Альберт Пиньоль - Холодная кожа
Я отвел ее в темный угол. Безмозглое существо дрожало от страха: так корове не дано понять, что делает с ней ветеринар. Я зажег свечку и стал приближать ее к глазам животины, а потом удалять от них. Яркий свет заставляет зрачки сужаться, они превращаются в узкие щелочки, как у кошки. Наблюдая это, я невольно почувствовал волнение: ее глаза, скорее круглые, чем овальные, подобны волшебным синим зеркалам. В них отсветы янтаря. Глазное яблоко словно капля ртути. Я вдруг увидел там себя самого: я смотрел на нее, а получалось, что на самого себя. Мне захотелось прекратить опыт. Когда человек видит свое отражение в глазах чудовища, он испытывает головокружение. Кому–то это может показаться смешным. Однако пусть меня судит лишь тот, кто когда–нибудь пережил подобный опыт.
Невозможно безразлично наблюдать за ней. Стоит до нее дотронуться, как интерес исследователя вдруг исчезает. Едва коснувшись, рука отдергивается, точно от удара током. Один из наших основных инстинктов говорит о том, что прикосновение связано с теплом: холодных тел нет. Но ее температура ранит меня и причиняет боль. Она напоминает холод трупа, который уже покинула жизнь.
25 февраля.
Они появились. Их много. Обычно наша порция боеприпасов составляет шесть патронов, а сегодня мы истратили восемь.
26 февраля.
Вместе с Батисом мы истратили девятнадцать патронов.
27 февраля.
Тридцать три.
28 февраля.
Тридцать семь.
1 марта – 16 марта.
Я слишком занят борьбой за свою жизнь, чтобы вести записи. А о том, что я мог бы описать, лучше не сохранять воспоминаний.
18 марта.
Штурмы постепенно становятся не такими яростными. Сегодня я довольно долго осматривал со стороны леса маяк и наш балкон. Батиса мое занятие заинтересовало, и он присоединился ко мне, не говоря ни слова. Мы стояли рядом, плечом к плечу. Мои мысли занимало одно: я хотел увидеть маяк таким, каким видят его чудища, попытаться войти в тайники мозга этих кровожадных существ, чтобы понять, каким они видят меня. Спустя некоторое время Батис сказал:
– Ну, что ж, похоже, никаких изъянов в нашей обороне нет.
И ушел.
20 марта – 21 марта.
Они наблюдают за нами, но не нападают. Сначала это вызывало во мне тревогу, но позднее она сменилась простым любопытством. Обычно мы видим лишь мелькание теней. Иногда их можно различить между деревьями или на морском берегу. Когда луч маяка падает на одно из чудищ, оно тут же исчезает.
Ночь постепенно расширяет свои границы. Сейчас в нашем распоряжении только три часа света. Остальное время – владения ночи. Не успевая появиться, солнце уже прощается с нами. Как выразить на бумаге весь ужас, который овладевает нами в этот момент? Даже в обычных условиях пребывание на острове само по себе могло бы означать для человека исключительный и страшный опыт. Присутствие чудовищ переносит этот эксперимент за пределы разумного. Может показаться невероятным, но порой промежутки между штурмами кажутся мне страшнее, чем сами штурмы. Внутри маяка, среди теней, отбрасываемых керосиновыми лампами, мы слушаем смешанный шум ветра, дождя и волн и ждем рассвета. Мы ждем его и ждем, не ведая, что наступит скорее: новый день или смерть. Никогда бы не подумал, что ад похож на такую заурядную вещь, как часы без стрелок.
Конец марта.
Неожиданно обнаружил, что Батис умеет играть в шахматы. Незначительный факт становится островком цивилизации в море безумия. Три партии. Две ничьи и одна победа. Стоит ли писать о том, кто ее себе присвоил?
4 апреля.
Полдень. Мы играли в шахматы. Ночью на нас нападали шесть раз, волны атак сменяли друг друга. Я стрелял так яростно, что затвор винтовки становился горячим. На сей раз это вызвано необходимостью, и Батис не ругался за безрассудную трату патронов.
8 апреля.
Я пытаюсь разыгрывать дебюты в романтическом ключе, но мои ходы разбиваются о защиту Каффа. В этом смысле он очень ловок. Он рокируется, и моя атака теряет силу. Человек действует в жизни подобно тому, как двигает фигуры на доске, тут нечего добавить. В каждом ходе видна сущность батисового или каффового – как вам больше понравится – характера.
Чудища кричали сегодня за пределами круга, который очерчивает прожектор, во тьме. Словно стервятники, дерущиеся за добычу. Потом они двинулись было к маяку, но их строй рассыпался еще до того, как мы выстрелили. Во всем этом есть какая–то тайна. Самое ужасное, что поведение чудовищ не поддается никакой логике. Оно непредсказуемо.
10 апреля – 22 апреля.
Я размышлял о мотивах, которые привели меня на остров. Мне хотелось найти покой пустоты. Но вместо тишины открылся ад, полный чудищ. Какие новые значения должны предстать перед моими глазами? Как правильно истолковать происходящее, следуя логике моего опекуна? Я часто вспоминаю его. Но сколько ни задаю себе вопросы, сколько ни пытаюсь найти на них ответы, прихожу лишь к одному страшному и неопровержимому выводу: это чудовища, чудовища и еще раз чудовища. И нечего тут выдумывать, нечего искать, нечего объяснять.
23 апреля – 24 апреля.
Ужасные бои. Выстрелы в упор покрыли балкон брызгами синей крови и ошметками мозгов и кишок. Две ночи подряд чудища поднимаются к самой линии кольев, и нам приходится сталкивать их ударами каблуков, колоть ножами и рубить топором. В этой ситуации Батис проявляет дикую сторону своей натуры. Когда они приближаются слишком близко, а руки и ноги страшилищ цепляются за верхний ряд кольев, Батис бросает ружье и издает воинственный клич. Я отступаю на второй план, продолжая стрелять, чтобы прикрыть его, а он хватает в одну руку свой гарпун, а в другую – топор. Одним орудием он колет, другим – рубит. Кафф ранит, калечит и убивает с бешеной энергией, его руки подобны крыльям мельницы–убийцы. Он настоящий демон, яростный викинг, пират Красная Борода, берущий корабль на абордаж. В Батисе соединяются все эти персонажи и множество других. От его вида у меня мурашки бегут по коже. Мне бы не хотелось встретиться с таким врагом. Борьба происходит на самом деле, и я участвую в схватках здесь и сейчас, но все это подобно наркотическим галлюцинациям. Когда всходит солнце, я испытываю сомнения относительно своего психического здоровья. Наша жизнь на маяке невероятна; наша жизнь на маяке – самая абсурдная из всех эпопей. Она лишена смысла.
Я прочитал свои записи. Они никогда не смогут передать охватывающего меня порой отчаяния; любая, даже самая изощренная повествовательная техника не создала бы ничего, кроме бледного образа того кошмара, которому я пытаюсь придать словесную форму. Нам не уйти отсюда живыми, в этом нет сомнения. Я даже не уверен, увидим ли мы первый снегопад.
2 мая.
Я начинаю ощущать некую тень благодарности в поведении Батиса. Он ничем не выражает своего чувства, ни одно доброе слово не срывается с его губ, однако Кафф понимает, что мое присутствие помогает ему выжить. Он признается мне, что сдерживать атаки сейчас гораздо легче, чем раньше. Ни один человек на земле не смог бы противостоять в одиночку этим полчищам тварей, сбежавших из сумасшедшего дома морских глубин. Даже Батис.
Однако жить так дальше невозможно. Наступит день, когда они возьмут нас числом.
3, 4 и 5 мая.
Все по–прежнему. Я не могу понять Батиса. Его душевное состояние, на мой взгляд, совершенно не соответствует той опасности, которая нам угрожает. Чем отчаяннее наше положение ночью, тем счастливее он выглядит днем. Это какая–то эйфория сражений, желание броситься в пропасть. Кафф не желает понять, что бои на маяке – не рокировка на шахматной доске, и поражение хотя бы в одной из партий означает нашу гибель.
6 мая.
Ночью: выстрел Батиса задел мою руку. Пуля порвала рукав и вошла неглубоко. Но он стрелял в чудовище, которое на меня наседало, и мне остается только оправдать его действия и поблагодарить.
7, 8, 9, 10 и 11 мая.
Штурмы невероятно мощные. Нескольким чудовищам удалось вскарабкаться по противоположной стене маяка и напасть на нас сверху, где кольев не так много. В полном смысле слова: они падали на нас как снег на голову. Мы стреляли вверх и вниз, откуда они тоже появлялись. Сейчас мы тратим в среднем пятьдесят патронов за ночь. Ни в одном страшном сне невозможно увидеть столько чудищ.
Позже: серьезная ссора с Батисом. Он обвинил меня в том, что я не уделяю достаточно времени укреплению стен маяка стеклами и гвоздями. Я возмутился. Даже от нечего делать я работаю вдвое больше, чем он. Мы осыпали друг друга ругательствами. Я обозвал его тупой скотиной и прокричал, что, кроме как трахаться, он ничего другого делать не умеет. Кафф грозился урезать мои права и впервые за все время назвал меня оккупантом. Еще никогда мы не опускались так низко.
12 мая.
Чудовище вцепилось мертвой хваткой в правую ногу Батиса. Я хладнокровно убил его выстрелом в упор, но, падая, оно сорвало с ноги Каффа сапог и снесло ему полпальца. Он залечивал рану без единого стона.
![Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]](/uploads/posts/books/120975/120975.jpg)
