Джеймс Роллинс - Кости волхвов
С тарелкой в руке Грей направился к задней двери. Мать смотрела ему вслед.
— Он обрадуется, увидев тебя.
«Если бы только я мог сказать то же самое!» — с горечью подумал Грей, направляясь к сараю, стоявшему в дальнем конце участка. Из приоткрытой двери доносились звуки музыки кантри. Они возродили в памяти не самые приятные воспоминания.
Грей остановился у дверей сарая. Он увидел отца, склонившегося над верстаком, на котором лежали ровно оструганные дощечки.
— Папа! — окликнул он.
Отец выпрямился и обернулся. Он был примерно такого же роста, как Грейсон, только более коренастый, с широкой спиной и плечами. Перед тем как поступить в колледж, он работал на нефтяных месторождениях, зарабатывая деньги и опыт в области нефтедобычи. И все было прекрасно до тех пор, пока однажды в результате аварии на нефтяной вышке ему не отрезало по колено левую ногу. В результате отец вышел на пенсию в сорок семь лет.
Это случилось пятнадцать лет назад. Половина жизни Грейсона. Поганой, надо признать, жизни.
— Грей? — Отец словно не верил своим глазам. Он утёр пот со лба, размазав по нему налипшие опилки, и сердито нахмурился. — Не стоило проделывать столь долгий путь.
— А как же иначе к тебе приехали бы эти сэндвичи? — сказал Грей, показывая отцу тарелку.
— Их приготовила твоя мать?
— Ты же её знаешь. Она старалась как могла.
— Что ж, тогда я, пожалуй, их съем. Добрые порывы необходимо поощрять. — Оттолкнувшись от верстака, отец проковылял на своём протезе к холодильнику. — Пиво будешь?
— Мне скоро нужно возвращаться на работу.
— Одна бутылка пива тебя не убьёт. У меня как раз есть «Сэм Адамс» — помои, которые тебе так нравятся.
Отец был любителем таких известных сортов пива, как «Будвайзер» и «Курс», но тот факт, что он забил холодильник банками «Сэма Адамса», значило в сто раз больше, чем дружеское похлопывание по спине. А может быть, даже больше, чем объятие.
Грей просто не мог отказаться от этого предложения.
Он взял бутылку и откупорил её с помощью открывалки, привинченной к краю верстака. Отец подошёл бочком, примостился на краешек высокой табуретки и поднял бутылку «Будвайзера», салютуя сыну.
— Быть старым, конечно, хреново, но пиво хотя бы немного скрашивает этот недостаток.
— Ты прав, — сказал Грей, сделав большой глоток.
Он подумал о том, что мешать кодеин с алкоголем не самое мудрое решение, но утро у него выдалось настолько кошмарным, что сейчас подобные мелочи уже не имели значения.
Отец молча смотрел на сына, и молчание длилось так долго, что стало неловким.
— Итак, — заговорил Грей, — ты теперь и домой самостоятельно дойти не можешь?
— Да пошёл ты! — с притворной злостью огрызнулся отец, а затем улыбнулся и грустно покачал головой. Он не любил недомолвок и всегда ценил искренность и откровенность. Стрельба прямой наводкой — так называл это отец. — По крайней мере, я, в отличие от тебя, не сидел в тюряге!
— Да уж, до меня тебе далеко. Тебя в Ливенуорт даже за деньги не пустят.
— Вот и замечательно, плакать не буду! Два уголовника для одной семьи — многовато.
Эта добродушная пикировка немного разрядила атмосферу, но, когда их взгляды встретились, Грей заметил в глазах отца то, чего никогда не видел в них раньше. Страх.
Отношения между отцом и сыном всегда были непростыми. После аварии отец стал сильно пить и время от времени впадал в депрессию. Техасский нефтяник в одночасье превратился в домохозяйку, и это сломило его. Он был вынужден сидеть дома и растить двоих сыновей, в то время как его супруга каждый день ходила на работу и зарабатывала деньги. Злясь, но не в силах что-либо изменить, отец превратил дом в подобие концлагеря, а Грей, прирождённый бунтарь, постоянно выступал против драконовских порядков, которые навязывал отец. Когда же ему исполнилось восемнадцать, Грей просто собрал рюкзак, ушёл посреди ночи из дома и записался в армию. После этого отец с сыном не разговаривали целых два года.
Постепенно и очень осторожно мать помирила их, и все же отношения между отцом и сыном напоминали скорее вооружённое перемирие.
«Вы в большей степени одинаковые, нежели разные», — сказала как-то мать. Более пугающих слов Грей не слышал за всю свою жизнь.
— Что за дерьмо! — нарушил молчание отец.
— «Будвайзер»? — подхватил Грей. — Это точно! Вот почему я пью только «Сэм Адамс».
Отец ухмыльнулся:
— Ну и засранец же ты!
— Ты меня сам таким воспитал. По своему образу и подобию.
— То есть я тоже засранец?
— Я этого не говорил.
Отец снова усмехнулся и спросил:
— А что это ты вдруг заявился?
«Потому что я не знаю, как долго ты ещё будешь меня помнить», — мысленно ответил Грей, однако вслух этого не произнёс. За фасадом жёсткости и независимости в душе Грея все ещё жила детская уязвимость, память о прошлых обидах, желание услышать от отца хоть несколько ласковых слов. Но время стремительно таяло, и какой-то частицей своего сознания Грей понимал, что, по всей вероятности, слов этих ему уже не услышать.
— Где ты купил эти сэндвичи? — спросил отец. — Они просто великолепны.
Грею пришлось приложить определённое усилие, чтобы на его лице ничто не отразилось.
— Мама сделала, — ответил он.
— А-а, ну да… — смущённо проговорил отец.
Их взгляды снова встретились, и помимо страха Грей заметил в глазах отца ещё и стыд. Пятнадцать лет назад он перестал быть мужчиной, а теперь перестаёт быть человеком.
— Пап, я…
— Пей своё пиво!
В голосе отца прозвучала прежняя злость, и Грей по привычке, оставшейся с детства, немного испугался.
Он молча пил пиво, не в состоянии говорить. Возможно, мать была права: они действительно слишком похожи друг на друга.
Запищал прикреплённый к поясу пейджер. Поспешно схватив его, Грей увидел на дисплее телефонный номер «Сигмы».
— Это с работы, — пробормотал он. — У меня на сегодня запланирована ещё одна встреча.
— Ну и ладно, — кивнул отец, — а мне пора заняться скворечником.
Они обменялись рукопожатиями — отец и сын, два извечных соперника, не желающие уступать друг другу даже в мелочах.
Вернувшись в дом, Грей попрощался с матерью, забрал с крыльца велосипед и, сев на него, быстро поехал в сторону станции метро. На дисплее его пейджера помимо телефонного номера «Сигмы» значился ещё и пароль.
∑1911.
Экстренный вызов.
Ну наконец-то!
15 часов 03 минуты (местное время)
Ватикан
Поиск истины о судьбе останков трех волхвов напоминал тяжелейшие археологические раскопки, разве что монсиньору Вигору Вероне и его помощникам-архивариусам пришлось копаться не в пыли и камнях, а в грудах книг и древних свитков. Целая команда библиотечных работников провела кропотливую подготовительную работу в главной библиотеке Ватикана, и теперь Вигор в поисках путеводной нити просеивал информацию, находясь в самой закрытой зоне Святого города — Archivio Segretto Vaticano, печально известных секретных архивах Ватикана.
Вигор вошёл в длинный подземный коридор. По правой стене тянулась вереница ламп. При его приближении каждая из ламп загоралась, а после того, как он проходил мимо, гасла. Свет словно сопровождал монсиньора и его молодого студента Джейкоба.
Коридор на самом деле являлся депозитарием манускриптов, получившим прозвище bonile, или бункера. Построенное в 1980 году, это подземное помещение имело два этажа, разделённые дырчатым стальным полом и соединённые крутыми лестницами. По одной из его сторон на многие километры протянулись стальные полки, на которых хранились миллионы документов и пергаментов. По противоположной стене тянулись точно такие же полки, но они были закрыты дверями из стальной сетки. Здесь хранились документы наиболее деликатного характера.
О Ватикане говорили, что Святой престол обладает слишком большим количеством тайн, но ему все мало. Шагая по депозитарию, Вигор усомнился в истинности этого суждения: секретов в Ватикане было слишком много даже для самого Ватикана.
Джейкоб нёс лэптоп, в котором содержалась информация, касающаяся проводимого ими расследования.
— Выходит, волхвов было не три, а больше? — спросил молодой человек, когда они подошли к выходу из депозитария.
Монсиньор Верона и Джейкоб пришли сюда, чтобы перевести в цифровой формат фотографии вазы из так называемого музея Кирхера[11]. Рисунок на ней изображал библейских волхвов, но их было не три, а целых восемь! На фреске кладбища Святого Петра волхвов было всего два, а на картине в склепе Домициллы — четверо.
— В Евангелии нет упоминания относительно того, сколько было волхвов, — сказал Вигор. День выдался тяжёлым, и он чувствовал огромную усталость, но, несмотря на это, не стал отмахиваться от расспросов помощника. Ещё Сократ утверждал, что лучший способ разобраться в своих мыслях — проговорить их в слух, и Вигор не раз убеждался в эффективности этого метода. — О них говорится лишь в Евангелии от Матфея, да и то весьма расплывчато. Общепринятое предположение о трех волхвах опирается на количество принесённых новорождённому даров: золото, ладан и смирна[12]. Может, они и не были никакими царями. Слово «волхв» означает также «волшебник», «чародей», «маг».
