Агата Кристи - И тогда никого не осталось
Он подался вперед.
— Никто из вас не понял, сколь странная сложилась ситуация. По-моему, можно воспользоваться лишь одним процедурным ходом. Есть ли кто-нибудь, кого мы вне всяких сомнений можем исключить из числа подозреваемых, полагаясь на известные нам доказательства?
Доктор Армстронг быстро заговорил:
— Я — известный специалист. Сама идея, что меня можно подозревать…
Снова жест судьи прервал говорившего на полуслове. Господин судья Уогрейв произнес своим тихим ясным голосом:
— Я тоже известный человек! Но, мой дорогой сэр, это доказывает меньше, чем ничего! Доктора и раньше сходили с ума. Судьи — тоже. Впрочем, — добавил он, глядя на Блора, — как и полисмены!
Ломбард сказал:
— Ну, уж во всяком случае женщин вы оставите вне подозрений.
Брови судьи поднялись. Он сказал своим знаменитым ядовитым тоном, который так хорошо знали адвокаты:
— Если я правильно понимаю, вы утверждаете, что женщины не подвержены мании убийства?
Ломбард с раздражением ответил:
— Конечно, нет. Но все-таки едва ли кажется возможным…
Он смолк. Господин судья Уогрейв все тем же тонким, кислым голосом обратился к Армстронгу:
— Я так понимаю, доктор Армстронг, что и женщина была физически способна нанести удар, убивший бедного Макартура?
Доктор спокойно ответил:
— Вполне, к тому же если орудие было подходящим — таким, как резиновая или налитая свинцом дубинка.
— Действие не требовало чрезмерного напряжения сил?
— Ничуть.
Господин судья Уогрейв извернул свою черепашью шею и сказал:
— Две другие смерти наступили в результате введения ядов. Никто не сможет оспорить, что этого легко достичь и человеку малой физической силы.
Вера сердито воскликнула:
— По-моему, вы сумасшедший!
Его глаза медленно заскользили по комнате и остановились на ней. То был бесстрастный взгляд человека, привыкшего взвешивать человеческую природу на весах. Она подумала:
«Он смотрит на меня как… как на экземпляр. И… — неожиданно с удивлением промелькнуло у нее в голове, — он очень меня не любит!»
Размеренным голосом судья говорил:
— Моя дорогая юная леди, попытайтесь сдержать свои чувства. Я вас не обвиняю, — он поклонился мисс Брент. — Надеюсь, мисс Брент, вы не обижены моей настойчивостью, так как мы все равно подлежим подозрению?
Эмили Брент вязала. Она даже не подняла головы и холодным голосом сказала:
— Сама идея, что меня можно обвинить в лишении жизни ближнего — не говоря уже о жизнях трех ближних — конечно, совершенно абсурдна для любого, кто меня знает. Но я прекрасно сознаю, что все мы друг другу совершенно незнакомые люди и что в данных обстоятельствах нельзя исключить из числа подозреваемых никого без полнейших доказательств. Как я говорила, среди нас есть дьявол.
Судья сказал:
— В таком случае, мы все согласны. Не может быть исключений на основании характера или положения в обществе.
Ломбард спросил:
— А что насчет Роджерса?
Судья, не мигая, посмотрел на него.
— Что насчет Роджерса?
Ломбард заявил:
— Ну, по-моему, Роджерс ни при чем.
Господин судья Уогрейв спросил:
— Что вы говорите и на каком же основании?
Ломбард сказал:
— Ну, во-первых, у него не хватит на такое мозгов. И, во-вторых, одной из жертв была его жена.
Брови судьи вновь поднялись, и он сказал:
— Молодой человек, передо мной представало несколько человек, обвиненных в убийстве своих жен, и все были признаны виновными.
— О! Согласен. Женоубийство вполне возможно — почти даже естественно! Но не такого рода! Я могу поверить, что Роджерс убил жену, потому что испугался, что она не выдержит и выдаст его, или потому, что невзлюбил ее, или потому, что присмотрел себе красотку помоложе, как говорится, не с такими длинными зубами. Но я не могу представить его сумасшедшим мистером Оуэном, вершащим безумное правосудие и начинающим с жены, карая ее за преступление, которое они оба совершили.
Господин судья Уогрейв сказал:
— Вы же принимаете слухи за доказательства. Нам не известно, что Роджерс и его жена убили свою работодательницу. Может быть, заявление фальшиво и сделано для того, чтобы создать видимость, будто Роджерс находится в том же положении, что и мы с вами. Вчерашний ужас миссис Роджерс, может быть, был обязан факту, что она поняла, что ее муж психически ненормальный.
Ломбард сказал:
— Что ж, как хотите. У. Н. Оуэн — один из нас. Никаких исключений. Мы все равны.
Господин судья Уогрейв продолжил:
— Я полагаю, что нельзя сделать исключения на основании характера, общественного положения или вероятности. Сейчас мы должны рассмотреть возможность исключения из числа подозреваемых одного человека или нескольких на основании фактов. Проще говоря, есть ли среди нас кто-нибудь, кто не мог дать цианид Энтони Марстону или смертельную дозу снотворного миссис Роджерс, и у кого не имелось возможности нанести роковой удар генералу Макартуру?
Грубое лицо Блора просветлело. Он подался вперед.
— А вы говорите дело, сэр! — сказал он. — Что и говорить, дело! Давайте-ка посмотрим. Что касается юного Марстона, по-моему, сделать тут ничего нельзя. Уже предполагалось, что на дно стакана перед тем, как он наполнил его в последний раз, кто-то подбросил яд снаружи. Человеку же, находившемуся в комнате, сделать это было гораздо легче. Не могу вспомнить, был ли в комнате Роджерс, но любой другой без труда бы мог подбросить яд.
Он помолчал и продолжил:
— Теперь давайте займемся этой миссис Роджерс. Сразу же выделяются два человека — ее муж и доктор. Любому из них дать ей яд было проще, чем мигнуть…
Армстронг вскочил на ноги. Он трясся с головы до ног.
— Я протестую… это абсолютно неуместно! Клянусь, что доза, которую я дал женщине, была совершенно…
— Доктор Армстронг.
Негромкий язвительный голос подавлял и подчинял себе. Доктор, дернувшись, замолк посреди предложения. Тихий ледяной голос продолжил:
— Ваше негодование вполне естественно. Тем не менее вы должны признать, что следует смотреть фактам в лицо. Вы или Роджерс могли легче остальных ввести фатальную дозу. Теперь давайте рассмотрим положение других присутствующих. Что за шанс был у меня, у инспектора Блора, у мисс Брент, у мисс Клэйторн и у мистера Ломбарда? Можно ли целиком и полностью очистить от подозрения кого-либо из нас? — Он помолчал. — Думаю, что нет.
Вера сердито сказала:
— Я вообще даже близко к той женщине не подходила! Вы все можете подтвердить.
Господин судья Уогрейв минутку подождал и потом сказал:
— Насколько мне служит память, факты были таковы — будьте любезны, поправьте меня, если я сделаю неправильное заявление. Миссис Роджерс уложили на софу Энтони Марстона и мистер Ломбард, и доктор Армстронг тотчас подошел к ней. Он послал Роджерса за бренди. Тогда возник вопрос, где находится источник услышанного нами голоса. Мы все вошли в соседнюю комнату. За исключением мисс Брент, которая осталась в этой комнате — одна с потерявшей сознание женщиной.
Пятнышки румянца загорелись на щеках Эмили Брент. Она прекратила вязать и сказала:
— Это возмутительно!
Безжалостный тихий голос продолжил:
— Когда мы вернулись в эту комнату, вы, мисс Брент, склонились над женщиной на софе.
Эмили Брент сказала:
— Разве обычная человечность считается криминальным преступлением?
Господин судья Уогрейв продолжил:
— Я только устанавливаю факты. В комнату вошел Роджерс с бренди, в которое, конечно, он мог с легкостью подмешать яд. Бренди дали женщине, и вскоре ее муж и доктор Армстронг помогли ей добраться до постели, после чего доктор Армстронг дал ей успокаивающее.
Блор сказал:
— Именно. Абсолютно. И тем самым из числа подозреваемых выпадают судья, мистер Ломбард, я сам и мисс Клэйторн.
Он говорил громким ликующим голосом. Господин судья Уогрейв, устремив на него ледяной взгляд, прошептал:
— Разве? Нам следует принять в расчет каждую возможность.
Блор уставился на него и сказал:
— До меня не дошло.
Господин судья Уогрейв сказал:
— Миссис Роджерс лежит в постели наверху в своей комнате. Успокаивающее, которое дал ей доктор, начинает действовать. Она сонная и уступчивая. Предположим, в данный момент раздается стук в дверь, и кто-то входит, принеся ей, скажем, таблетку или дозу жидкого лекарства, и говорит: «Доктор велит вам это принять». Вы можете себе представить хоть на одну минутку, что она не проглотит отраву послушно, даже не подумав дважды?
Наступило молчание. Блор зашаркал ногами и нахмурился. Филип Ломбард заявил:
— Не верю я вашей истории. Кроме того, никто из нас многие часы не оставлял этой комнаты. Смерть Марстона и все такое.
