Джон Вердон - Загадай число
— Ты заметил, насколько все это хрупко?
— Ты имеешь в виду контакт, который ты устанавливаешь с клиентами?
— Наверное, «контакт» — подходящее слово, если оно подразумевает одновременно доверие, единение, открытость, надежду и любовь — и если ты понимаешь, насколько это нежные цветы, особенно когда они только начинают распускаться.
Гурни не мог понять, как относиться к Марку Меллери. Если он и был шарлатаном, то определенно лучшим из всех, что ему встречались.
Меллери поднял руку и обратился к девушке, стоявшей у столика с кофе:
— Кайра, сделай мне одолжение, позови сюда Джастина!
— Легко! — ответила она и тут же вышла.
— Кто такой Джастин?
— Молодой человек, без помощи которого мне все труднее справляться. Впервые он приехал сюда как гость, когда ему был всего двадцать один год, посетителей младше у нас не бывает. Он возвращался трижды, и на третий раз так и не уехал.
— И чем он здесь занимается?
— Можно сказать, тем же, чем и я.
Гурни непонимающе посмотрел на Меллери.
— Джастин с самого первого визита был на одной волне со мной — всегда понимал, что я говорю, улавливал все нюансы и все такое. Очень сообразительный молодой человек, незаменимый участник всех наших действий. Институт был создан для таких, как он, а такие, как он, созданы для нашего дела. У него здесь есть будущее, если он пожелает.
— Марк младший, — пробормотал Гурни, скорее сам для себя.
— Что, прости?
— По рассказу выходит идеальный сын. Воспринимает и одобряет все, что ты можешь ему предложить.
Ухоженный, интеллигентного вида молодой человек зашел в комнату и подошел к ним.
— Джастин, познакомься, это мой старый друг Дэйв Гурни.
Молодой человек протянул руку, и жест был одновременно дружелюбный и смущенный.
Они обменялись рукопожатием, затем Меллери отвел его в сторону и заговорил с ним негромким голосом:
— Я хочу, чтобы ты провел следующие полчаса лекции, приведи несколько примеров внутренней дихотомии.
— С удовольствием, — сказал молодой человек.
Гурни дождался, когда Джастин отойдет за кофе, затем сказал Меллери:
— Если у тебя есть время, я бы хотел, чтобы ты сделал один звонок, пока я здесь.
— Мы сейчас вернемся в дом. — Было очевидно, что Меллери хотел соблюсти максимально возможную дистанцию между своими гостями и текущими трудностями.
По дороге к дому Гурни объяснил ему, что надо позвонить Грегори Дермотту и расспросить поподробнее о его абонентском ящике и обо всем, что он может помнить в связи с получением чека на имя Арибды, который он затем вернул Меллери. Есть ли в компании кто-то с доступом к ящику? Хранится ли ключ от ящика у самого Дермотта? Существует ли запасной ключ? Как давно он арендует этот ящик? Получал ли он на этот адрес другие письма по ошибке? Получал ли когда-нибудь непонятные чеки? Говорят ли ему что-нибудь имена Х. Арибда, Харибда или Марк Меллери? Слышал ли он что-нибудь про Институт духовного обновления?
Когда по виду Меллери стало понятно, что информации слишком много, Гурни вытащил из кармана записку и протянул ему:
— Я записал все вопросы здесь. Возможно, мистер Дермотт не на все захочет ответить, но попытка не пытка.
Они продолжили путь мимо клумб умирающих цветов. Меллери, казалось, все глубже погружался в переживания. Когда они дошли до террасы, он остановился и заговорил голосом человека, который боится, что кто-то его может услышать.
— Всю прошлую ночь я не спал. Эта история с цифрой 19 сводит меня с ума.
— И ты не нашел никакой связи? Она что-нибудь для тебя значит?
— Ничего. Какие-то глупости в голову лезут. Один психотерапевт как-то выдал мне опросник на двадцать пунктов, чтобы выявить, есть ли у меня проблемы с алкоголем, и я набрал девятнадцать из двадцати. Моей первой жене было девятнадцать, когда мы поженились. Всякое такое — случайные вещи, ничего, что можно было бы предсказать, как бы хорошо человек меня ни знал.
— Однако у него это получилось.
— Именно это и сводит меня с ума! И главное — последовательность фактов. В моем почтовом ящике оставляют запечатанный конверт. Затем мне звонят и сообщают, что он там лежит, и просят загадать число. Я загадываю 19. Иду к почтовому ящику, достаю конверт, и в конверте нахожу листок с цифрой 19. Ровно той, о которой я подумал. Я мог подумать о цифре 72,951. Но я подумал о девятнадцати, и это была та самая цифра. Ты говоришь, что экстрасенсорные способности — ерунда, но как еще это можно объяснить?
Гурни был спокоен настолько же, насколько Меллери был встревожен.
— В нашей картине произошедшего не хватает звеньев, вот как это объясняется. Мы так смотрим на последовательность событий, что задаем неверные вопросы.
— А какой вопрос верный?
— Когда я узнаю, я первым делом сообщу тебе. Но я гарантирую, что это не будет связано с экстрасенсорными способностями.
Меллери покачал головой, и это больше напоминало тремор, чем добровольный жест. Затем он посмотрел на стену своего дома и на террасу, на которой стоял. У него был такой взгляд, словно он не помнит, как попал сюда.
— Пойдем внутрь? — предложил Гурни.
Меллери спохватился:
— Я совсем забыл — прости, Кадди сегодня вечером дома. Я не смогу… то есть, наверное, лучше будет, если… я хочу сказать, что не получится так быстро позвонить Дермотту. Придется отложить.
— Но ты позвонишь сегодня?
— Да, да, конечно. Мне просто надо будет улучить удачный момент. Я позвоню тебе, как только поговорю с ним.
Гурни кивнул, внимательно глядя на него и видя в его глазах страх рушащейся жизни.
— Прежде чем я уеду, хочу задать один вопрос. Ты попросил Джастина поговорить про внутренние дихотомии. Что ты имел в виду?
— Ты не много пропустишь, — ответил Меллери, слегка поморщившись. — Дихотомия — это разделение, дуализм. Я использую это слово для описания внутренних конфликтов.
— В духе Джекила и Хайда?
— Да, но все гораздо глубже. Люди битком набиты внутренними конфликтами. Из них складываются наши отношения, растут наши переживания, и они же портят нашу жизнь.
— Приведи пример.
— Я могу привести сотню примеров. Простейший конфликт — между тем, как мы видим себя, и тем, как мы видим других. Допустим, мы с тобой спорим и ты на меня кричишь. Я буду считать, что ты не умеешь держать себя в руках. Но если я на тебя закричу, я буду считать, что проблема не в моем самообладании, а в том, что ты меня спровоцировал, сделал то, на что крик — адекватная реакция.
— Любопытно.
— Мы все привыкли думать так: мои проблемы от того, что я попал в такую ситуацию, а твои проблемы — от того, что ты такой человек. Отсюда все беды. Мое желание, чтобы все было по-моему, кажется мне очень логичным, а твое желание, чтобы все было по-твоему, — инфантильным. Все хорошо — это когда я хорошо себя чувствую, а ты хорошо себя ведешь. То, как я все вижу, — это то, как оно есть, а то, как ты все видишь, — это предвзятость.
— Идею я понял.
— И это только начало. Наш разум состоит из противоречий и конфликтов. Мы лжем, чтобы нам верили. Мы прячем свою истинную сущность, чтобы достичь с кем-то близости. Мы гонимся за счастьем так, что оно убегает от нас. Когда мы неправы, мы готовы горы свернуть, чтобы доказать, что мы правы.
Захваченный собственным программным текстом, Меллери говорил убедительно и красиво — эта теория мобилизовала его, невзирая на стресс.
Гурни сказал:
— У меня такое впечатление, что ты говоришь о каком-то личном источнике боли, а не об общечеловеческой проблеме.
Меллери медленно кивнул:
— Нет боли хуже, чем когда в одном теле живет два человека.
Глава 16
Конец начала
У Гурни было странное чувство. Оно то и дело появлялось после того, как Меллери впервые приехал в Уолнат-Кроссинг, но только теперь Гурни с грустью понял, что он чувствовал. Это была тоска по относительной ясности уже совершенного преступления, когда есть то, что можно измерить, описать и проанализировать — отпечатки пальцев и следы, образцы волос и тканей, показания свидетелей и подозреваемых, алиби, которые нужно проверить, оружие, которое нужно найти, пули для баллистической экспертизы. Никогда раньше он не сталкивался с делом настолько неопределенным, настолько не поддающимся стандартной процедуре.
Спускаясь по горе к деревне, он раздумывал про страхи Меллери — с одной стороны, злонамеренный преследователь, с другой — вмешательство полиции, чреватое отчуждением клиентов. Уверенность Меллери, что лекарство опаснее болезни, держало ситуацию в подвешенном состоянии.
Ему было интересно, о чем Меллери может умалчивать. Знал ли он, какой именно поступок из давнего прошлого мог быть причиной угроз и намеков? Знал ли доктор Джекил, что сделал мистер Хайд?
