Л. Хартли - Смертельный номер: Рассказы
Миссис Басвелл устроила на кухне настоящую канонаду. Джордж отпустил Дейдри и поднялся на трясущиеся ноги.
— Тогда иди к нему, — сказал он.
Дейдри взглянула на Джорджа своими большущими глазами — воздух вокруг залился синевой, и вдруг где-то в глубине этих глаз он увидел страх.
— Ты ведь пошутил, сокровище мое? Ты ведь не хочешь, чтобы я ушла к Руперту?
— Можешь идти хоть к черту, хоть к дьяволу — мне все равно.
— Но, сладенький мой, тебе это не понравится, правда? Не понравится, если при тебе меня будет кружить в вальсе другой? А ты, между прочим, меня соблазнил — какой противный! Каждый знает, что все эти годы мы были вместе. И если ты пошлешь меня к Руперту…
— Я тебя не посылаю.
— Если ты позволишь Руперту…
— Это твоя идея, я тут ни при чем.
— Ты без меня совсем зачахнешь. Где ты найдешь девушку, с которой тебе будет так легко, как со мной? Ты с девушками робкий, тебе нужно тонкое обхождение, а то вообще ничего не выйдет, сам знаешь.
Джордж промолчал.
— А что ты сделал со мной? Я загубила на тебя лучшие годы. Ты меня обесчестил, на мне теперь пятно позора — Руперту это не понравится.
— А я понял, он хочет, чтобы ты ушла к нему.
— Да, дорогой, хочет, но я не хочу… то есть хочу, но не очень. Он, конечно, любит меня, и я могла бы полюбить его…
— Так в чем же дело?
— В том, что тебя я люблю сильнее, много сильнее.
На кухне у миссис Басвелл все загремело и загрохотало.
— Ты меня не любишь, — возразил Джордж. — Сама сказала.
— Я тебе это сказала? Да никогда в жизни! Тебе, наверное, это приснилось.
— Если и приснилось, все равно это правда, и тебе лучше уйти.
— Уйти? Куда?
— Из этой квартиры.
И, взяв ее под руку, Джордж начал подталкивать Дейдри к выходу.
— Как ты можешь быть таким жестоким? Мне и идти-то некуда — только в мои комнаты, за которые ты платишь. Господи, как же мне быть? Про Руперта я соврала, мы с ним друг другу совсем не нужны. Ты меня огорчил, вот я и выдумала!
— Уходи отсюда, уходи!
— Ты меня прогоняешь? Ведь ты меня обожал, столько для меня всего делал. Всегда был таким добрым и щедрым…
— Уходи… уходи!
Дверь захлопнулась, приглушив звук рыданий Дейдри. Джордж долго сидел, глядя себе в колени, потом обвел глазами комнату, снова уставился в колени. Как любой человек, совершивший некоего рода буйство, он был не способен как-то истолковать его.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал он, плохо представляя, кого сейчас увидит.
— Она ушла, — сказала миссис Басвелл.
— Я думал, она ушла полчаса назад.
— Нет, она еще стояла на лестничной клетке, за дверью. Позвонила раз или два, но вы не слышали, а я не стала ее впускать — сказала, вы отдыхаете. А открывать дверь своим ключом она не осмелилась. Вам бы лучше его у нее забрать. Мало ли что. А сейчас она ушла.
— Пресвятая богоматерь, миссис Басвелл. — Непонятно, то ли «пресвятая богоматерь» относилась к ней, то ли была частью восклицания. — Что вы об этом думаете? — Он почему-то не сомневался, что все происшедшее было ей совершенно ясно и понятно.
— Я скажу — скатертью дорога! — она с сочувствием взглянула на его осунувшееся лицо. — Не убивайтесь вы так, сэр, не стоит она того.
Но Джордж вовсе не был в этом уверен, он плохо понимал, что с ним происходит, и казалось несуразным, немыслимым, просто невероятным, что отношения, составлявшие смысл его жизни в последние три года, могли закончиться одной яростной вспышкой, длившейся не более минуты.
Вечером, гораздо позже, когда миссис Басвелл ушла домой, Джордж подошел к телефону и набрал номер.
— Можно миссис де Соль?
— Слушаю. Кто говорит?
— Делис, это Джордж Ламберт.
— Джордж? Я тебя не узнала. — Неужели у него теперь и голос будет другим? — Будто это совсем не ты. Ну, когда мы встретимся?
— Если тебе не поздно, могу приехать прямо сейчас.
— Исправить старые ошибки никогда не поздно. Я не ясновидящая, но ты явно хочешь чем-то со мной поделиться.
— Ты не будешь со мной слишком сурова? А то я сам сейчас такую суровость проявил — дальше некуда.
— По отношению к себе, разумеется?
— Как раз нет.
— Тогда я тебя поздравляю. Не бойся, я не буду с тобой сурова — я буду мягче шелка, снега, лебяжьего пуха, мягче всего на свете.
ПОБЕДНОЕ ПАДЕНИЕ
перевод М. Загота
— Ты никогда не пытался прожить свой рассказ? — спросил я однажды моего приятеля. Судьба развела нас на долгие годы, теперь он был известным писателем.
— Видишь ли, — ответил он, — я пытаюсь жить моими рассказами, когда их пишу.
— Это не совсем то. Я вот что имею в виду: ты прочитал рассказ или от кого-то его услышал, и он настолько захватил твое воображение, что ты пытаешься перенести его в реальную жизнь, в свою собственную жизнь. Случалось такое?
— То есть как следует пофантазировать?
— Нет, нечто более определенное. Ты намеренно пытаешься воссоздать некие события, о которых слышал, хочешь, чтобы они произошли с тобой.
Он задумался.
— Пожалуй, такого не было, — твердо сказал он. — Если нечто подобное случалось с тобой, расскажи. Может, пригодится для моих писаний.
Этого ненавязчивого приглашения мне было достаточно.
— Ну, вот тебе рассказ. Я услышал его от знакомого, сам я его не читал. Итак, был некий мужчина, здоровый, крепкий…
— Как ты, — подсказал мой приятель.
— До некоторой степени. Иначе как бы я поставил себя на его место, как говорится, отождествил себя с ним? Он был моих лет, мне тогда исполнилось двадцать восемь…
— Давно дело было?
— Лет шесть назад. Как и я, он занимался спортом, играл в футбол, у нас было много общего. Я работал на фирме в Сити, если помнишь…
— Да, припоминаю.
— Хозяева меня отпускали на игры, даже в середине недели. Наверное, считали, что это повышает престиж фирмы, бог их знает почему. Так вот, герой рассказа был полицейским…
— Ты тоже похож на полицейского, — заметил мой собеседник.
— Да, мне об этом говорили. Герой рассказа занимался борьбой, и иногда его освобождали от службы поучаствовать в потасовке на ковре. Короче, полицейский этот был влюблен в девушку, а она была к нему равнодушна, вернее, он ей нравился, но любила она другого, скрипача из оркестра, этакого патлатого замызганного очкарика — в общем, не из тех, какими увлекаются женщины.
Я пожалел, что сказал это, потому что мой собеседник отнюдь не обладал внешностью, достойной пера и кисти. Он был невысок, носил очки. Но в своем кругу он был так широко известен, что внешность едва ли имела для него значение.
— А полицейский и скрипач встречались? — спросил он.
— Нет, но полицейскому о скрипаче она рассказывала, когда объясняла, почему не может выйти за него.
— Значит, они были достаточно близки?
— Они частенько появлялись в обществе. А объясняла она так: к скрипачу, мол, у нее особые чувства, он как бы нуждается в ее защите, а полицейский сам кого хочешь защитит, тем более этот, он ведь еще и борец.
— А что было у тебя? — спросил мой приятель.
— Я тоже ухаживал за девушкой, у нее тоже был парень, но тут дело обстояло немного иначе — она никогда не говорила, кто он и что. А желание защитить его у нее было. Этим она со мной делилась. «Это мужчина должен защищать женщину», — убеждал я ее, но у нее была своя точка зрения. В конце концов мне эти разговоры надоели.
— Ты уже перешел к собственной истории.
— Только чтобы показать, в чем сходство, а в чем разница. Я все время был под рукой, как и полицейский. На борцовском ковре он преуспевал не шибко, потерял аппетит, а когда во время дежурства обходил свой квартал, в голову ему лезло бог знает что: вдруг привидится человек с мешком на плече, появится и тут же скроется в переулке — подробностей не помню. Или увидит, как в урне горят какие-то старые рукописи, подойдет — а там ничего нет. Он думал, у него ум за разум заходит, и все из-за этой девицы.
— А как она выглядела? — спросил мой приятель.
— Если не ошибаюсь, стройная брюнетка, не сказать, чтобы очень хорошенькая, но он втрескался в нее по уши. Короче, как-то утром, часов около девяти он, полусонный, бредет по лондонской улочке — всю ночь не сомкнул глаз, а снотворное в те времена было не очень в ходу, — поскальзывается на банановой шкурке, брякается оземь и не может подняться. По части первой помощи он любому даст фору и сразу понимает — тут что-то серьезное. И лежит не шевелясь. Народу вокруг почти никого и вдруг подходит девушка, и оказывается…
— Можешь не говорить, — перебил мой приятель. — Это та самая, в которую он влюблен. А еще говорят, что совпадений не бывает!
— Бывают, и какие! У людей из-за совпадений вся жизнь идет кувырком. Короче, она видит, что он лежит и не шевелится, весь бледный, шлем укатился куда-то в канаву, нога подвернута, она, естественно, его узнает, зовет на помощь, на «скорой» отвозит его в больницу, и выясняется, что у него перелом коленной чашечки, довольно тяжелый. Хирург там что-то здорово напортачил, в результате ему пришлось не только проститься с борьбой, но и уйти из полиции, он устроился работать портье. Зато…
