Гитлера и наступления двадцатого века.
Миновав очередной квартал, он очутился на Староместской площади, окруженной трех- и четырехэтажными домами с пышно украшенными барочными фасадами, выкрашенными в спокойные пастельные тона. Лэнг пересек ее с севера на юг. Справа осталась древняя ратуша с «новой» башней, которую пристроили аж в середине четырнадцатого века. Перед ней уже собралась небольшая толпа, ожидавшая парада механических фигурок в астрономических часах.
