Джудит Гулд - Навсегда
Помещение компьютерного центра в «Сайнтифик косметикалс» огласилось криком Бобби.
— Попался! — Он негромко присвистнул. — Черт возьми! Это тот же парень.
Его начальница, наклонившись поближе к экрану, вчитывалась в надпись, наморщив лоб.
— «Поможем детям»? Не понимаю. Разве это не…
— …некоммерческая группа, одна из программ которой — поиск приемных родителей, — закончил за нее Бобби. Он повернулся на своем вращающемся кресле и уставился на нее в изумлении. — Не понимаю, почему кто-то там пытается войти в наши файлы здесь.
— Не знаю, — ответила его начальница. — Распечатай информацию и занеси мне в кабинет. — На ее лице не отразилось никаких эмоций. — А я пока что доложу о случившемся.
Постукивая высокими каблуками по кафельному полу, она поспешно вернулась в свой стеклянный кабинет, сняла трубку и нажала кнопку — аппарат начал набирать внесенный в его память номер. Щелчки соединений, тишина, опять несколько щелчков — такое впечатление, что звонок переводят с линии на линию. Наконец после нескольких чередований щелчков и пауз она услышала тихие далекие сигналы. Затем отрывистый мужской голос ответил:
— Служба безопасности.
— Говорит Шарон Уолкер из Уолнат-Крик. Кто-то второй раз пытается войти в файлы ОПУС.
— Вы выследили его?
— Да.
— И?
Она выглянула из своей стеклянной будки. Бобби радостно потрясал кулаком в воздухе. Она быстро пробежалась по клавишам своего компьютера.
— Да, отслеживание закончено. Объект — терминал сто тридцать два в Нью-Йоркской штаб-квартире «Поможем детям». Непонятно. Они ведь с нами никак не связаны.
— Забудьте об этом, — велели ей. — Скорее всего, это просто какой-нибудь компьютерный хулиган. Но вы правильно сделали, что позвонили. Если это еще раз повторится, следуйте инструкциям, как вы сделали в этот раз.
— Хорошо, — заверила она.
— Кто еще, кроме вас, — спросил отрывистый голос, — знает о попытке вторжения?
— Роберт Лаббок. — Она взглянула через стеклянную стену кабинета на Бобби, занятого распечаткой информации.
— Хвалю вас обоих. Ваше усердие не останется незамеченным. Чтобы сделать соответствующие записи в ваших личных делах, мне нужно написание ваших имен.
Она продиктовала ему по буквам имя Бобби и свое.
— Вы хорошо работаете, — еще раз повторил он.
— Мы просто выполняли свои обязанности. — Она пыталась не выдать своего удовольствия от похвалы.
Но ее уже никто не слушал — человек на другом конце провода повесил трубку.
Далеко в тропических лесах Бразилии в Ситто-да-Вейга полковник запаса армии США Валерио включил свой компьютер. На экране появилась надпись:
ТЕРМИНАЛ ПД 132
КЛЯЙНФЕЛДЕР ААРОН М.
За этой надписью шла биография Аарона. Информация о работе, информация о личной жизни. Домашний адрес, телефон, не зарегистрированный в телефонном справочнике, состояние банковского счета, послужной список.
«Я Большой Брат, — думал Валерио с удовлетворением, — и я пристально за всем наблюдаю».
14 Нью-Йорк
— Зачем пожаловал на этот раз, шалунишка? Шенел намеренно сделала особенно глубокую затяжку, и машина наполнилась сигаретным дымом.
Томас Эндрю Честерфилд Третий смотрел прямо перед собой сквозь лобовое стекло, наблюдая за машиной, медленно ползущей по Тридцать восьмой улице. Еще один охотник за телом вышел поразвлечься.
— Мне опять нужно выйти на Духа, — сказал он тихо.
Неожиданно Шенел рассмеялась.
— Ну, мужик, — она хлопнула себя по голой ляжке, — у тебя, должно быть, полно врагов. На твоих заказах Дух скоро разбогатеет. — Она еще раз затянулась. Честерфилд по-прежнему пялился в стекло.
— На этот раз его услуги мне нужны немедленно, — заявил он.
Она повозилась с кнопками на дверной панели, нашла ту, что опускает окно. Стекло с тихим урчанием поехало вниз, и она щелчком кинула окурок в темноту ночи, наблюдая за разлетевшимися искрами.
— Что значит «немедленно»? — Она опять повернулась к нему.
Он почти шептал.
— Мне нужно, чтобы он сделал работу сегодня вечером. Самое позднее — завтра утром.
Шенел пошарила в сумочке в поисках еще одной сигареты. Найдя ее, щелкнула зажигалкой. Пламя бросало мягкий рембрандтовский отблеск на ее черты.
— Ты знаешь условия: деньги вперед. — Она опять глубоко затянулась и медленно выдохнула дым двумя струйками из ноздрей. — Вперед и налом.
— Но мой банк не откроется до девяти утра! К тому времени уже может быть поздно.
Какое-то время она молча обдумывала его слова.
— Ну что ж, это не мои проблемы. Это дело Духа. Откуда я знаю? Может быть, я и не найду его сегодня.
— Пожалуйста! — Он схватил и сильно сжал ее руку. — Ты должна попытаться найти его!
— Эй! Мне больно! Смотри, поаккуратней, слышишь?
Он выпустил ее руку.
— Извини. Не знаю, что на меня нашло. Но мне нужна твоя помощь!
— Хорошо, — заговорила она примирительно. — Хорошо, ты только спокойней. Но имей в виду, я ничего не обещаю.
Он кивнул. Она продолжала:
— Когда ты отсюда отчалишь, поезжай в бар, как всегда, и жди. Если я с ним свяжусь, он тебе позвонит. Если нет… — Она пожала плечами.
— Понимаю. Но если ты все-таки свяжешься с ним, скажи, что работу надо сделать либо сегодня вечером, либо — самое позднее — завтра рано утром. Скажи, что я в долгу не останусь.
Она взглянула на него со странным выражением.
— Дух, он за этим присмотрит. Ты только не доставляй ему ненужных хлопот, и все. Потому что, детка, скажу тебе одну вещь. Дух — он кру-у-у-у-той мужик. Он знает, как дела делать.
— Что ты имеешь в виду? — Честерфилд забеспокоился.
— Он знает, например, где ты живешь, где твой офис. — Она перешла на устрашающий шепот. — Понимаешь? Дух — невидим. Ты его можешь не видеть, а он рядышком. И он всегда хочет знать, на кого работает. Это как — ну, ты понимаешь — как получить страховой полис.
Внутренности Честерфилда снова болезненно сжались. Голос его задрожал.
— Ты хочешь сказать, он выслеживал меня?
— Да какого черта я знаю? — Шенел нервно затянулась, пепел на кончике сигареты оранжево засветился. Она быстро выдохнула. — Хотя меня бы это не удивило. С Духом всего можно ожидать. — Она быстро взглянула на него краешком глаза. — Так что ты поосторожнее, ладно?
Дом Ансония, на Бродвее, между Семьдесят третьей и Семьдесят четвертой улицами, походил на огромный, пышный свадебный торт. Снаружи — изобилие башенок, балконов, мансардных крыш и луковичных куполов. Внутри — когда-то своеобразные, ни на что не похожие квартиры, ныне безжалостно разделенные и перестроенные несколькими поколениями жильцов.
Квартира Сэмми Кафки на четырнадцатом этаже с угловой башенкой была одним из немногих исключений. Единственный арендатор, проживавший здесь до него, не внес никаких изменений в планировку. В квартире была овальная прихожая, круглая гостиная с тремя высокими французскими дверями, выходившими на балкон, огромная, старомодная кухня и еще шесть больших комнат. Сэмми жил здесь уже сорок лет и клялся, что отсюда его вынесут только вперед ногами.
Сейчас он стоял около французских дверей. Вопли сирены, вечная музыка Нью-Йорка, на какое-то время заглушили все остальные звуки города, поднимавшиеся снизу. Он смотрел на Джонни, неуклюже привалившегося к подушкам бледно-зеленого дивана, уставившись в свой пустой бокал. Сэмми вздохнул.
— Разглядывание пустого бокала, мой мальчик, тебе не поможет, — мягко заметил он.
Вздрогнув, Джонни поднял голову и посмотрел на старика.
Как всегда, этот денди, не имеющий возраста, выглядел безукоризненно. На нем была старомодная домашняя куртка с отделкой цвета бургундского, канареечный широкий галстук с красным узором флер-де-ле, черные вельветовые брюки и элегантные красные шлепанцы с серебряной и золотой вышивкой. Сэмми указал на бокал.
— Еще?
Джонни вздохнул.
— Конечно. Что за черт!
Передав бокал Сэмми, он смотрел, как тот подошел к внушительных размеров буфету в египетском стиле. На нем стоял серебряный поднос с графинами, хрустальными бокалами, кувшином с водой и серебряным ведерком для льда. Пальцы Сэмми были такими же проворными, как и его походка. Он ловко выудил серебряными щипцами кубики льда из запотевшего ведерка. Затем он взял серебряный сосуд с надписью «Бурбон» вокруг горлышка, открыл его, щедро плеснул содержимого в бокал и снова закрыл. Стеклянной палочкой он энергично помешал напиток, прихватил Салфетку и с возгласом «вуаля!» поднес все это Джонни.
Поблагодарив его кивком головы, Джонни принялся за свой уже третий бокал. Откинувшись на подушки, он размышлял. Он уже начал сомневаться, стоило ли вообще приходить сюда. Он чувствовал себя оскорбленным, он впал в депрессию, и ему было очень жаль себя. Может, правильнее было бы зализывать раны в одиночестве? Но сейчас поздно раздумывать. Он уже здесь и уже успел излить душу. И ничего в этом не было зазорного. Ничего такого. У него были все основания для обиды — разве он не спешил, не тащился шесть тысяч миль — ну, что-то около того? И для чего? Чтобы ему, доброму самаритянину, фигурально выражаясь, дали пинка под зад?
