Андрей Воронин - Над законом
– Ты человек новый, заезжий... Не след тебе в здешние дела путаться. Лучше поезжай-ка ты домой, целее будешь.
Илларион крякнул и прочно утвердился на скамье под окном, уперев локти в колени и положив подбородок в сложенные лодочкой ладони. Из этой позиции он просительно посмотрел на суровую старуху, по-прежнему топтавшуюся возле комода.
– Ну, Степа-а-ановна, – проныл он, – ну не надо меня пугать, все равно ведь не боюсь.
– Вижу, что не боишься, – невесело усмехнулась старуха, – потому и пугаю. Ладный ты мужик.
Жалко будет, если голову отшибут ни за что ни про что.
– Да я уж постараюсь, чтобы не отшибли, – пообещал Илларион. – Так кто в школе живет? Ну, Степановна...
Старуха тяжело вздохнула.
– Да кто ж в школе может жить, – пожала она плечами. Учителка там живет. Год, как по распределению приехала.
– А почему в школе? – удивился Илларион. – Почему не на квартире? Ведь молодая, ей же, наверное, помощь нужна?
– Помощь, – проворчала старуха, принимаясь безо всякой необходимости протирать висевшее над комодом почерневшее от времени зеркало, – помощь... Не ведаю я, что ей нужно, только не помощь. Не хотят ее у нас в деревне на квартиру брать.
– Что так? – спросил Илларион, хотя уже начал догадываться, в чем дело. Ответ читался по ставшей вдруг слишком прямой спине старухи так же легко, как если бы был написан там крупными буквами.
Впрочем, начав говорить, баба Вера, похоже, не собиралась останавливаться на полпути.
– Б.., она, – спокойно сказала старуха. Илларион легонько вздрогнул – при всей простоте местных нравов ему пока что как-то не доводилось слышать из уст бабы Веры подобных слов. Кроме того, эта характеристика как-то не вязалась с запомнившимся Иллариону обликом. Он привык к тому, что дамы легкого поведения выглядят несколько по-иному. – Подстилка, более культурно, – пояснила свою мысль баба Вера. – Кому такая жиличка нужна?
– Это что же – она со всеми, что ли? – поразился Илларион. – За деньги?..
– Со всеми, как же, – недобро хмыкнула баба Вера. – Были тут кобели, пробовали...
– И что? – с интересом спросил Илларион, хотя и без бабы Веры знал – что.
– Больше не пробуют, – ответила та. – Ездит к ней один.., оттуда, – она неопределенно махнула рукой с зажатой в ней тряпкой куда-то в сторону окна.
– Откуда?
– Да с Выселок, откуда же еще. Спонсор.
Илларион, не удержавшись, фыркнул – баба Вера во второй раз за десять минут употребляла словечко, в ее устах казавшееся совершенно невозможным.
– А Выселки – это где у таможенников коттеджи? – спросил он.
– Там, там.
– Так, может, у них это серьезно?' – спросил он, невольно подстраиваясь под манеру речи собеседницы – неторопливую, плавную, оставляющую время на то, чтобы все обдумать, припомнить и не упустить ни одной пикантной подробности. – Может, он жениться хочет?
– Жениться, – презрительно протянула баба Вера. – Так женатый он, соколик. Детишек двое.
– А жена как же? – продолжал допытываться Илларион.
Баба Вера снова подтвердила его догадку.
– А жена молчит, – сказала она. – При таких деньгах и потерпеть можно. Да она, сказывают, не сильно и печалится – у ней своих забав хватает.
– Это что же за спонсор такой? – поинтересовался Илларион, не очень-то рассчитывая на ответ, но баба Вера ответила.
– А начальник таможни местной, – сказала она.
– Деревенской, что, ли?
– Ты дурачка из себя не строй, – сурово сказала старуха. – Районной таможни он начальник. И если ты дальше будешь вокруг школы кренделя выписывать, он тебе ноги в два счета повыдергает.
Илларион хотел спросить еще что-то, но тут с улицы послышался шум подъехавшей машины, а потом – еще одной. Оба двигателя заглохли точно под окнами у бабы Веры, застучали дверцы.
– К вам, что ли, родственники, Степановна? – спросил Илларион.
Старуха выглянула в окно и вздохнула.
– Это к тебе родственники, – сказала она.
Илларион неторопливо встал со скамьи и пошел в сени, где уже громыхали пустыми ведрами 'гости'.
– Таким образом, – вещал директор завода, откинувшись на спинку вращающегося кресла, – мы, как и вся страна, испытываем сейчас определенные трудности... Большие трудности, не стану скрывать этого от вас, но преодолимые.
Он плавным жестом сложил руки на животе и посмотрел прямо в камеру.
– Я всегда считал, – снова заговорил он, предупреждая очередной вопрос корреспондента, – и остаюсь при своем мнении и по сей день, что мощный военно-промышленный комплекс жизненно необходим любому государству, которое претендует на роль великой державы. А Россия, – он немного повысил голос, – была, есть и будет великой державой. Это исторический и географический факт, и нам с вами пора снова сделать его экономическим.
Он сдержанно кашлянул В кулак, отпил немного чая из стоявшей у локтя фарфоровой чашки, вставил в уголок губ сигарету и прикурил ее от настольной зажигалки, не обращая внимания на продолжающий тревожно мигать красный огонек видеокамеры.
– Я задам, может быть, немного неприятный вопрос... – осторожно начал корреспондент, и директор, немного наклонив голову, остро взглянул на него исподлобья. – Весной в печать просочились слухи о якобы имевших место хищениях на вашем предприятии. Не могли бы вы прокомментировать эту информацию?
Директор аккуратно положил дымящуюся сигарету в пепельницу и немного изменил позу, сев ровнее.
– Что ж, – сказал он, ничуть не смутившись, словно читал заранее заготовленную речь, – не стану отрицать. Подобные факты были, и привели они, будем говорить прямо, к трагическим последствиям.
В данный момент преступная группа, действовавшая на территории завода, полностью обезврежена, следствие по этому делу закончено, и мы смогли вернуться к нормальной работе.
– А нельзя ли поподробнее для наших телезрителей?
– К сожалению, специфика нашей работы такова, что я не имею права разглашать эту информацию. В противном случае, я несомненно, с удовольствием поделился бы с телезрителями. Скажу лишь, что в состав преступной группы входило три человека, один из которых работал в заводской охране.
Именно во время его дежурства с завода выносили стратегическое сырье, которое затем, надо полагать, переправлялось за рубеж. В связи с этим я хотел бы коснуться некоторых давно наболевших проблем...
Лицо корреспондента заметно поскучнело. Это и неудивительно: наболевших проблем хватало у всех, а по-настоящему интересную информацию добыть так и не удалось. Вежливо дослушав рассказ о 'проблемах', репортер поспешно поблагодарил своего собеседника и дал знак оператору выключать камеру.
После того, как телевизионщики наконец собрали все свои кабели и штативы и освободили кабинет, директор еще некоторое время сидел неподвижно, уставившись на гладкую дубовую дверь, и задумчиво курил, машинально стряхивая пепел в сверкающую металлическую пепельницу – подарок рабочих к его пятидесятилетию. Юбилейные торжества отшумели месяц назад и почти забылись. Теперь у него были проблемы поважнее. Чего стоил один этот милицейский полковник с его любознательностью!
Раздавив сигарету о полированный металл, он побарабанил пальцами по краю стола и поднял трубку внутреннего телефона.
– Ольга Павловна, – сказал он, – будьте добры, пригласите ко мне Говоркова. Заранее благодарен.
Говорков явился через пять минут. Как всегда, деликатно стукнул в дверь костяшками пальцев, затем просунул в кабинет лысый продолговатый череп с отвисшей под подбородком, как у ящерицы, кожей, блеснул мощными линзами очков в старомодной черной оправе, шелестящим голосом спросил разрешения войти и, получив приглашение, по частям вдвинул в помещение тощее нескладное тело в скромном синем инженерском халате и сильно вытянутых на коленях коротковатых брючках доперестроечного покроя. Директор привычно и совершенно незаметно для постороннего взгляда содрогнулся при виде его галстука и вечно обведенных траурной каймой, как у какого-нибудь слесаря, ногтей. Впрочем, все это были второстепенные детали – работник он был отменный. Таких в наше время днем с огнем не сыскать, а затрапезный вид не раз уже сослужил ему добрую службу. Всевозможные проверяющие, не говоря уже о следователях, торопились поскорее миновать этого с виду совершенно раздавленного жизнью человека, пока он не начал жаловаться им на низкую зарплату, язву и прикованную к постели жену. Его вид не вызывал ничего, кроме брезгливого сочувствия, и деловые партнеры директора, к которым он посылал Говоркова для ведения порой очень и очень щекотливых переговоров, не раз попадали впросак, купившись на эту его внешность. Внешность была главным капиталом Говоркова, и он это прекрасно знал.
Разглядывая Говоркова, пока тот, полусогнувшись, пересекал голое, сверкающее натертым паркетом пространство от дверей до стола, директор в который раз подумал, что с годами внешний вид начинает все точнее отражать внутреннюю сущность человека.
